каждым месяцем все сильнее заявлял о себе пролетариат, в конце 1895 года под руководством Ленина произошло оформление социал-демократической организации, получившей в дальнейшем название петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Просматривая в конце июня 1896 года газету
«Vorwarts», Лавров обратил внимание на сообщение о том, что петербургский «Союз борьбы…» неутомимо работает над распространением социалистических идей в России. А венская
«Arbeiter-Zeitung» прямо писала: «Массовая стачка в Петербурге есть событие исторического значения, оно открывает новый этап в развитии России. Промышленный пролетариат России впервые выходит на сцену со своими собственными требованиями и целями, впервые широкими слоями рабочих ведется планомерная, сознательная борьба…»
В это же время Петр Лаврович получил письмо (оно сохранилось в его архиве) из Вены за подписью: «Российские социал-демократы». В нем рассказывалось, что в Австрии начали сбор средств для оказания помощи «первой массовой стачке в главном притоне русского абсолютизма»; приводилось письмо и из Петербурга, в котором содержался призыв поднять на ноги рабочий класс Франции, «протянув руку помощи и выразив чувство братской солидарности воинствующему петербургскому пролетариату». Письмо заканчивалось весьма деликатно: «Если улучите свободную минутку, дорогой Петр Лаврович, то черкните нам скорее, что предпринято в Париже на эту тему…»
Да, все больше и больше людей убеждались в силе пролетарского движения в России, в реальных условиях создания здесь пролетарской марксистской партии. Революционное народовольчество представлялось в этом свете явлением вчерашнего дня, исторически миновавшего периода.
Всего этого не видели и не способны были понять в Париже Лавров и его друзья из среды «старых народовольцев». В конце 1896 года, в последнем приложении «С родины и на родину», они осудили позицию петербургских революционеров. Связи с Россией прекратились, источник, питающий заграничное издание, был потерян.
Не виною — большою бедой, духовной драмой Лаврова, человека, всей душой преданного идее социализма, все силы отдавшего неустанной борьбе с российским самодержавным деспотизмом, была эта неспособность его найти себе новое место в изменившихся исторических условиях.
В 1895 году «Русские ведомости» опубликовали только четыре корреспонденции Лаврова, в 1896-м — ни одной. А деньги из газеты поступали. Щепетильного Лаврова это ставило в неловкое положение. Летом 1896 года он отправил письмо Ковалевскому: «На какие средства я существую? На средства издания, в котором в настоящее время вовсе не участвую и против политической программы которого, как недостаточно воинственной, мне приходится в моих статьях явных и публикуемых с моим именем воевать совершенно определенно». Лавров писал, что не может «получать гонорар даром». Нельзя ли эти средства «обратить в формальный долг, с определенным способом его уплаты»? Он может быть погашен по мере публикации в России таких его произведений, как «Очерки истории мысли», «Впечатления и воспоминания старика», «Заметки об Англии конца 80-х и начала 90-х гг.».
Ковалевский предложил вариант попроще: не откладывая дела, издать легально труд Лаврова в России под вымышленным именем. Так появилась книга С. С. Арпол ьди «Задачи понимания истории. Проект введения в изучение эволюции человеческой мысли». Издание М. Ковалевского. Москва, 1898 год. Сотрудничество Петра Лавровича в «Русских ведомостях» прекратилось, а новая монография обеспечила гонорар, который, вероятно, и дал возможность существовать последние годы жизни.
«Задачи понимания истории» — резюме, выжимка Лавровского понимания развития общества от его истоков до современности. Стержнем этого развития выступает, как и в других работах Лаврова по истории мысли, критическая, творческая мысль человечества.
Хотя книга издавалась легально, Лаврову удалось в завуалированной форме высказать свои взгляды на развитие социальной борьбы. Давая в последней главе характеристику течений и партий в буржуазном мире, Лавров указал на наличие классовых противоречий в современной ему действительности, на появление «сознательной организации рабочих», стремящейся к «солидарности всех трудящихся, как новой общественной святыни, долженствующей заменить все прежние». Больше того, «класс пасынков цивилизации» должен достигнуть политической власти и организовать эту власть сообразно требованиям «победившей партии».
В середине 90-х годов Лавров стал заметно дряхлеть: ослабла память, совсем плохим стало зрение, появилась быстрая утомляемость… Приехавшая из России Мария Петровна Негрескул окружила отца вниманием и заботой. Она вела хозяйство, читала для Лаврова, повсюду сопровождала его. Потом на некоторое время оставляла отца и возвращалась в Россию: тревожилась за детей (их было четверо), находившихся в Екатеринославе. Наладив там дела, опять — в Париж.
Тяжелым ударом для Лаврова явилась смерть Энгельса. 7 августа 1895 года он пишет в Лондон Элеоноре Маркс-Эвелинг: «Дорогой друг! Я только что получил почту, развернул «La Petite République» и прочел роковые слова: «Смерть Фридриха Энгельса». Какое несчастье! Какое несчастье! Казалось невозможным, чтобы болезнь могла сломить эту могучую натуру, несмотря на возраст и бои, которые он продолжал вести за свое знамя. Скорбное известие так огорчило меня, что я не в состоянии много писать».
Лавров обычно мало болел, всегда вел умеренный образ жизни, подчиняя его систематической работе. Но старость подкрадывалась. Весной 1895 года, проснувшись однажды утром, Петр Лаврович обнаружил, что почти ослеп. Прошло два, три дня, зрение несколько прояснилось. Затем за лечение взялся польский эмигрант, известный окулист Голензовский, и через две недели Лавров смог днем работать, но утомлять глаза вечером и ночью ему запретили.
А тут еще астма стала одолевать, мучительные припадки удушья. Петру Лавровичу стало трудно ходить в ресторан, и он начал ездить в омнибусе (непременно наверху), потом пришлось сменить отдаленный ресторан на более близкий… Последние полгода обеды ему приносили на дом.
В конце жизни Петра Лавровича лечил его друг, доктор Ефрон, к которому больной относился с большим доверием. При первых симптомах болезни его тотчас же приглашали. Петр Лаврович с нетерпением ждал визита, задавал множество вопросов: можно ли выходить из дому? Что можно есть? Можно ли пить кофе? А главное — можно ли работать? Больной освобождал около себя место на диване и подробно рассказывал Ефрону о своих недугах. После внимательного выслушивания следовала спокойная рекомендация: «Это пустяки, Петр Лаврович. Легкая простуда, надо поберечься денька два… Я пропишу вам порошки». Лавров успокаивался, и через 5— 10 минут доктор и пациент говорили уже о политике, о последних изданиях. Обычно Петр Лаврович беспрекословно выполнял предписания доктора. Единственно, против чего он иногда возражал, — это запрещение работать. Тогда он хмурился и с неудовольствием говорил: «И совсем это напрасно! Мог бы я прекрасно работать. Я ведь знаю свои силы». Очень хотелось ему завершить «Историю мысли».
30 января 1900 года Петр Лаврович был относительно здоров и по обыкновению работал. Ему читали статьи из «Revue Bleue» о французском политическом деятеле и ученом Дешанэле. Во время ужина он был оживлен: шел разговор по вопросам этнографии.