— Если вы пришли только за тем, чтобы обвинять меня в трусости, то можете считать вашу миссию законченной. Унтер покажет вам, где дверь.
— Нет, я пришел не за этим. Прикажите нижним чинам выйти, у нас будет чисто офицерский разговор.
— Нижние чины мне никогда не мешали, тем более не мешают сейчас.
— Они мешают мне, поэтому я прошу, чтобы вы их удалили.
— Не забывайте, подполковник, что не я у вас в квартире, а вы у меня.
— Хорошо, — согласился Большаков. — Тогда скажите, вы — большевик?
— Да, большевик и по убеждениям и по принадлежности.
— Тогда нам не о чем разговаривать… Поздно я вас раскусил.
— Поздновато…
Большаков направился к двери.
— Мой совет вам, поручик, побыстрее покинуть полк. Иначе я не ручаюсь за вашу жизнь…
— Благодарю вас, подполковник, за совет, но я в нем не нуждаюсь.
После ухода Большакова наступило минутное молчание.
— Бесстрашный, черт, — не без восхищения сказал Меншиков.
— А все-таки, когда я в тот раз замахнулся гранатой, он струхнул.
— Еще бы, у тебя такие дикие глаза были, любой испугается.
— Он один из тех, — вмешался Семенов, кого надо уничтожать безоговорочно, без суда и следствия.
Карпенко поднялся, подошел к Семенову.
— Сегодня ночью тебя попытаются арестовать. Днем не рискнут, а ночью — непременно.
— Ну и что ты хочешь? Чтобы я сбежал?
— Сбегать тебе не надо, а спрятаться стоит, — ответил Карпенко и добавил твердо: — Надо в ночь сегодня полк поднять, перебить Большакова, Зырянова, Ширпака и вообще всю их компанию, послать гонцов к Мамонтову и присоединиться к партизанам.
— Правильно, — согласился Меншиков. — Вы оставайтесь здесь вдвоем, а мы с ребятами пойдем соберем наших и перетолкуем.
В четыре часа ночи Семенов вывел на площадь два взвода учебной команды, в которой больше, чем в других подразделениях, было революционно настроенных солдат. Он объявил им решение подпольной большевистской группы о восстании в полку. В это время подбежал ротный командир поручик Михайловский.
— В чем дело? Кто вывел взвода?
— Предлагаю вам, поручик, сдаться, — наставив в грудь своему ротному наган, сказал Семенов. — Полк восстал и присоединяется к партизанам.
— Это предательство! Не позволю…
Семенов нажал спусковой крючок — Михайловский, взмахнув руками, упал навзничь.
— Первый взвод! — скомандовал Семенов. — Окружить штаб и центральную телефонную станцию! Второй взвод — захватить батарею!
Через десять минут были перерезаны провода телефонной связи, а по окнам штаба началась стрельба. Батарею захватили без выстрела. Часовой, стоявший около орудий, не только не сопротивлялся, а, наоборот, помог солдатам поснимать замки. Услыхав около штаба стрельбу, артиллерийские офицеры бросились к батарее, но засевший там второй взвод открыл по ним огонь и почти всех перебил.
В это время в стрелковых ротах солдаты вылавливали своих офицеров. На них устроили настоящую облаву, как на волчий выводок. Не удалось захватить только
Большакова с группой штабных офицеров и его друзей? — они с вечера уехали на станцию, где стоял бронепоезд «Сокол».
К утру село было в руках восставшего полка. К нему присоединился и 46-й полк, куда еще накануне были посланы Меншиков и Петренко с двумя другими членами подпольной группы.
Утром же Семенов снарядил двенадцать конников с донесением к Мамонтову. Но едва они выехали из села, как были перехвачены засевшими на станции офицерами и уланами.
Днем Большаков повел уланов, егерей и добровольцев в наступление на восставшие полки. Но их атаки были без особого труда отбиты солдатами. В свою очередь Семенов, ставший теперь во главе обоих полков, повел их в контрнаступление на станцию, выбил оттуда Большакова, захватил бронепоезд, команда которого при приближении солдат выкинула красный флаг.
Со станции Семенов на личных конях бежавшего престарелого генерала Степняка отправил к Мамонтову ефрейтора Петренко и Меншикова со следующей запиской:
«Станция и село Поспелиха в руках восставших солдат 43-го и 46-го полков. Прошу как можно скорее дать мне помощь, ибо отступившие добровольцы, егеря, белые уланы обложили нас кольцом».
Провожая друзей с донесением, Семенов наказал:
— Коней передать в подарок лично Мамонтову.
