— Как по волосам?
— Да так… У Серебрякова на голове волосы были русые, а у утопленника, как вы сами видите, — рыжие.
— Это ничего не значит, князь, это ничего не значит.
— Вот как…
— Да, да… волосы у утопленника могли порыжеть от воды.
— Простите, господин бригадир, я не знал, что от воды могут порыжеть волосы.
Князь Платон Алексеевич не мог не улыбнуться.
— Как же, как же, князь, рыжеют.
— В первый раз слышу.
— Не в том дело, князь…
— А в чем же?
— Вам надо признать утопленника за Серебрякова, князь.
— Вот что… даже надо!
— Да, да, князь, ваше сиятельство, надо.
— А если я не признаю?
— Тогда без ножа голову с меня снимете.
— Я вас, господин бригадир, не понимаю, — с удивлением произнес князь Платон Алексеевич.
— А вот потрудитесь выслушать меня, ваше сиятельство…
— Говорите, говорите.
— Видите ли, князь, розыски этого Серебрякова вот где сидят у меня… — при этих словах бригадир Рылеев похлопал себя по жирной шее. — Поверите ли, от еды и питья отбили меня эти розыски… которую ночь не сплю, усну малость, так и во сне мне снится Серебряков. Государыня императрица изволит гневаться за медленные розыски, а где я найду этого… этого офицеришку, не будь он лихом помянут… Что мне, прости Господи, родить его, что ли?.. — как-то нервно вскрикнул начальник полиции и принялся бегать по часовне.
— Теперь я понимаю, господин бригадир, зачем вам надо, чтобы я признал утонувшего за Серебрякова, — с неудовольствием проговорил князь Полянский.
— Понимаете, князь? Тем лучше, тем лучше.
— А как, бригадир, вы назовете мой поступок, если я признаю в утопленнике Серебрякова?
— Ваш поступок будет… будет…
— Неблагороден, хотите сказать, так, господин бригадир?
— Боже избави, князь, у меня и в помышлении сего нет.
— Напрасно, господин бригадир, надо называть все своим именем… Что чего стоит.
— Так, так, ваше сиятельство… А к бумажонке вы изволите приложить свою руку? — заискивающим голосом проговорил начальник полиции.
— К какой бумажонке?
— А которую мы сейчас напишем; она будет гласить, что вы, князь, в утопленнике признаете гвардейского офицера Сергея Серебрякова.
— Такую «бумажонку» я никогда не подпишу.
— Почему же? — растерянным голосом спросил у князя Рылеев.
— Я уже говорил вам почему.
— Ваше сиятельство, пожалейте меня! Если вы не подпишете, то мне хоть в петлю полезай, — начальник полиции чуть не плакал. — Что же теперь я скажу государыне? Ведь я рапортовал ее величеству, что из реки вытащили Серебрякова. Мне ведь придется пропадать, меня со службы выгонят, еще, пожалуй, под суд отдадут… Ну, чего, князь, вам стоит подписаться!
— А если Серебряков окажется жив, тогда что?
— Ну, что же такое… Невелико преступление. Ошиблись — и вся недолга.
— Подписать, господин бригадир, я не подпишу, потому что сие будет против моего убеждения и против совести. А дело свое вы можете поправить и без моей подписи.
— Как, научите, князь! Я вам в ножки поклонюсь, пудовую свечу за ваше здоровье поставлю.
— Ведь здесь, в полицейском доме, меня никто не знает, не так ли?
— Решительно никто, князь…
— Тем лучше… Вы не скажете, что я был здесь… Понимаете…
— Понимаю, только плохо…
— Вы скажете, что меня не застали в Питере, что я выехал вчера в Москву, поэтому я и не мог осмотреть утопленника… Императрица знает, что я собирался в Москву. И на самом деле завтра чуть свет меня не будет в Питере… Поняли теперь, господин бригадир?
— Понял, князь, понял… Вы, вы мой благодетель, второй отец… Дозвольте вас обнять…
И тучный начальник полиции чуть не задушил в своих объятиях тщедушного князя.
— Выходит, и «волки сыты, и овцы целы». Умирал я, князь, а вы меня оживили, чего я никогда не забуду… — растроганным голосом промолвил Рылеев и опять принялся душить в своих объятиях князя Платона Алексеевича.
Бригадир Рылеев с воинскими почестями схоронил утопленника, вынутого рыбаками из Невы.
Утопленник этот был признан за Сергея Серебрякова, и, таким образом, молодой гвардейский офицер Серебряков был исключен из списков живых.
