— Нет бога, нет! — истово жаловался Иволгин. — Должен же когда‑нибудь прекратиться этот дождь… Нет бога!
— Или он, лысый, душу немцам продал? — спокойно, с усмешкой вставлял лейтенант. — Однако, младшой, пословицу знаешь: на бога надейся, а сам не плошай? Иди проверь, как поживает твоя тысячеснльная милая. Когда она изменяет нам по сигналу тревоги, это, брат, пострашнее тигра. Иди хотя бы погладь ее. Машина тоже это любит…
Сегодня, как всегда, готовые к бою перехватчики Яки — третьи стояли под деревьями сада винтами в поле. Полчаса назад перестал хлюпать дождь. Лейтенант Васюков, сняв сапоги и ремень, расстегнув ворот гимнастерки, уселся на самолетное крыло. Он неторопливо перемалывал зубами крупное яблоко, подобранное в саду, и, как мальчишка, болтал ногами. Желтые портянки с расплывшимися по ним темными пятнами Васюков повесил на лопасть винта, предварительно провернув его. А сапоги положил рядом с собой голенищами в сад, откуда тянуло ветерком, в котором Ивол- гину чудился легкий запах закисшей вишневки.
Хотя дождь перестал, облачность, похоже, не собиралась рассеиваться. До нижнего края было метров двести. В саду еще капало с листьев. Командир эскадрильи собрал летчиков на занятия под навесом в столовой. Васюкова со стажером он на всякий случай оставил возле самолетов.
Тишину иа стоянке нарушал только стук капелей о крылья затаившихся в саду истребителей, изредка — спелый плод, сорвавшийся с ветки, да голос наставника, неторопливо, с шуточками, отвечающего на вопросы неуемного стажера.
— Главное, дорогой, это вовремя вытурить из головы мысль, что и тебя могут сбить. Вколоти лучше себе в башку побольше злости. И жми! Жми, как учили. В авиации — все везде одинаково. Тут у нас разве что нервам пощекотней. По — ученому — психологический фактор острей. Ну, а по — нашему — мандраже. — Васюков улыбнулся. — Понятно объяснил?
«Профессор по преподаванию боевого оптимизма, — подумал Иволгнн, кивнув. — Все шутит».
Васюков доел яблоко, забросил сердцевину в сад, вытер широкой ладонью губы и, перестав болтать ногами, хитро подмигнул:
— Вот так, младшой… У тебя должно получиться. Раз других учил брать быка за рога, сам тоже сможешь. А бога все же моли, чтобы скорее сворачивал небесную муру. Иначе рискуешь вернуться пи с чем в свою Анголу…
Лейтенант замолчал и стал вглядываться в тяжелый ход низких облаков. Облокотясь на плоскость рядом, Иволгнн ждал, когда он заговорит снова. Васюков привязывал его к себе простой и скрытой недюжинной силой, которую лейтенант почти никогда не выставлял наружу. Говорили, что он имел на личном счету сбитых самолетов больше, чем комэск. Да, Иволгина недаром «пристегнули» к нему: туз было чему поучиться.
Не дождавшись, когда наставник перестанет глазеть на облака, Иволгнн тронул его за колено.
— Что нового в тактике вражеских летчиков? Каких финтов от них можно ожидать сейчас?
— Да любых! Ведь я уже объяснял тебе, по — моему… — Васюков любовно похлопал по плоскости машину. — Правда, фриц пошел не тот. На свободную охоту выходит редко. И сам в большую свалку не лезет. На курорт ему пора — нервишки лечить. Но из‑за угла еще жалит. Так ужалит — выругаться не успеешь. Да, вот что учти — главное тут у нас…
Неожиданно он вытянул шею, к чему‑то прислушиваясь. Иволгин тоже навострил уши и услышал далекий гул, похожий на жужжание шмеля, который медленно приближался, непонятно откуда.
Но Васюков уже определил, откуда наплывал и что это был за гул. Брови его сдвинулись, лицо сделалось пунцовым.
— «Фоккн»! Легки на помине, гады. Сейчас сыпанут, — крикнул лейтенант, вскакивая. — Встретим, младшой. За мной!..
Иволгин видел, как взвились в воздух портянки, сбитые струей от винта. Сам младший лейтенант в это время еще натягивал на плечи лямки парашюта. Он только пошел на взлет, когда васюковская машина уже оторвалась от скольской травянистой полосы, и едва не угодил под бомбы «фокке — вульфов», которые сбросили их сразу после того, как вывалились из‑за облаков.
Васюков опередил Иволгина секунд на тридцать, взлетев даже без шлемофона. И эти тридцать секунд обеспечили ему спокойный разбег и позволили выгодно атаковать противника. Атаковать в лоб и первой же очередью из пушки повредить самолет ведущего.
