— А что, разве это он? — голос у генерала почему-то был слабый, старческий.
— Он разложил оба полка.
— Вот не знал. Надо было тогда же его арестовать. Но все равно это бы не изменило положения… Вы кстати приехали, подполковник. Через полчаса у меня собирается военный совет. Будем принимать какие-то меры. Вы будете нужны. — Генерал говорил тихо, без всякого воодушевления, словно все это уже давно ему надоело и ни во что он уже не верит. — Садитесь, голубчик… А я сегодня в ночь отправлю Венеру Федоровну на Новониколаевск. Там ее вагоны прицепят к одному из правительственных поездов. Но, понимаете, Василий Андреевич, до сих пор не могу выбрать надежного начальника охраны. В ночь буду отправлять поезд, а начальника охраны все еще не подберу. Сколько уж предлагал ей — всех бракует, говорит, не надежен. И откладывать отправку дальше уже некуда. Не согласились бы взять на себя эту миссию?
Большакова раздирала злоба. Кругом все рушится, а этот болван сидит и разглагольствует о своей распутной супруге, занят подыскиванием ей надежного хахаля… Еле сдерживая себя, Василий Андреевич отказался от предложения генерала:
— Нет. Я не так воспитан, чтобы быть в обществе таких дам.
— A-а, ну-ну… — закивал головой генерал.
Василию Андреевичу хотелось встать и заорать на этого мямлю, как на последнего новобранца, дать ему пощечину. Но он сдержал себя. И вдруг пришло желание отомстить этому генералу за его безволие, за развал армии, за мятеж полков, за свои неудачи, за сына Кольку.
— Могу вам порекомендовать капитана Зырянова, — предложил он, тая в душе злорадство. — Храбрый офицер.
— Зырянова? Хм… Венера Федоровна что-то говорила мне о нем… Посидите, голубчик, здесь. Я сейчас схожу к ней, переговорю… — И он вышел через внутреннюю дверь в женскую половину дома.
Немного поостыв, Большаков подумал: опять устроил этому хлыщу Зырянову тепленькое местечко. А потом говорим, что ему везет… Не лучше ли было самому плюнуть на все и согласиться. Но вспомнив Послелиху, восставшие полки, потом дорогу до Барнаула, партизанские разъезды, враждебность крестьян к правительству, решил: не ко времени генеральша. Притом он боялся одного — бездействия. После Кольки безделие в его состоянии — смерть. И его тянуло в самое пекло, тянуло махать саблей, убивать.
В кабинет вернулся генерал. Он был доволен.
— Спасибо, голубчик, Василий Андреевич, выручил ты меня своей рекомендацией. Он, этот капитан Зырянов, здесь, приехал? Ну, я так и понял вас. Поручил адъютанту разыскать его.
Без стука вошел, шаркая ногами, генерал Степняк, представитель генерала Матковского. Поднявшемуся Большакову он протянул руку, поздоровался
— Вы прибыли, подполковник?
— Так точно, ваше превосходительство
— Садитесь.
Сам-то генерал Степняк укатил из-под Солоновки в ту же ночь, когда самовольно снялся 43-й полк.
— Борьба не кончилась, дорогой подполковник, — сказал генерал Степняк. — Борьба только еще начинается.
«Что это они подбадривают друг друга?»
— Какая это уж борьба, ваше превосходительство, — вздохнул Большаков. — Не удержались за гриву…
— Хороший кавалерист, э-э… даже держась за хвост, далеко уедет, — ответил Степняк. — Вот такой, как вы, например. — Генерал Степняк сел в кресло против Биснека, повернулся к Большакову.
— Для вас, подполковник, есть дело большой государственной важности, — начал он. — Пока собираются члены военного совета, мы с вами потолкуем. Дело э-э… такое. Вы местный? Ну вот и хорошо. Сейчас в Алтайскую губернию вступает э-э… эта, Красная Армия. Начнется расформировка партизанских полков и всей этой мужичьей армии. Это э-э… не понравится многим партизанам и в первую очередь з-з… некоторым мужичьим князькам. Они привыкли за время бунта властвовать и не захотят подчиняться воинской дисциплине… Таким образом, в тылу у этой э-э… Красной Армии возникнет новое партизанское движение. Теперь уже не за Советскую власть, а против нее.
— Вы уверены, ваше превосходительство, что такое движение возникнет? — заинтересовался Василий Андреевич.
— Не сомневаюсь. Эсеры, которые сейчас занимают видные посты в партизанской армии, не потерпят диктата э-э… большевиков… Мы хотим поручить организацию и руководство этим новым движением вам, подполковник. Как вы к этому относитесь?