Когда императрица потребовала удостоверения князя Платона Алексеевича Полянского, что утопленник действительно офицер Серебряков, тогда начальник полиции доложил государыне, что князь Полянский выбыл из Петербурга в Москву.
— Как, разве князь уехал? — спросила у бригадира Рылеева государыня.
— Точно так, ваше величество…
— Когда же?
— В тот самый день, когда вы изволили приказать мне взять от князя удостоверение, — краснея и слегка дрожащим голосом промолвил начальник полиции.
— Да, да, вспомнила… князь Полянский просил у меня отпуск для своей дочери и уехал вместе с ней. Жаль, жаль, показание князя было бы очень важно для тебя, господин бригадир, и избавило бы тебя от всех лишних хлопот… А теперь я, право, не уверена, какого утопленника ты хоронил; может, это вовсе не Серебряков, — задумчиво проговорила государыня.
— Как, ваше величество, не Серебряков! — бригадир Рылеев побагровел от волнения и досады: дело об исчезновении гвардейского офицера Серебрякова он считал теперь оконченным, «преданным забвению», и вдруг императрица сомневается в том, что подлинно похоронен офицер Серебряков, а если государыня сомневается, то придется опять разыскивать этого Серебрякова. Опять пойдут хлопоты.
— А чем ты, господин бригадир, докажешь, что утопленник был Серебряков?
— По приметам, ваше величество… Наконец, показание смотрителя тюрьмы.
— Это показание может быть ошибочно.
— Смею доложить вашему величеству, что во всех гвардейских полках мною наведены справки, не отсутствует ли кто из господ офицеров, или не пропал из них кто…
— Ну, и что же, господин бригадир?
— Почти все офицеры находятся при полках, за исключением двух-трех, которые в отпуску; из этого выходит, ваше величество, что из гвардейских офицеров никто не тонул, а на утопленнике был гвардейский мундир и точь-в-точь такой, в каком ходил Серебряков, что может подтвердить и тюремный смотритель.
— Вот это, пожалуй, доказательство, и на основании сего ты, господин бригадир, можешь прекратить дело о Серебрякове, — несколько подумав, проговорила государыня и отпустила начальника полиции.
— Ну, слава Богу… как гора с плеч! Это дело совсем меня замучило, теперь хоть отдохну немного и дам вздохнуть сыщикам! — вслух проговорил начальник полиции, садясь в свой экипаж.
Дело об исчезновении вновь произведенного капитана гвардии Сергея Серебрякова наконец было закончено и «предано забвению».
Несчастный Серебряков признан был утопшим в реке Неве, и об этом несчастном происшествии было напечатано в петербургских ведомостях.
Вернемся несколько назад, то есть к тому времени, когда вся питерская полиция с ног сбилась, разыскивая исчезнувшего Серебрякова, и бригадир Рылеев выходил из себя от безуспешных розысков.
Хоть и опытный был сыщик Мишка Жгут и дело свое знал до тонкости, славился на всю Россию своими розысками, а все же не мог попасть на след Серебрякова.
«Что мне делать? Хоть ложись, да помирай, или топись в реке; если не найдется офицер Серебряков, не миновать, пожалуй, ссылки, а то и в солдаты как раз угодишь… Наш бригадир недаром грозит, он шутить не любит и в гневе своем бывает страшен… Вот служба-то каторжная. Ищи-свищи где хочешь офицера. А где его найдешь, может, давно и в живых нет, а может, за границей гуляет», таким размышлениям предавался Мишка Жгут, идя по набережной Невы.
Вот видит он большую толпу народа, который собрался на набережной реки.
— Что тут за сборище? — спросил Жгут начальническим тоном, подходя к толпе.
— Утопленника вытащили, — ответил ему какой-то парень.
— Какого утопленника?
— Да солдатика, в амуниции…
— А полиция здесь?
— Нет еще.
— А кто вытащил утопленника? — продолжал расспрашивать Мишка Жгут.
— Рыбаки, неводом…
— Посторонись, посторонись!.. Дай дорогу… — Мишка Жгут, не совсем вежливо расталкивая и распихивая народ, подошел к самой реке; там, в нескольких шагах от воды, на песке лежал утопленник с распухшим и искаженным лицом, в солдатском мундире, рваном и засаленном.
При взгляде на утопленника у Мишки Жгута вдруг блеснула такая мысль:
«А что, взять да и выдать этого никому неведомого утопленника за офицера Серебрякова; по лицу утопленника не отличишь… Напялить на него гвардейскую амуницию, вот и вся недолга. И сойдет у нас утопленник солдат за офицера Серебрякова. Попробовать разве… Была не была, попробую».
