— Федор! Ты куда? — закричал Линник. — Постой…
Но Коляда скакал во весь опор, не оглядываясь.
Черными демоновыми крыльями летели за ним полы косматой офицерской бурки. Коляда подскакал к двум убранным коврами кошевкам, грозно спросил:
— Кто тут главный?
Офицеры, ехавшие в кошевках, приняли одетого в бурку и серую каракулевую папаху Коляду за незнакомое им грозное начальство. Один из офицеров быстро вскочил, лихо козырнул:
— Капитан Кауров, ваше пре…
Коляда выхватил наган и разрядил его в обалдевших от неожиданной дерзости офицеров. Потом повернул коня и ускакал.
Белые смешались и побежали обратно. Шелаболиха была освобождена партизанами.
Да разве мало таких случаев знал Кузьма Линник о своем друге и командире. И всегда Коляда выходил не только жив, но и невредим, без единой царапины. И вот его нет…
Линник вернулся с похорон 25 ноября вечером. А утром ему вручили приказ Громова о наступлении на Камень. Речей перед ними не произносили — сами не чаяли дорваться до Камня да закончить бы скорее войну, разойтись по домам на зиму, спокойно пожить до весны…
И вот 27 ноября отдельный батальон Кузьмы Линника, усиленный за счет устьмосихинского запасного батальона, вышел на исходные рубежи — к Дурному логу. Здесь батальон должен был дождаться подхода комкора Громова с 8-м Бурлинским полком и вместе вести наступление на город. Но партизаны не вытерпели. Здоровенный бородатый старовер Агарин, никогда в жизни не державший в руках винтовку и вообще презиравший огнестрельное оружие как несправедливое средство борьбы, первым выскочил из Дурного лога, заорал во всю глотку «Ура» и с пикой наперевес кинулся к зданию скотобойни, в котором засели белогвардейцы. Это было так неожиданно даже для партизан, что они не успели выбраться из глубокого снега в логу, чтобы поддержать товарища. А белогвардейцы, думая, что за этим бородачом сейчас поднимется вся двухтысячная лавина, в панике устремились в город. В скотобойне Агарин захватил замешкавшихся двух солдат с винтовками, брошенные шинели. Когда собирался идти с трофеями назад, навстречу вылезавшим из снега партизанам, в одной из комнат услыхал звонок, заглянул. В комнате никого не было. Он хотел было идти обратно, но звонок снова раздался. Бородач огляделся, прислушался. Звон исходил из висевшей на стене деревянной коробочки. Он подошел ближе. Осмотрел коробку со всех сторон — ничего особенного, однако звенит. Любопытно стало кержаку, не только не видевшему, но и никогда не слышавшему о телефоне.
Подбежавшие к скотобойне партизаны встретили Агарина, обвешанного винтовками, тащившего на улицу диковинный ящик с оборванными проводами. Он нес этот ящик в своих огромных ручищах, как несет медведь улей, и было в этом бородаче действительно что-то медвежье: такая же огромная туша, силища и такое же любопытство, с каким медведь прислушивается к жужжащему пчелиному рою в колоде.
От скотобойни партизаны устремились в ближайшие городские улицы. Несмотря на надвигающуюся ночь, бой разгорался все сильнее и сильнее. Не дожидаясь подхода 8-го Бурлинского полка, батальон квартал за кварталом занимал город.
К рассвету 28 ноября Камень был полностью очищен от белогвардейцев…
* * *
Изгнание колчаковцев шло по всей Западной Сибири. В информационном листке № 4 штаба третьего корпуса партизанской Красной Армии от 28 ноября 1919 года сообщалось:
«События и известия последних дней очень радуют. Полнейший крах правительства Колчака вырисовывается с определенной ясностью…
Военный комиссар Волчихинского районного штаба товарищ Шкатов по телеграфу передает, что подводчик Морозов, увозивший белых из Трубиной на Рубцовку, рассказывает, что командир отряда Корченко получил от Семиреченского фронта предупреждение: все пропало, Колчак арестован и спасайся кто как может.
Хотя это известие вызывает некоторое сомнение в его точности, но паника по линии Алтайской железной дороги, бегство офицеров из рядов армии дает право думать, что это известие близко к истине. Так, помощник командира 2-го Славгородского полка тов. Соколовский от 26 ноября сообщает, что у белых беспорядок, рытье окопов на станции Рубцовка и Поспелиха прекращено, проволочные заграждения снимаются, куда уходят белые, не установлено.
