- Что? - почти шепотом спросил Сэм.
- Теряют работоспособность.
- Чего, чего?
- Ну, делать ничего не могут, совершают ошибки, а ей никак нельзя допустить такого. Вон, посмотри с Лулу что творится. Там столько симптомов нужно в одно увязать, правильно назначить лечение. Хотя, что там лечение. За последние сутки Лулу уже дважды спасают.
- Ты думаешь, она умрет?
- Не знаю. Никто не знает, но случись со мной такое, я был бы рад осознавать, что за мной присматривает такой врач, как Хоуп. Даже взрослые говорят, что она, как заговоренная.
- Это как?
- У нее никто не умирал. Потому все и хотят попасть именно к ней. Представляешь, как нам повезло.
От этих слов Питер думал, что Сэм воспрянет духом, но эффект получился чуть ли не противоположным. На лице друга отразилось столь не свойственное его возрасту тоска.
- Пока никто..., - мрачно прозвучал детский голос.
- Лулу выживет.
- Да, да, конечно, - поторопился согласиться Сэм, но его глаза были на мокром месте и он шмыгнул носом. - С ней точно все будет в порядке.
- У тебя на лицо все симптомы предоперационного мандража.
Палату облетел тяжелый вздох.
- Опять непонятное говоришь, ты точно ученым будешь! - обрадовавшись тому, что мрачную тему можно сменить, Сэм внезапно повеселел и Питер улыбнулся ему в ответ.
- Надо вылечиться для начала. Ты не понимаешь, как тебе повезло, Сэм. Я жду не дождусь, когда будет моя операция. Домой хочется.
- Это да! - гордо просиял Сэм разделяя такую понятную ему радость.
- Так что не порть Хоуп настроение. Сам знаешь, какая она суеверная. Начнет всякое думать.
- А вдруг я потом все забуду? Как Бекки...
- Постоперационый период протекает у всех по-разному.
- Пит, у меня есть кое-что для Хоуп. Это рисунок и записка, они вот у меня тут в конверте, - Сэм быстро достал из тумбочки конверт. - Чтобы как-то ее отблагодарить за все, но если отдам сейчас, она еще подумает...
- ...что ты прощаешься?
- Да. Передашь ей, если я буду овощем лежать?
- Конечно! Только оставь здесь, а то у меня мама все находит. Прочтет еще...
Дверь в палату отворилась и Сэм увидел перекошенное от раздражения лицо миссис Леттерман.
- Питер, я, кажется, просила предупреждать меня, когда тебе нужно покинуть палату!
Беззаботный и немного взрослый вид Питера тут же улетучился, уступая место растерянности. Брови мальчика изогнулись, а рот виновато приоткрылся.
- Мне пора, Сэм. Еще увидимся.
- Это вряд ли. После обеда у меня анализы, клизма и прочие развлечения.
- Ой, и, правда...
- Питер! - Сара явно теряла терпение.
- Удачи не желаю, слышал это плохая примета. Постарайся настроиться на хорошее. Я тоже буду об этом думать.
- Спасибо, Пит!
Сменив гнев на милость, Сара вцепилась в ручки каталки, на которой сидел ее сын и великодушно позволила детям договорить, едва сдерживаясь чтобы не закатить глаза, по поводу глупых убеждений на счет пожелания удачи.
Все случилось так, как и предполагал Сэм. До конца дня его возили из одного корпуса в другой, чтобы провести бесчисленное множество тестов и сделать все необходимые анализы. Одно хорошо, что думать о завтрашнем дне было некогда, а значит и страх отступил.
И с доктором Ванмеер не удалось толком поговорить. Какое-то время Сэм поджидал ее у дверей кабинета, но больше получаса мальчик выстоять не мог. Сильно кружилась голова. Он даже придумал вопрос, который полностью оправдает его столь безответственное поведение: как дела у Луизы?
Ни Хлоя, ни Люси, ни доктор Уиттон не могли дать ему вразумительного ответа и только неестественно улыбались, в точности как фигуры в музее мадам Тюссо. Однажды они с отцом посетили выставку и Сэм долго не мог отделать от навязчивых и почему-то зловещих образов знаменитостей, застывших в воске.
Пришлось попросить одну из медсестер сообщить, когда Хоуп вернется в отделение, однако, к тому времени мальчика сморил сон.
