Правящие круги Польши немало кичились «прочностью» своего государства и «мощью» своей армии. Однако оказалось достаточным короткого удара по Польше со стороны сперва германской армии, а затем Красной армии, чтобы ничего не осталось от уродливого детища Версальского договора, жившего за счет угнетения непольских национальностей.
Полвека спустя молотовскую цитату активисты профсоюза «Солидарность» будут расклеивать на улицах Варшавы в виде листовок. Секретные протоколы, подписанные Молотовым, удар Красной армии в спину оборонявшейся от немцев польской армии в сентябре 1939 года и расстрел польских военнопленных в Катыни в 1940-м и по сей день во многом определяют отношение поляков к России...
В первом издании Большой Советской Энциклопедии, которое вышло в 1940 году, говорилось: «Польша — географическое понятие. Вошла в сферу государственных интересов Германии».
Короткая Польская кампания была воспринята как убедительнейшее подтверждение боевой мощи Красной армии. Страна уверилась в том, что располагает самыми сильными вооруженными силами в мире.
И даже Сталин потом на закрытом совещании признал:
— Нам страшно повредила Польская кампания. Она избаловала нас. Писались целые статьи и говорились речи, что наша Красная армия непобедимая, что ей нет равной, что у нее все есть, нет никаких нехваток, что наша армия непобедимая... Наша армия не сразу поняла, что война в Польше — это была военная прогулка, а не война.
Вечеринка по случаю юбилея
В те месяцы у Гитлера и нацистской Германии не было лучшего друга и защитника, чем глава советского правительства и нарком иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов.
Его раздраженные слова о «близоруких антифашистах» потрясли советских людей, которые привыкли считать фашистов худшими врагами советской власти. А Молотов с трибуны Верховного Совета распекал соотечественников, не успевших вовремя переориентироваться:
— В нашей стране были некоторые близорукие люди, которые, увлекшись упрощенной антифашистской агитацией, забывали о провокаторской роли наших врагов.
Говоря о врагах, он имел в виду Англию и Францию, которые теперь считались агрессорами.
— Эти люди, — продолжал Молотов, — требуют, чтобы СССР обязательно втянулся в войну на стороне Англии против Германии. Уж не с ума ли сошли эти зарвавшиеся поджигатели войны? (В стенограмме заседания Верховного Совета записано: смех в зале.) Если у этих господ имеется уж такое неудержимое желание воевать, пусть воюют сами, без Советского Союза. (Смех. Аплодисменты.) Мы бы посмотрели, что это за вояки. (Смех. Аплодисменты.)
Советский Союз и Германия сделали совместное заявление относительно начавшейся мировой войны. Сталин продиктовал такой текст: «Англия и Франция несут ответственность за продолжение войны, причем в случае продолжения войны Германия и СССР будут поддерживать контакт и консультироваться друг с другом о необходимых мерах для того, чтобы добиться мира».
Пакт с Гитлером поверг советских людей в смятение, хотя присутствовало и чувство облегчения: войны не будет. Из газет исчезли нападки на Германию, перестали говорить о том дурном влиянии, которое Германия всегда оказывала на Россию. Напротив, появились сообщения о благотворном воздействии германского духа на русскую культуру.
Посол Шуленбург докладывал в Берлин:
«Советское правительство делает все возможное, чтобы изменить отношение населения к Германии. Прессу как подменили. Не только прекратились все выпады против Германии, но и преподносимые теперь события внешней политики основаны в подавляющем большинстве на германских сообщениях, а антигерманская литература изымается из книжной продажи».
Писатель Евгений Петров жаловался:
— Я начал роман против немцев — и уже много написал, а теперь мой роман погорел. Требуют, чтобы я восхвалял гитлеризм — нет, не гитлеризм, а германскую доблесть и величие германской культуры...
Из оперы композитора Сергея Сергеевича Прокофьева «Семен Котко», написанной в 1939 году, приказали убрать эпизоды, повествующие о германской оккупации Украины. Андрей Вышинский, теперь назначенный заместителем главы правительства по делам культуры и искусства, специально приезжал послушать оперу — хотел убедиться, что в ней больше нет ничего обидного для новых немецких друзей.
Будущий помощник президента Горбачева Анатолий Сергеевич Черняев, в те годы студент Московского университета, оказался свидетелем такого эпизода. Один из секретарей комсомольского бюро вдруг вскинул руку в нацистском приветствии и громко крикнул:
— Хайль Гитлер!
Все захохотали. Но тут же почувствовали, что в этой эскападе комсомольского вожака содержится внутренний протест. Его освободили от комсомольской должности, чуть не исключили из университета с формулировкой «за издевательство над политикой партии». Студенческий билет ему, правда, оставили, но дали выговор «за непонимание политики партии».
Оркестры в Москве разучивали нацистский гимн, который исполнялся вместе с «Интернационалом». На русский язык перевели книгу германского канцлера XIX века Отто фон Бисмарка, считавшего войну с Россией крайне опасной. В Большом театре ставили Рихарда Вагнера, любимого композитора Гитлера. И мальчишки распевали частушку на злобу дня:
Спасибо Яше Риббентропу,
Что он открыл окно в Европу.
Во второй раз Риббентроп прилетел в Москву в конце сентября 1939 года. «Я, — вспоминал Риббентроп, — нашел у Сталина и Молотова дружеский, почти что сердечный прием».
Вообще-то по дипломатическому протоколу Молотов должен был нанести ответный визит в Берлин. Но нарком твердо заявил послу Шуленбургу, что советские руководители не могут покинуть страну в такой сложный момент.
Сталин, Молотов и Риббентроп окончательно решили судьбу Польши.
Немцы колебались: не сохранить ли какое-то «остаточное польское государство» с небольшой территорией? Сталин сказал, что не стоит сохранять самостоятельную Польшу даже с небольшой территорией: ее следует полностью оккупировать.
— Самостоятельная Польша все равно будет представлять постоянный очаг беспокойства в Европе, — говорил Сталин Риббентропу. — Из этих соображений я пришел к убеждению, что лучше оставить в одних руках, именно в руках немецких, территории, этнографически принадлежащие Польше. Там Германия могла бы действовать по собственному желанию... Германия сделает хороший гешефт.
Накануне приезда Риббентропа Сталин сказал Шуленбургу, что он предлагает новую сделку — Советский Союз отказывается от всего Люблинского воеводства и от части своей доли Варшавского воеводства, но просит передать ему всю Литву.
Шуленбург докладывал в Берлин:
«Сталин добавил, что, если мы согласны, Советский Союз немедленно возьмется за решение проблемы Прибалтийских государств в соответствии с протоколом от 23 августа и ожидает в этом деле полную поддержку со стороны германского правительства. Сталин подчеркнуто указал на Эстонию, Латвию и Литву, но не упомянул Финляндию».
Сталина и Молотова вдохновляла та легкость, с которой Гитлер присоединил к себе значительную часть Польши.
Все свои идеи они высказали Риббентропу.
Вообще-то немцы рассчитывали превратить Литву в немецкий протекторат. Вермахт был готов войти на территорию республики. Но имперский министр промолчал и тут же запросил окончательное мнение Гитлера.
Пока ждали ответа из Берлина,