Из всех поступающих донесений видно, что наше положение вполне окрепло. Так, командир 5-го полка от 24 ноября за № 304 сообщает, что им занято село Ключи и послана разведка на Павлодар. В Павлодаре, по сведениям, никакой власти нет.
Тов. Архипов, член Облакома, от 21 ноября сообщает, что выделившийся отряд алейцез из первого полка разросся уже в дивизию.
Весь край Приобья и Чарыша очищен, везде организованы Советы…»
В следующем, пятом информационном листке сообщается, что опрошенные командиром 10-го полка товарищем Шумским «новобранцы, прибывшие из Семипалатинска, рассказывают о паническом настроении войск буржуазии. Все эвакуируются в Зайсан. Новобранцы комиссией распускаются на родину. В городе войск мало. Со станции Рубцовка казачья части ушли, говорят, что они больше воевать не желают. Генерал Евтин, командир 2-го корпуса, плакал, уговаривал казаков остаться и не бросать его. В Барнауле чехи и поляки продают на толкучке награбленное крестьянское имущество».
30 ноября информационный отдел штаба -2-го корпуса сообщил:
«За событиями последних дней едва успеваем следить… Враг сломлен, и только еще одно усилие, один порыв, чтобы смести с пути все то, что мешает жить рабочему народу. Вот события последних дней.
Командир 1-го Алтайского полка от 28 ноября в 9 часов вечера доносит, что им занята ст. Шипуново.
Ребрихинский районный штаб от 26 ноября сообщает, что прибывшие из Барнаула на станцию Топчиха 400 новобранцев перебили свой командный состав. Взяты большие трофеи…
Каргатский районный штаб от 24 ноября доносит, что 9-й Каргатский полк связался с российским фронтом. Разведка 9-го Каргатского полка и разведка советского фронта встретились и, предварительно поколотив друг друга, выяснили, что они били своя своих…
Прибывший из Павлодара уполномоченный штаба корпуса т. Бобра передает, что Сибирская магистраль забита эшелонами до отказа и многие бросают свои вагоны и удирают дальше пешим хождением. Много паровозов примерзло.
Наштакор Жигалин.
Заведующий информационным отделом
К а н т ы ш е в».
События разворачивались стремительно на всех участках. 19 ноября начальник контрразведки Иван Коржаев с летучим отрядом златопольских партизан занял Славгород. 29 ноября 4-м Семипалатинским полком освобождена от колчаковцев станция Рубцовка, 2 декабря на помощь восставшим рабочим Семипалатинска пришел 10-й Змеиногорский полк и занял город. Второго же декабря 5-й Степной партизанский полк вступил в Павлодар, где встретился с частями Пятой Красной Армии. Шестого декабря вторым Славгородским партизанским полком занят город Змеиногорск.
Всюду под колчаковцами горела земля. Четвертого декабря начальник боевого участка Барнаульского направления командир 7-го полка «Красных орлов» Неборак, назначенный после гибели Коляды, доносил Главкому, что им «взято два бронепоезда и занята станция Алейская. Продвижение на Барнаул продолжается. На станции Алейской наши полки соединились с полками Чаузова. Два полка Чаузова вошли под мое руководство».
3
В городе была полнейшая неразбериха: солдаты средь бела дня грабили и убивали жителей, насиловали женщин, все магазины и лавки были давно закрыты. На станции поминутно вспыхивали драки из-за мест в вагоне — барнаульская аристократия торопилась покинуть Барнаул, покинуть насиженные еще бабками и пробабками места, будто на город надвигалась чума.
Василий Андреевич Большаков прискакал со своим штабом в Барнаул утром 30 ноября. Особняк генерала Биснека охранялся усиленными нарядами солдат. Большакова не хотели было пропустить, но он так рявкнул на часовых, что те, бормоча что-то о строгой инструкции, попятились, освобождая дверь. В приемной толпилось множество офицеров — начальник укрепрайона никого не принимал, говорили, что он занят разработкой новых планов разгрома партизан. Большаков растолкал офицеров.
— Все еще в государственных деятелей играют! Доигрались и так…
У дверей кабинета он скинул бурку, бросил ее на пол и без стука вошел в дверь. Генерал сидел за столом, обхватив голову руками.
— Я сказал, чтобы ко мне никого не впускали, — жалобно проговорил он. Потом поднял голову. — А-а, это вы, Большаков. Что скажете? Прохлопали, голубчик, два полка.
— Их прохлопали тогда, когда не послушали меня и не арестовали поручика Семенова.
— А что, разве это он? — голос у генерала почему-то был слабый, старческий.
