— Истина!
— Господи, святая правда!
— Скорей бы приходили сюда!
— Навстречу им нужно выходить!
…А в Мстиславе, под самым носом у кварцяного войска, кузнец Якуб Загоруйко, не получив плату за новые рессоры, приделанные к карете пана коменданта замка, кричал:
— Погодите, придет царь Московский, придут стрельцы, они вам зальют сала за шкуру, покажут, где раки зимуют…
Кузнеца Загоруйко схватили жолнеры, повели в каменицу на допрос. Пытали, стараясь выведать, откуда и почему такие воровские слова говорил, кто научил его, кто однодумец…
Кузнец Якуб Загоруйко плевал кровью и отвечал:
— Не замордуете, весь народ все одно не уничтожите. А московские люди придут сюда, увидите! Отзовутся вам мои муки, проды!
Пан польный гетман Винцент Корвин-Гопсевский приказал отрубить кузнецу руки и ноги и выставить его на площади перед костелом, цеховых работных людей бить палками у позорного столба, каждому дать по сто палок, чтобы прочим неповадно было такие воровские слова говорить про панов-ляхов.
В Полоцке мещане и цеховые люди взорвали пороховой погреб, связали кварцяиых жолнеров и полковников, кинули их в подземелье замка, а ворота открыли русскому войску.
На полоцких православных церквах впервые за двадцать лет зазвонили колокола.
В Рославле какие-то неведомые люди сожгли дворец польного гетмана литовского, пытались пустить красного петуха под крыши монастыря. Жолнерам поймать никого не удалось, но каждого десятого православного мещанина казнили смертью.
У Михася Огнивка уже не сто и не двести воинов, а добрых семь сотен. Все верхами, у всех сабли, много мушкетов. Жаль, пушек нет. Но не теряли надежды — будут и пушки, И до Огнивка и его воинов долетали прелестные письма и универсалы. Сердца полнились радостью. Вот оно наконец!
Ходили хлопцы Огнивка за реку Шкловку, набрели на казаков. Приняли их там, как братьев родных. Угощали, расспрашивали, потом повели к наказному гетману Золотаренку.
В темноте ночи жолнеры Радзивилла не слышали и не видели, как через Шкловку, там, где топкие болота разостлали свои мшистый ковер, переправил наказной гетман Иван Золотареико в помощь Огнивку казаков, оружие, лошадей да пуль и пороха несколько бочек. Наказным сотником с казаками поехал Омелько Трапезопдский.
Михась Огнивко тоже обрил голову, оставил только длинный оселедец, свисавший ему на лоб. От Омелька Трапезондского такого наслышался, что сердце и душа немели от удивления.
За три мили от Шкловской крепости, в непроходимой чаще, где только медвежьи берлоги да волчьи ямы были, стало табором войско Огнивка. Начали готовиться вместе с казаками к великому делу. Тем временем много народу — хлопцев, дивчат, монахов — разослал Огпивко с царскими грамотами и универсалами гетмана Хмельницкого по городам и селам. Даже в Вильну пошли казаки с грамотами.
Омелько Трапезондский свою думу думал. Сердцем тянулся к новым побратимам. Видел на своем веку старый казак горе и нищету, видел беду страшную, а такого еще не видал. Горше басурманской неволи была жизнь на Белой Руси. Шесть дней на пана работали, седьмой бы на себя, да панские гайдуки гнали днем в костел, а ночью говорили: «Праздник прошел. Живей, быдло, за работу!» Не видели в селах щепотки соли, рождались и умирали, так и не узнав вкуса сахара.
На охоте паны вместо гончих собак гоняли за зайцами посполитых, бесчестили каждую девушку, выходившую замуж, пользуясь «правом первой ночи».
— Эх, Белая Русь, Белая Русь, черное твое житье! — приговаривал Омелько Трапезондский, слушая печальные рассказы Огнивка и его побратимов, и обещал: — Ну, погодите, припечем Радзивилла, а тогда поведу я вас, хлопцы, к нашим низовикам, поверстаем вас в казаки, сделаем вольными…
Радовались словам Омелька. Михась Огнивко звездными июньскими ночами, когда и лист не шелохнет на дереве, играл на жалейке печальную песню, и старому казаку, да и всем низовикам, хорошо слышны были в этой песне собственные боль и тревога. Расстилалась перед глазами бескрайная степь, текли реки, гудели пороги на Днепре, цвели вишневые сады, белели среди них хатки, качали матери детей своих, берегли казаки рубеж от орды, от жолнеров. Плакала и тужила жалейка в устах Михася Огнивка. Давно погасли костры. Притаились в кустах дозорные. Семизвездный Воз клонился дышлом на запад, туда, где были валы Шкловской крепости, будто указывал логово лютого врага.