Никакое слово, кроме как «чудо» на ум Хоуп не приходило. По всем прогнозам и показаниям Луиза не имела шансов на выживание. У девочки полностью отказали почки. Ее пришлось подключить к диализному аппарату. Давлением немного выровнялось, но температура держалась не меньше тридцати девяти градусов. Роуз была осведомлена о состоянии дочери. Она уже не плакала, просто сидела на неудобном, жестком стуле в холле, уставившись взглядом в одну точку, даже не отреагировала, когда рядом присела Хоуп. Обе женщины не находили слов, чтобы заговорить друг с другом, но вполне хватило обоюдного молчания, чтобы разделить тяготы прошедшего дня.
По правилам внутреннего распорядка, находится в медицинском центре после часов посещения было запрещено. Хоуп предоставила свой кабинет и крошечный диван, чтобы миссис Финдлоу могла немного отдохнуть. Выгнать ее в гостиницу среди ночи не хватило духа.
Усталость и дискомфортное чувство бессилия, были плохими союзниками для сна. Облегчить груз сомнений, который лежал на сердце мог только разговор с отцом. Благо, что он сегодня вышел в ночную смену. Путь лежал мимо часовни в сакраментальное время между десятью и одиннадцатью ночи. Хоуп специально выбрала это время, чтобы ее не задерживали бессмысленными и пустыми разговорами. На первый взгляд пустынный коридор обещал быстрое прибытие к месту назначения, но вот, как на зло, хлопнула дверь одного из боковых коридоров, и режущий глаза свет вырвал из полумрака задумчивое лицо отца Луиса.
Он заметил Хоуп почти сразу и тут же тепло улыбнулся.
- К отцу идешь? - сразу догадался священник.
- Да, надо посоветоваться, - Хоуп кивнула, а ее голос прозвучал ломко и вымученно.
- Я слышал завтра у Сэма операция.
- Да, это так.
Повисла знакомая паузы, обычно, после которой отец Луис делает осторожную попытку исполнить свой священный долг. Исключений не было.
- Не хочешь зайти? - он махнул рукой в сторону часовни, немного наивно поглядывая на Хоуп.
- Зачем? - самый доброжелательный тон не мог смягчить ее раздражение, но отец Луис не сдавался и будто не замечал ехидства, которое всегда его сильно расстраивало.
- Поблагодарить, - мягко пояснил он.
Хоуп нервно хмыкнула и поспешно отвернулась, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы. В мыслях молниеносно возникла до жути детальная картина, где Луиза лежала с закрытыми глазами, а из детского измученного тела со всех сторон отходили трубки: капельницы, дренаж, искусственной вентиляции легких, электроды.
- За что? Луизу уже дважды с того света возвращали.
Отец Луис дернулся, как от пощечины и лицо мужчины исказилось от боли.
- Ох, дитя мое, зря ты так... Не дано смертным знать, когда насупит последний день жизни. Не всех можно спасти.
- Как удобно, - Хоуп понимала, что сейчас наговорит лишнего, а бурлившие в сознании слова рвались наружу с криком, который нужно было подавлять. - Надо опустить руки?
- Надо принимать происходящее, после того, как ты сделала все зависящее от тебя,- отец Луис проглотил ком в горле и чтобы прервать этот жестокий диалог, повернул к дверям часовни, где обернулся напоследок. - Вот только зря ты так. За такие слова потом приходится платить. Не всякая скорбь может нас оправдать, не все подвластно прощению. Лучше бы ты промолчала, доктор Ванмеер.
Падре не строил из себя оскорбленную невинность. Всякого осуждения он старался избегать, но вид у мужчины был растерянный и испуганный. Вера в кару небесную для него была непоколебима и возведена в степень абсолюта, а потому святой отец в туже секунду обратился мыслями к горячей молитве, чтобы жестокий урок в ближайшем будущем не обрушился на голову Хоуп.
В онкологическом отделении для взрослых Хоуп не любила бывать. Без привычных, ярко разрисованных стен, обстановка здесь была более гнетущей. Здесь не было официального «отбоя», как в детском после девяти и пациенты могли пользоваться своей сомнительной свободой. Но, судя по всему, не хотели. Пустынный коридор с режущей глаза красной полосой посередине стен, которая служила своего рода ориентиром, будто подсмотрев мысли внезапно нагрянувшей Хоуп, не похвастался даже медперсоналом. Свернув за угол, можно было на выбор выйти или в ординаторскую или к кабинетам хирургов. Эти два оплота специалистов разделял крошечный холл, где стояли несколько столов со стульями и пара широких мягких диванов со стеллажами, уставленными книгами и журналами. И как раз тут, Хоуп поджидал сюрприз.
