и не такие оригиналы случаются![87]
— Возможно, однако же присматривайте за эти уникумом, на всякий случай… мало ли!
— Ваше превосходительство, я взял на себя смелость послать запрос в Рыбинск. Там уездным исправником служит очень толковый чиновник, некто Фогель. Если в происхождении этого Будищева найдется какая-нибудь неясность, он наверняка сыщет!
— Благодарю вас, штабс-капитан. Вы проделали значительную работу, и она не останется без награды. Надеюсь, мне не надо напоминать вам о конфиденциальности этой информации?
Зима 1877 года выдалась в Болгарии морозной. Особенно страдающие от нее османы говорили даже, что русские привезли холода с собой, с тем, чтобы погубить правоверных. Что еще хуже, форма солдат и офицеров после полного лишений военного лета пришла если не в полную негодность, то довольно близко к этому. В мундирах и шинелях частенько зияли дыры, прорванные в сражениях или прожженные у костров, а обувь иной раз имела такой вид, что даже видавшие виды сапожники разводили руками. Разумеется, такая одежда никак не соответствовала зимнему времени, и в войсках участились случаи простудных болезней и обморожений.
Нельзя сказать, чтобы военное начальство не отдавало себе отчет в сложившемся положении и не принимало никаких мер. В частности, с началом холодов были выданы фуфайки и до шестидесяти полушубков на роту, что, конечно, было недостаточно, но позволяло хотя бы в аванпосты и караулы отправлять людей одетыми тепло.
Еще одной проблемой были постоянные перемещения полка, что не позволяло солдатам хоть как-то обжиться. Только им удавалось отрыть для себя землянки, как приходил приказ идти в другое место, где в лучшем случае были полуразрушенные дома, покинутые местными жителями. Их, разумеется, пытались чинить, поправляя окна и крыши, а иногда и восстанавливая стены, но не успевали они устроиться, как приходилось все бросать и идти на сей раз совсем в чистое поле, где и вовсе ничего не было.
Взвод подпоручика Самойловича вернулся к своей батарее, и команда свежеиспеченного поручика Линдфорса обратилась в обычную стрелковую роту, отличавшуюся от прочих разве что вооружением. Рекогносцировок больше не проводилось, да и вообще на линии соприкосновения наступило затишье. Турки все еще зализывали раны после неудачной попытки деблокирования Плевны[88], когда войска Сулеймана-паши понесли большие потери. Русская же армия, напротив, испытывала подъем и рвалась в бой, но, похоже, что вожди ее не знали, куда направить этот порыв.
Еще одной новостью было известие о том, что, призываемый неотложными делами, государь решил покинуть армию, где он разделял со своими войсками все тяготы, лишения и опасности военного похода, и вернуться в Россию.
Вообще со времен Аустерлица в Русской армии ходило поверье, что император в войсках — это к несчастью. Поэтому известие это было воспринято не то чтобы с облегчением, но, во всяком случае, без сожаления. С тем чтобы всячески обезопасить отъезд царя, вдоль пути его следования были вставлены заставы и пикеты, местность тщательно осмотрена и очищена от нежелательного элемента. Для этого были посланы отряды и команды ото всех полков, которые и обеспечили безопасность монаршей особы.
От Болховского полка такое назначение получила команда поручика Линдфорса.
— Твою мать, как же холодно! — выругался Будищев, постукивая одной ногой о другую.
Накануне он имел глупость сменить опанки, к которым он уже привык, на сапоги, так что ноги теперь ужасно мерзли. Не спасали даже теплые портянки и служившие предметом зависти всего взвода вязаные носки. Накануне опять выпал снег, достигавший теперь в иных местах до двух аршин, так что приходилось расчищать дорогу для императорского обоза, протаптывать дорожки для часовых — и все это в изрядных сугробах.
— Это точно, — поддакнул Егоров, произведенный недавно в ефрейторы и очень этим гордый. — А говорили, что в Болгарии зимы и вовсе не бывает!
— Угу, — буркнул в ответ Дмитрий, — интересно, наши обормоты костры уже развели или еще чухаются?
— Развели, конечно! — убежденно заявил артельщик. — Вы же им обещались, что ноги повыдергиваете, если не запалят!
— Больно они боятся, — усмехнулся унтер.
— Больно не больно, а опасаются. Начальник-то вы строгий, хотя и справедливый!
— Степан, тебе что нужно?
— Да ничего, господин унтер!
— Не ври! Ты когда на вы переходишь и ластишься, это верный признак, что или выпросить чего-то хочешь, или проштрафился.
— Грех вам такое говорить! Я до вас завсегда с чистым сердцем и душой, а вы, господин унтер, так и норовите обидеть меня. Да что уж там, я человек маленький, меня всякий обидеть может.
— Ага, особенно если жить надоело!
— Ну, вот опять, — понурился Егоров, — да я по сравнению с вами просто агнец божий!
— Вот-вот, — ухмыльнулся Дмитрий, — иже херувим!
— Ну, может, и не херувим, а только зря на меня говорят, что я в артельный общак руку запускаю! Не было такого николи…
— Значит, проштрафился, — вздохнул Будищев. — А кто говорит?
— Так Парамошка, паразит!
— Этот зря болтать не станет!
— Вот злой вы человек, господин унтер! Я же к вам со всей душой, а вы…
— Ладно, поговорю я с ним, объясню, так сказать, что память у меня на цифры хорошая и всю добычу до полушки считаю, так что даже если бы ты и хотел, хрен бы получилось!
— И я же об чем толкую, — обрадовался Егоров, но унтер прервал его:
— К селянам здешним ходил?
— Нет у них ничего, — помрачнел Степан. — Ни зерна, ни баранины, ни сыра.
— А деньги показывал?
— Спрашиваете! И рублевкой тряс, и пиастрами звенел, даже наполеондор в руке подкинул, ничего не помогает! «Нима, братушка, все турка взял». Тьфу!
— Наверное, заметили, что сначала ты торгуешься, а потом ночью бараны пропадают, — усмехнулся Будищев.
— Да мы еще в этих местах вроде не были.
— А ты думаешь, мы одни такие умные? Казачье вон вообще по-другому не умеет.
— Так то казаки. Я иной раз вообще сомневаюсь, а православные ли они!
— Как Богу молиться, так мы все христиане, а как спереть что у ближнего, так и не поймешь, то ли жиды, то ли цыгане.
— Кажись, едет кто? — прислушался артельщик и, высвободив из-под башлыка ухо, выставил его наружу. — Надо поднимать людей, проводим царя-батюшку, так и погреться можно будет!
— Поднимать надо, — согласился Дмитрий, но прислушавшись еще, добавил: — Правда, они с другой стороны едут, но кого бы ни принесла нелегкая — все одно начальство!
Через минуту караульные уже стояли вдоль дороги, так что, когда появились проезжающие, с них можно было рисовать картинку для устава. Первыми проехал разъезд казаков в лохматых папахах и бурках, а за ними следовали несколько карет, по зимнему времени поставленных на полозья. Поравнявшись