Большаков молчал. Он не боялся опасности. Думал о другом: будет ли толк во всей этой затее.
Вмешался генерал Биснек:
— Речь идет не о приказе. Понимаете? Тут нужно только добровольно, по собственному желанию. Вы человек местный, причем очень энергичный и талантливый, поэтому мы и решили предложить вам.
— Я согласен, — сказал он и подумал: «Мне все равно».
— Вот это хорошо, — сказал генерал Степняк. — Мы и не сомневались в вас. Так вот, отныне мы воевать будем на два фронта… Вы хотите, наверное, сказать, что и до этого мы воевали на два фронта? — Василий Андреевич покраснел: он подумал именно это. — Так вот. Воевать будем на два фронта. Но с той лишь разницей, что до этого второй фронт был э-э… у нас в тылу, а сейчас он будет в тылу у нашего противника.
— Разрешите, ваше превосходительство, задать вопрос.
— Да, да.
— Какая есть ну…, эта… гарантия, что ли бы… или предпосылки к тому, что партизанское движение в тылу у них все-таки возникнет? — Большакова начинала увлекать эта затея со вторым фронтом. И он, колебавшийся в течение последних двух дней, снова обретал уверенность.
— Предпосылки таковы. Скажу вам по секрету. Наши люди вели предварительные ориентировочные переговоры кое с кем, конечно, не говоря, что это для нашей разведки. Так вот, против большевистских порядков настроены командир четвертого партизанского корпуса бывший поручик Козырь, состоящий в партии э-э… эсеров, комиссар Первого Алейского полка Плотников, известный вам по работе э-э… с Милославским Чайников. Ну и кое-кто еще. На правом берегу Оби уже открыто выступает против Советов Новоселов. Он имеет огромное влияние на этого, как его… э-э… на Рогова, и есть полная уверенность, что всю роговскую армию перетянет от Советов. Вот эти люди поднимут восстание за ними пойдет народ, который хлебнет большевистских порядков. А вы, подполковник, будете возглавлять все это освободительное движение. Поняли?
— Так точно, ваше превосходительство.
— В качестве подтверждения слов его превосходительства, — вступил в разговор генерал Биснек, — вот познакомьтесь, подполковник, с копией телефонограммы командира десятого Змеиногорского полка Шумского из Семипалатинска на имя Мамонтова. — И он протянул Большакову листок бумаги.
Василий Андреевич быстро пробежал глазами отпечатанный на машинке текст:
«Доношу, что я больше не в силах командовать вверенным мне полком, так как я, боровшийся 7 месяцев за идею большевизма, за свободу и революцию, также не могу выносить того, что есть у нас. Командир корпуса Козырь не признает идей большевизма, а также советские войска. Я этого не выношу и довожу до вашего сведения, что сдаю полк. Поеду к вам для переговоров.
Командир 10-го Змеиногорского полка Шумский».
— Как видите, подполковник, междоусобица уже началась, командир корпуса не согласен с идеями большевизма. Козырь, кстати, помог большой группе наших офицеров, окруженных в Семипалатинске, вооруженными выйти из города. Он уже понял, к чему ведет вся эта «победа» большевиков. Такова э-э… обстановка. Имейте в виду, что при благополучном начале у вас не за горами полковничьи погоны.
— Благодарю, — вяло ответил Большаков.
А вечером Василий Андреевич провожал генеральшу. Венера Федоровна была по-прежнему очаровательной и милой. И тем не менее Василий Андреевич не жалел о том, что отказался от предложения Биснека сопровождать ее на восток — в такой обстановке его место было в строю, а не у ног и не на пуховиках изнеженной барыньки.
На вокзале к Большакову подошел капитан Зырянов.
— Это вы мне устроили протеже, Василий Андреевич? От души благодарен вам и до конца жизни буду обязан.
— Постарайтесь оттянуть подальше этот конец, — улыбнулся Василий Андреевич.
— Теперь мне ничего не страшно.
«Рад, что удирает с родной земли. Продажная скотина. Вот из-за таких и пошло все колесом», — с неприязнью подумал Большаков и, не простившись с капитаном, зашагал с вокзала.
4
— На Барнаул!.. На Барнаул!.. — гремели полки.
Колонны растянулись на десятки верст. Правительственные войска отступали, почти не принимая боя. Кое-где замешкаются, но партизаны нажмут, поторопят их, те огрызнутся двумя-тремя пулеметными очередями или артиллерийскими выстрелами и — дальше. Сильные бои начались только на подступах к Барнаулу.