На второй день в обед к Поспелихе подошел кавалерийский эскадрон партизан, а к вечеру приехал сам Главнокомандующий партизанской Красной Армией Алтайской губернии Ефим Мефодьевич Мамонтов со 2-м Славгородским полком.
Так бесславно закончилась последняя операция правительственных войск по разгрому партизанской армии.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Легкий морозец куржавил оголенные березы, серебрил тополя. Снежок поскрипывал под полозьями, хрустел под конскими копытами. Кругом тихо, безветренно. По свежей накатанной дороге движется необычайная процессия: впереди на санях, на высокой подставке, гроб, обтянутый кумачом, следом медленно бредет заседланная лошадь с заброшенными на луку поводьями, дальше в некотором отдалении по четыре в ряд идет эскадрон. У конников красные ленты на папахах и нахмуренные суровые лица.
В каждом селе, через которое проходит эта траурная процессия, к гробу устраивается настоящее паломничество. Бабы всхлипывают, утирая лица концами платков, мужики обнажают взлохмаченные головы и склоняются над гробом. Каждый приходит проститься с телом прославленного командира полка «Красных орлов».
Процессия движется медленно от села к селу, строго на север, в родные места Федора Коляды. Впереди эскадрона, бросив поводья, едет печальный и молчаливый Данилов. Большие карие глаза его сухи и потухли от неизмеримого горя. Он суров и замкнут. Черные широкие брови как сошлись на переносице в начале солоновского боя, так и остались недвижны. Тяжело Аркадию. Никогда в жизни еще не было так тяжело. Словно сердце кромсают на куски… Нет Федора. Пять раз Аркадий поднимал полк в атаку, чтобы захватить раненого друга, трех коней убило под ним самим, двух под Субачевым, ранило Ивана Тищенко, начальника штаба Буйлова, убило Акима Волчкова, двух ротных командиров. Ранен был Иван Катунов, Алексей Тищенко — это только из устьмосихинцев. А вообще много людей полегло. Так много, что комиссар не имел больше права — ни морального, ни данного ему партизанской властью как руководителю — продолжать атаки. Белые ни за что не хотели подпускать к Коляде партизан… А когда утром белые отошли, Данилов разыскал в ложбине Федора. Он лежал за трупом лошади. Одежда его примерзла к кровавой луже. Кругом валялись мертвые белогвардейцы. У Федора были перебиты обе ноги и левая рука. В правой он намертво зажал браунинг, в котором не осталось ни единого патрона.
Хоронили Федора Коляду в Баево на площади. В этот день 22 ноября, когда гроб с телом народного героя опускали в могилу, по приказу Главкома вся партизанская армия дала торжественно-прощальный залп. Этот залп прокатился от Рубцовки до Татарки, от Славгорода до Камня и подступа к Барнаулу. Над могилой легендарного партизана были склонены потемневшие от порохового дыма и пробитые пулями красные знамена.
2
В отдельном батальоне Кузьмы Линника узнали о смерти Коляды накануне его похорон. (Сразу же после павловского боя батальон был отозван в распоряжение комкора Громова в Каменский уезд и в бою под Солоновкой не участвовал.) Линник был потрясен этим известием. Как и всякий военный, проведший много лет в армии и на фронте, он уже свыкся с потерей друзей, примелькалась ему и смерть, пятнавшая людей без разбора чинов и рангов. Но известие о гибели Федора было ошеломляющей неожиданностью. Линник никак не мог представить этого жизнелюба, вечно бушующего и необычайно храброго человека мертвым. Не верилось, что судьба может быть такой несправедливой. К храбрости и неуязвимости Коляды до того все привыкли, что ни у кого не возникло мысли о том, что его могут убить. Линник вспомнил: в бою за Шелаболиху, когда из-за неразворотливо командира соседнего подразделения его батальон начали сильно теснить белые, создалось критическое положение. Спас тогда Коляда. Линник отступал со своим батальоном, а белые буквально висели у него на плечах, не давали ни малейшей возможности оторваться и сделать перегруппировку сил. Кузьма с Федором Колядой стояли в стороне от отступавшего батальона и наблюдали за ходом боя. Белые, увлекшись преследованием, совершенно оголили свой фланг, открыв доступ к своему штабу. Имей Линник в резерве хотя бы один взвод, он смог бы навести панику в тылу противника и этим спасти положение. Но взвода не было, и Линник нервничал. Оплошность противника заметил Коляда. Вдруг он огрел коня плетью и поскакал… к белым.