Омелько Трапезондский загрустил. Скорой бы гонец от Гуляй-Дня прибыл! Чесались руки, не терпелось за саблю взяться. Никому иному, только Огнивку доверил Омелько великую тайну. Попадет Радзивилл в ловушку, попадет!
…Не спалось ночью великому коронному гетману Радзивиллу. В сопровождении полковника Франца Вейде вышел гетман проверить караулы.
Долго стоял в башне над главными воротами. Внизу, в глубоком рву, наполненном текучей водой, отражались, как в зеркале, мерцающими огоньками звезды.
Из памяти литовского гетмана не выходили утешительные слова Яскульского: поспешая из Бахчисарая в Гродно, к королю, хвалился, что выступления татарской орды ждать недолго. Главное — одержать хотя бы одну значительную победу над московитами и казаками. Тогда новый хан Магомет-Гирей не замедлит появиться с ордой за Перекопом, и горе тогда Хмельницкому, горе всему югу!
О том, что татары и турки примирятся с московско-украинским союзом, и речи не могло быть.
Довольный своей миссией, Яскульский хвалил нового хана и многозначительно намекал, что недолго ждать чуда…
Яскульский выехал вместе с Ястрембским в одной карете. Пришлось, для бережения от дерзкой белорусской черни, отрядить с ними сотню драгун.
Хорошее дело, если по своим же коронным шляхам не можешь ехать по государственному делу без охраны!
Радзивилл горько усмехнулся.
Июньская ночь раскинула свой звездный полог над загадочно притихшей степью. Радзивиллу казалось, что оттуда легкий, шелковисто-ласкающий ветерок принес горький запах дыма казацких костров… В самом деле, до казацкого табора отсюда рукой подать… Не будь с правой стороны стрелецкого войска, коронный гетман не стал бы терять время. Не грамоту послал бы тогда с гонцом Ивану Золотаренку, а пулю в сердце или нож в спину!
Франц Вейде кашлянул, как бы желая напомнить о своем присутствии. Чтобы развлечь вдруг затосковавшего коронного гетмана, сказал:
— Ваша ясновельможность, врач-итальянец, которого нам оставил здесь пан посол Яскульский, очень интересный человек… Он не только лечит раны, но и хорошо читает людскую судьбу по звездам…
Франц Вейде знал — коронный гетман увлекается астрологией. Сам Вейде верил только сабле и золоту. Злотых пан коронный давал ему маловато, а сабля у Вейде была своя. Будь у него столько золота, сколько у Радзивилла, он бы и минуты не тратил на этих вралей ворожбитов, на сатанинскую свору шептунов и шептух, обманщиков, которые забивают головы ротозеям россказнями про вещие знамения неба. Но, может быть, именно оттого, что у князя Радзивилла много золота, он и развлекается с этими мошенниками.
Прошло несколько минут напряженного молчания, прежде чем Радзивилл приказал Францу Вейде позвать сюда этого врача-итальянца.
Жолнер, посланный за врачом, вскоре возвратился с человеком, который легкими шагами подошел к коронному гетману и полковнику, снял шляпу и низко поклонился, отставив вбок правую ногу, как это делают настоящие благородные кавалеры из чужих краев.
— К услугам вашей ясновельможности, врач и кавалер Юлиан Габелетто.
Радзивилл прислушивался к польской речи врача: нетрудно было заметить, что чужеземец владел ею не очень хорошо.
Франц Вейде тронул врача за плечо и сказал:
— Взгляни на звезды, колдун, и расскажи пану коронному гетману, что они вещают.
Итальянец еще раз поклонился и виновато улыбнулся.
— Это очень неожиданно. Но если на то воля ясновельможного сеньора…
— Да, — процедил сквозь зубы Радзивилл, заворачиваясь в плащ и подходя ближе к амбразуре.
Юлиан Габелетто стал рядом с Радзивнллом, поднял голову к высокому звездному небу.
Внизу раздавались тяжелые шаги часовых. Чуть слышно плескалась вода в крепостном рву. Из неподвижной степи легкий ветерок донес запах полыни. Юлиан Габелетто поднял руку, указав на запад, и тихо заговорил:
— Я вижу добрый знак, ваша ясновельможность. Марс неподвижным глазом своим глядит на Меркурия. Созвездие Скорпиона в серебряном кольце. Врагам не достичь победы. Серебряное кольцо — то суть ваши солдаты. Но вот эти три звезды… они несколько беспокоят меня…
Юлиан Габелетто замолк, как бы смущенный.
— Говори дальше, — глухо произнес Радзивилл, затаив дыхание.
— Три звезды — это царь Московский, гетман Хмельницкий и…