Фашистов появилось четверо. Они вываливались из облаков по одному и видели только, как взлетал Иволгин. А взлет не был гладким. На разбеге пришлось уклониться влево, иначе Як попал бы в свежую, исходившую паром воронку. Хорошо еще, что аэродромное поле покрывала высокая пожухлая трава и колеса не врезались в грунт. И все — гакн, чтобы не скапотировать, Иволгин взлетал с полуопущенным хвостом…
Вторым заходом гитлеровцы намеревались обстрелять стоянку. Но Васюков спутал им карты. Его заметили лишь, когда взорвался их ведущий, и открыли беспорядочный огонь на встречном курсе. Потом при виде второго Яка опять полезли в облака. Но Иволгин успел оказаться выше замыкающего строй «фокке — вульфов» и длинной очередью трассирующих снарядов вынудил ег о вильнуть в сторону и вниз.
Фашист понимал: теперь его спасение только в глубоком с максимальной перегрузкой вираже. Маневрировать по вертикали обоим летчикам не позволяла низкая облачность. Враг, конечно, надеялся на то, что русский летчик не выдержит, сорвется в штопор или что удастся пристроиться в хвост Яку.
Чутьем, обостренным опасностью, Иволгин угадывал намерения гитлеровца. Но и поглощенный этим, он все время беспокоился за Васюкова. Где он? Однако поискать Васюкова глазами не было возможности. Перегрузками Иволгина вдавливало в сиденье. Стало трудно дышать. А круг, в котором ходили машины, все сужался, то опускаясь почти до самых макушек яблонь, то снова подымаясь под облака.
Враг менял высоту — намеревался вынудить Иволгина хоть немного увеличить радиус. Но Иволгин постепенно усиливал давление на «ручку» и, нацелившись всеми чувствами на тот миг, когда Як от перегрузки должен смертельно вздрогнуть, неуклонно, как ему представлялось, вламывался внутрь виража противника.
В голову же навязчиво лезла мысль: «А вдруг он меня?» От этого по спине подирал мороз. Чтобы озноб не сковал его волю, Иволгин мысленно говорил то с противником, то своей машиной:
— Силен. За такой вираж тебе пять с плюсом. И все- таки… ты будешь бит… Ну, Яков Яковлев, лучший истребитель в мире! Прижми фашиста. Прижми!.. Еще чуть — чуть. Еще!..
Ему удалось первому наскрести прицельный ракурс. Иволгин видел, как немец втянул голову в плечи. И как вражеская машина вдруг, уменьшая крен, резко вскинула тупой сизый нос. Летчик сделал этот рискованный рывок — и прожил минутой дольше. Едва «фокке- вульф» воткнулся в облака, как разломился посередине.
Сняв палец с гашетки, Иволгин распрямил спину и крутнул головой: «Где Васюков?» С его лба градом скатывался пог. Губы солоно слипались. Размякшей кожаной перчаткой он вытер их, обмахнул лоб, провел по глазам и глянул за борт, «Где Васюков?!!» Як наставника стоял на прежнем месте под яблонями…
Когда Иволгин сел, он ждал: ему навстречу радостно побегут люди и первым, конечно, Васюков. Но встретил Иволгина лишь механик самолета. Он плакал…
Лейтенант Васюков посадил Як и зарулил на стоянку с пулей в груди. И был уже мертв, когда приблизились к его машине. Это казалось невероятным: посадить самолет с таким смертельным ранением. Однако с этой пулей летчик мог встретиться лишь в воздухе: на земле по нему не стре- ляли.
На следующий день Иволгин поднялся чуть свет, вытащил из‑под подушки Васюкова, еще хранившей вмятину от его головы, ножовку и направился в сад. С листьев уже не капало, и небо над головой было чистое, а вдали синели Карпаты, тронутые на вершинах багрянцем.
«Летный будет день», — машинально отметил про себя Иволгин.
Обрезая отмершие сучья, он все ду мал о том, чего не досказал ему Васюков перед взлетом, и вспоминал свои приставания и расспросы.
«Вот он и ответил тебе… Показал, как надо уметь чувствовать врага далеко на подходе к земле, которую защищаешь. И при любой погоде. И встречать первым, чего бы это пн стоило».
В гот день Иволгин сделал еще три боевых вылета в паре с самим командиром эскадрильи. А ночью взбудоражил палатку громким криком во сне:
— Где Васюков? Братцы, кто видел Васюкова?
В ДОЛИНЕ СМЕРТИ
Работали они по — птичьи — от зари до зари. И трудно уже было понять, кто здесь кого больше изнурял к вечеру — то ли долина Копсан авиаторов суховеями, духотой, миражами, то ли авиаторы долину су етой, парами и газами сгоревшего бензина, гулом моторов.
Люди просыпались рано, задолго до восхода солнца. Просыпались, наскоро завтракали, обжигаясь пшенной кашей с хлопковым маслом, и спешили в поле. Там у каждого была неохватная нива, которую они поливали потом, чтобы к сроку, нет, раньше срока выросла на врага крепкая плеть.
