единым целым: Артур, пытающийся храбриться, хотя никто не знает, выкарабкается ли он; Шон, стоящий на расстоянии минимум двенадцати шагов от Рейвен, но удерживающий ее взглядом также крепко, как держит в руках свой любимый Глок; Джесс, который больше ни на кого не смотрит. Внутри каждого зияют собственные раны, застарелые и зарубцевавшиеся или совсем недавно открывшиеся и все еще кровоточащие.
Сколько раз мы с ним ранили друг друга своими острыми краями, прилаживаясь, пытаясь подобраться друг к другу ближе? Не сосчитать. Но все равно вместе.
И пусть эта картинка мира не идеальна, и совсем далека от книжной, я не хочу ничего менять. Потому что понимаю, это и есть та семья, о которой говорил Арт. И другая мне не нужна.
Не знаю, сколько проходит времени, я не отпускаю руку Арта, когда Ник подходит сзади. Под его лёгкими шагами даже не скрипят пословицы. Я просто чувствую, он за спиной.
Обходя комнату, Ник останавливается напротив, и по его лицу я понимаю, все это время, он находился по ту сторону двери. И слышал.
Услышав свое имя, Артур открывает глаза. Его дыхание совсем слабое. Он больше не дрожит. Как будто смирился с неизбежным. Вот только не смирился его друг.
— Ты умираешь, fra, — говорит Ник.
Я прикрываю глаза, прижимая ладонь ко рту. Ведь есть тысяча вещей, которые он мог бы ему сказать, а Ник выбрал самое неудачное «последнее прости».
— Да ты просто капитан очевидность, — пытается пошутить Кавано. У него такой слабый голос, что сердце просто разрывается на части. — Давай только без поминальных парадов, ладно?
— Просто заткнись, болтливый ты идиот.
Голос Ника вдруг срывается. Как будто что-то внутри него ломается. Он знает, уже ничего не поможет. Капельница отбивает последние дозы физраствора. Я кусаю губы, пытаясь справиться с рыданием.
— Ник, послушай, — пытается что-то сказать Арт, но Ник подозрительно спокойно глядит в ответ. Отходит к окну, достает из кармана телефон и подносит к уху.
— Генерал Гилмор, — в миг его голос меняется. В нем исчезают тревожные нотки, пропадает слабость, которая с неприкрытым ужасом сквозила минуту назад. — Я согласен возглавить Коракс. У меня лишь одно новое условие… — Ник оборачивается и наши взгляды встречаются. — Нужен вертолет санитарной авиации…
Еще несколько минут Ник молчит, запоминая маршрут к ближайшей вертолетной площадке. Я понимаю, что эти минуты — все, что у нас осталось. Все это время он смотрит на меня, как будто хочет увидеть в моих глазах подтверждение, что поступает правильно. Что я могу ему ответить?
«Ты сделал правильный выбор».
По щеке скатывается слеза.
А дальше все происходит слишком быстро.
С места подскакивает Рэйвен.
— Я поеду с тобой, — говорит она Нику, закидывая сумку на плечо и принимаясь сгребать в нее содержимое аптечки. — Помогу если что. Высадишь меня где-нибудь по дороге. Больше меня здесь ничего не держит.
Шон с Джессом осторожно поднимают Артура, чтобы перенести в машину.
Рейвен порывисто притягивает меня в объятья.
— Прощай, Ви, — шепчет она, задержавшись всего на секунду. А потом уносится из комнаты.
Шон провожает ее молчаливым взглядом.
Рейвен из тех, кто просто идет дальше. И никогда не оборачивается.
Ник быстро объясняет Риду, как действовать, когда мы окажемся по ту сторону Атлантики. До меня долетают лишь обрывки фраз.
«Билеты я передам. Первое время никуда не суйтесь, я конечно не могу больше вам указывать, но постарайтесь держаться вместе. Джейсона не ищите. Лучше вообще забудьте про Коракс».
И вдруг становится так страшно от осознания того, что может случиться потом. Как только самолет поднимется в небо, все случившееся останется в прошлом, а там — на другом материке начнется новая жизнь. Только без Ника.
Я прикрываю глаза. Мир снова безвозвратно рушится и трещит, надламываясь и прокладывая между нами глубокую расщелину. Теперь в целый океан.
Я оглядываюсь в поисках поддержки. Но рядом больше никого. Арт ранен. Рейвен ушла.
— Джесс, — произношу я одними губами, глядя на старшего из братьев.
— Я с Ником, — отвечает, как само собой разумеющееся. В Кораксе ему понадобится помощь.
Несколько секунд мы молчим. Что еще здесь можно добавить?
Пусть мы с Джессом и не стали близки, но я подхожу и все равно на прощание обнимаю его, заставляя застыть от неожиданности. Сначала он так и стоит, не шевелясь, с опущенными руками, а потом неловко сжимает в ответ.
— Я за ним присмотрю, — шепчет Джесс на прощание и, кивнув Нику, что будет ждать на улице, уходит.
Я же так и остаюсь стоять посреди гостиной, обхватывая себя руками за плечи. Понимаю, что нужно подойти, попрощаться, прежде, чем Ник уйдет. Смотрю на него, вглядываюсь в напряженную линию плеч, подавляя желание подойти и уткнуться лицом между острыми лопатками, чтобы этот комок нервов лопнул. Но не могу.
Ник оборачивается, будто собираясь сделать шаг, но тоже замирает в нерешительности. Между нами два шага, преодолеть которые ни один из нас не в состоянии, опасаясь, что другой оттолкнет.
Глупо.
Я же люблю его.
Люблю.
Эта мысль пару месяцев назад повергла бы в шок, а сейчас кажется настолько правильной, что внутри все переворачивается.
Ник глядит как будто что-то хочет сказать, но не может. Он ведь делал уже первый шаг, а я оттолкнула. Неужели снова сомневается?
Я протягиваю руку.
— Ник, ты идешь?
Но он оборачивается на чужой голос. И уходит. Моя ладонь застывает в воздухе на несколько секунд. А потом остаюсь только я.
Точно зная, что дальше будет лишь хуже.
И уже никто и никогда не назовет меня «Морковкой»…
***
Двадцать три часа — ровно столько мы с Шоном толком не спали, не ели. Не жили, в ожидании прогноза врачей. Спустя сутки, хотя казалось, три вечности, Ник отправил короткое сообщение с закрытого номера:
«Он в порядке. Нужно время»
А потом спустя еще четыре дня:
«Вы улетаете через две недели, как только
