Смерть главнокомандующего скрыли от войск. Адъютант Тарро привез его тело к домику на горе в какой-то тележке, взятой в Пастуране. Жубер лежал, прикрытый гренадерским плащом.
Тележка проезжала мимо сарая, где сидели хозяева дома. Выстрелы разбудили их.
По удрученному виду адъютанта, ехавшего сзади за тележкой, и суете, поднявшейся в доме, итальянцы догадались, что случилось.
– Chi va presto, more lesto! (Кто ходит быстро, тот спешит к смерти!) - с чувством сказал толстый хозяин, указывая жене на торчавшие из-под гренадерского плаща мягкие сафьяновые сапожки.
Жена, сжав на груди руки, провожала печальную процессию широко открытыми, испуганными глазами.
VI
Багратион в точности следовал приказу Суворова выманивать французов в долину. Французы наседали, а багратионовы егеря медленно оттягивались назад.
Но эта игра в кошки-мышки была не по душе ни горячему, напористому князю Петру, ни его егерям. Люди привыкли идти вперед, а тут надо пятиться.
Егеря отходили, ворча:
– Наших то и дело щелкают, а мы только ретируемся!
– Ровно австрияки…
– Шо вон нас жме, як мороз бабу?…
– Ударить бы в штыки - самое разлюбезное. Ваше благородие, прикажите!…
Багратиону и самому надоело. Он послал к "дивному", как называли Суворова солдаты, одного за другим трех адъютантов. Просил разрешить начать атаку. Но ни один из гонцов не вернулся назад.
Багратион нервничал. Солнце жгло - близился полдень. Сегодня здесь, в этой долине у гор, было душно, как в пекле, душнее, чем при Треббии, а укрыться негде. Багратион вытирал платком свои густые черные волосы. Нетерпеливо поглядывал назад - не мчится ли хоть один
из адъютантов.
– Какого черта они там делают? Поеду сам!
И он поскакал к Поццоло-Формигаро, где должен был находиться Суворов.
На дороге Багратион встретил своего адъютанта, корнета Дирина, которого послал первым.
– Почему никто не едет? Где вы все запропастились? - издалека грозно крикнул Багратион.
– Ваше сиятельство, генерал-фельдмаршал спит.
Завернулся в плащ и лежит. Вон там, на поле, где генералы…
– Что бы это значило? Уж не случилось ли с ним чего, сохрани господи? Жив ли?
Багратион ударил коня шпорами и помчался во весь дух.
Не доезжая до деревни Поццоло-Формигаро, он увидал колонну мушкатеров Милорадовича. Справа от них, на совершенно вытоптанном кукурузном поле, виднелась группа генералов. Тут были все, русские и австрийцы: Цах, Карачай, Дерфельден, Милорадович, Тыртов, Ферстер, Горчаков. Адъютанты кучились в сторонке. Среди них Багратион увидал и своих.
Осадив коня на всем скаку, Багратион спрыгнул с седла и бросился к генералам. Генералы разговаривали вполголоса.
В их кругу, на земле, кто-то лежал, завернувшись в знакомый Багратиону старинный синий плащ Александра Васильевича.
– Что случилось, князь?-громко спросил Дерфельден. - Французы наседают на правый фланг. Пора ударить нам. А что с его сиятельством? - тревожно спросил он. В это время Суворов отбросил плащ и вскочил на ноги…
– Помилуй бог, заснул. Крепко заснул! - надевая каску, сказал он. Князь Петр прав: пора!
Тотчас же к главнокомандующему со всех сторон потянулись Цах, Дерфельден, ординарцы Края, которых набралось с полдюжины: французы теснили австрийцев, Край слал за помощью.
Суворов повернулся к Багратиону:
– Как у тебя, князь?
– Люди рвутся в бой. Надоело заманивать, ваше сиятельство!
– Хорошо!
Поворотился к Дерфельдену.
– Полки готовы, ваше сиятельство! - доложил Дерфельден, не дожидаясь вопроса. Поворотился к Цаху:
– Как на правом?
– Барон Край занял высоты, но, не получив сикурсу, вынужден был…
– Понимаю!
Не дослушав главного квартермистра, Суворов сказал Багратиону:
– Князь Петр, веди своих. С богом! И ты, Миша, на поддержку! - кивнул он Милорадовичу.
Бой, кипевший только на правом, австрийском, крыле, теперь разгорелся по всей линии.
VII
Чуть залились батальонные трубачи (у егерей барабанов не полагалось), как багратионовы егеря поднялись и кинулись на врага.
Шли с охотой, с яростью. Перепрыгивая через канавы, перелезая через изгороди, быстро подвигались вперед. Теперь настал черед отходить французам: упорно отстреливаясь, они пятились к городским стенам.
Подходить близко, к самым стенам было невозможно: укрытые за домами предместья, в садах и огородах у Нови, французы били егерей на выбор. Десятки французских пушек бросали сверху ядра.
Пехота принуждена была остановиться. На руках подтащили полевые пушки. И вскоре по тяжелым дубовым городским воротам, по белым оштукатуренным стенам, по башенкам застучали русские ядра.
Но стены Нови стояли как ни в чем не бывало.
– Калибр мал!
– Всю артиллерию оставили назади брать ненужные крепости!
– Теперь вот голыми руками и бери!
Егерей поворотили правее города в обход.
Но тут французы, увидев, что русские пушки не страшны городским стенам, вдруг с громкими криками высыпали из города. Французская пехота ударила егерям во фланг.
Егеря стали отходить.
Неприятельское ядро ударило в каменную стену, за которой стоял, стреляя, унтер-офицер Огнев. Камни с воем брызнули в стороны. Небольшой осколок угодил нa излете Огневу в голову.
Старик зашатался и рухнул у стены.
Некоторое время он лежал, а потом, превозмогая боль, поднялся на колени. Липкая кровь лилась с головы на мундир, на руки,
Ранцы - для облегчения солдат - остались где-то в обозе, но Огнев бывалый, ломаный солдат: у него в бою всегда с собою в кармане наготове чистый кусок старой сорочки.
Огнев достал его, перевязал рану, кое-как приладил на голову пробитую треуголку и, взяв ружье, поднялся. В голове стоял трезвон. Пороховой дым застилал солнце.
Огнев глянул: своих, своего капральства и даже своей роты он не видел.
Русские отступали. Мимо него, отстреливаясь, шли гренадеры Дендригина. Огнев стал отходить вместе с гренадерами.
Голова кружилась. Огнев очень ослабел, хотя крови вышло не так уж и много. Но стрелял он, как обычно, не торопясь.
– Хорошо, что в правую сторону ударило; кабы в левую, не стрелять бы!
И вдруг, сквозь противный визг ядер и свист, пуль, сквозь этот несмолкаемый трезвон в голове, он услыхал сзади такой знакомый голос:
– Молодцы, ребята, заманивай их! Заманивай!
Огнев оглянулся. В самой гуще сбившихся егерей и мушкатеров, на своей неказистой казачьей лошаденке, виднелся Александр Васильевич.
Фельдмаршал, увидев заминку в центре, тотчас же прискакал сюда.
Огневу стало стыдно, что он, унтер-офицер, отступает.
– Стой, куда? Стой! - кинулся он наперерез молодому гренадеру.
Гренадер остановился, взялся заряжать ружье.
Увидев своего "дивного" под пулями, егеря и мушкатеры снова кинулись на французов.
Ослабевший от потери крови Огнев медленно подавался вперед - его обгоняли уже свои, апшеронцы.
Вот уже поровнялась собравшаяся вместе и вся первая рота.
– Дядя Илья, жив? - радостно окликнул его Зыбин, бежавший вперед.
Суворовский конь нагонял Огнева. Фельдмаршал ехал вперед. Рядом с ним бежал батальонный командир апшеронцев майор Лосев. У Лосева в руках вместо шпаги было ружье.
Огнев слышал, как Лосев говорил фельдмаршалу:
– Моя шпага сломалась… Так я его, ваше сиятельство, обломком шпаги и эфесом-по голове!
– Браво! Хорошо, помилуй бог, хорошо! Мы, русские, шутить не любим: коль не штыком, так кулаком!
Эти истоптанные огороды, эти кирпичные дома предместья., из которых давно перебрались в город жители, переходили по нескольку раз из рук в руки. Но пройти дальше, проникнуть в самый город или взобраться на высоты, где стояли пушки, не удавалось. Взять Нови с фронта казалось невозможным.
Полуденное солнце снова, как и при Треббии, висело над головой. Люди снова изнемогали от духоты и нестерпимой жажды.
Суворов, который сам все время был среди наступавших войск, видел, что надо дать отдых.
В полдень он велел прекратить бой по всей линии.
Французы уже ввели все свои силы, а у Суворова оставался нетронутым резерв. Его-то фельдмаршал и рассчитывал пустить к вечеру в дело.
VIII
Резерв Суворова сыграл свое дело: к шести часам вечера французская армия была сбита с неприступной позиции и в беспорядке бежала.
Непреклонная воля русского полководца и самоотверженность его войск решили все. Только наступившая ночь спасла французов от окончательного истребления.
Воздух был насыщен пороховой гарью, полон стонов раненых. В горах гулко отдавались ружейные выстрелы, слышались крики "пардон".
Группами вели пленных, которых вылавливали из виноградников и садов. Конвоиры оживленно переговаривались:
