Как-то утром за завтраком он обмолвился, что собирается навестить своего прежнего учителя, мистера Корсо.
— Очень мило, — равнодушно ответила мать — в последнее время она всегда говорила с ним таким тоном.
— Хочу попросить у него совета. Вдруг он мне поможет кое в чем разобраться.
— С этим не к учителю идут! — От ее притворного равнодушия и следа не осталось. — С этим приходят к отцу! Он все еще твой отец.
— Что я ему скажу? Я сам не знаю, как все объяснить.
— А учителю что ты скажешь?
— Мистер Корсо сразу поймет, что к чему.
— Никто не умеет так понять другого, как твой отец.
— Да ладно, мам. Папа же не в себе.
— Все равно — с такими вопросами надо обращаться к отцу! Кто такой этот твой мистер Корсо — царь Соломон? Марк Аврелий? Нет? Тогда поговори с отцом, пока он еще здесь.
В кабинете мистера Корсо, набитом разнообразными кубками, висели по стенам фотографии школьных команд и самого мистера Корсо рядом с преуспевшими учениками — известным адвокатом, крупным голливудским деятелем... Коннелл толком и не знал, зачем пришел — то ли за советом и поддержкой, то ли просто побыть немного рядом со взрослым мужчиной. Когда учился в колледже, он часто видел в этом кабинете бывших учеников мистера Корсо. Можно понять, почему они возвращались даже спустя десятилетия. Мистер Корсо был из тех людей, кто и шашлык поджарит идеально у себя на даче в Бризи-Пойнте, и наглядно объяснит, почему на длинной дистанции Достоевский по очкам уверенно обходит Толстого. Для мистера Корсо вся жизнь — состязание, и он каждого встречного тянет в свою команду.
— В голове не укладывается, что ты бросил бейсбол! — говорил мистер Корсо, откинувшись на спинку красного кожаного кресла и заложив руки за голову. — Какой удар был! А теперь к болтунам переметнулся. Они человека до смерти заговорить могут.
Мистер Корсо не уставал его попрекать с тех пор, как еще на втором курсе Коннелл перед самым началом бейсбольного сезона перешел в дискуссионный клуб. Мистер Корсо обожал теоретические споры не меньше, чем мистер Котовски, руководитель дискуссионного клуба, но предпочитал делать это на спортивной площадке, грызя семечки, — после занятий он помогал тренеру. Они по-дружески соперничали с мистером Котовски — тот уже несколько поколений студентов отметил печатью своего неповторимого стиля ведения диспута, требуя от них в первую очередь отточенно-четкого выражения мыслей; а мистер Корсо ворчал, будто бы мистер Котовски беспардонно заманивает в свой клуб первокурсников прямо на занятиях.
— Я буду писать диплом по английской литературе, — сказал Коннелл. — Во многом благодаря вам. Хотел сказать спасибо!
Мистер Корсо засмеялся, покачиваясь в кресле, — пружины скрипели под его весом.
— Лет через двадцать посмотришь свой счет в банке — не жалуйся тогда!
Он подался вперед, опираясь о край стола сцепленными руками. Загорелая кожа местами облезла, оставив розовые пятнышки. Глаза под нависшими бровями смотрели цепко и внимательно. Морщины и оспины придавали лицу выражение какой-то особой суровости. Коннелл, уйдя из бейсбольной команды, весь второй курс его боялся, но когда пришло время выбирать факультатив на следующий год, он записался именно к нему, на курс модернистской литературы. Целый семестр они изучали «Улисса», «Авессалом, Авессалом!» и «Шум и ярость», а Коннеллу всего лучше запомнились обрывки отеческой мудрости, умело внедренные мистером Корсо в ткань урока. Однажды, объясняя, как спрос и предложение влияют на формирование цен, мистер Корсо предложил студентам провести мысленный эксперимент: пусть каждый представит, что подходит к продавцу хот-догов, а у того в лотке одиноко плавает последняя сосиска и уже начинается дождь. «Как вы думаете, сколько он за нее сдерет? — спросил мистер Корсо. — Думаете, цены на все товары навечно высечены на скрижалях, спустившихся к нам с небес?»
— Где подрабатываешь на каникулах?
— Я приехал домой, помочь с отцом, — волнуясь, ответил Коннелл. — Только, по-моему, уход за больными — не моя стихия. Понимаете?
Мистер Корсо с минуту молча смотрел на него.
— Считаешь, это нормально — вот так уйти с поля посреди матча?
— Мама собирается нанять помощника, — промямлил Коннелл. — Так будет лучше для всех.
— Твои родители — хорошие люди, — пророкотал мистер Корсо. — Ты пока еще не соображаешь, что это значит, а?
Коннелл отвел глаза.
Снова наступило долгое молчание.
— Твои приятели из дискуссионного клуба... Они летом подрабатывают?
— Это, скорее, что-то вроде стажировки. В серьезных компаниях.
— А ты хочешь работать?
Наверное, за этим Коннелл и пришел, сам того не сознавая.
Он кивнул:
— Ага. Мне нужна подработка.
— А ты работать-то можешь по-настоящему?
Мистер Корсо побарабанил по столу толстыми пальцами с аккуратно подстриженными ногтями.
Еще одна долгая пауза. От кондиционера шел сквознячок, и у Коннелла волоски на руках и голых ногах встали дыбом.
— Конечно...
— Тут поблизости, на Парк-авеню, управляющий жилым домом предлагал временную работу на лето для наших старшекурсников. Швейцарами, уборщиками.
Он поворошил бумаги на столе и точным жестом выцепил один листок — словно и так знал, где тот находится.
— У этого управляющего есть сын? — спросил Коннелл.
Мистер Корсо хмыкнул:
— Мальчонке десять лет всего. В наши дни к поступлению готовятся заранее.
Коннеллу было неловко пользоваться старым знакомством, но он не подал виду.
— Сообщить ему, что места в нашем колледже не покупаются?
— Лучше помалкивай. — Мистер Корсо сложил бумагу втрое и официальным жестом вручил Коннеллу. — Если справишься, можно будет основать добрую традицию лет этак на... пять, наверное? А может, и дольше, если малыш вдруг поступит. Назовем это — Мемориальный фонд Коннелла Лири. В память о твоей несостоявшейся спортивной карьере.
77
Рабочее место Коннелла располагалось в подвальном этаже, рядом с одним из четырех служебных лифтов. Нужно было ждать, пока не прозвонит звонок и не загорится индикатор. Закрыв двери лифта, Коннелл возносился на указанные этажи, доставляя нянек в прачечную, а владельцев кладовок — в их крохотные вотчины.
Вместе с ним работали несколько пареньков-албанцев, студенческого возраста — хотя и не студенты — или чуть постарше. Судя по тому, как они бросались выполнять указания мистера Марку, ребята рассчитывали выслужиться и перейти на работу в вестибюле. Были среди них типы совершенно бандитской наружности, а некоторые, из недавних иммигрантов, почти не говорили по-английски. Коннелл понимал, что шансов продвинуться по службе у него куда больше, только надо подстричь свои лохмы и сбрить клочковатую бородку; но ему было лень. Мистер Марку наверняка с первого взгляда понял, что Коннелл здесь не задержится.
Лифт вызвала красавица-иностранка, работавшая помощницей по хозяйству у здешних жильцов. Пока она загружала в стиральную машину хозяйские простыни, Коннелл воображал, что соблазняет ее, а потом, остановив лифт между этажами, занимается с ней сексом. Доставив ее снова наверх, он немного постоял на площадке — представлял себе, какие спальни в квартире за закрытой дверью. Затем спустился в подвал, сел на свой стул и снова стал думать о красотке. Думал-думал, наконец пошел в раздевалку и заперся в туалетной кабинке, но Садик забарабанил в дверь и помешал ему довести дело до конца.
Коннелл взял мусорное ведро, поднялся на верхний этаж и двинулся вниз по лестнице, собирая мусор из корзинок на площадках. На двенадцатом из квартиры выглянула дряхлая миссис Брейверман и протянула Коннеллу бутылочку кока-колы. Ее миниатюрный холодильник был битком набит такими бутылочками, словно одна цель в жизни осталась — делать маленькие подарки швейцарам и уборщикам. Странное впечатление производила убогая обстановка ее жилища — обшарпанная старая мебель, облезлые обои. Ничего похожего на роскошь соседних квартир. В кухне каменная столешница — словно речная пристань. У миссис Брейверман были дети, но они никогда ее не навещали. Оказывается, деньги — еще не гарантия достойной жизни.
Из квартиры номер 10Б выглянул мистер Колдекотт, с мусорной корзинкой в руках. Увидел Коннелла, вздрогнул и поскорее шмыгнул к себе. Коннеллу стало неловко, будто его поймали за подглядыванием. Надо сказать, основания для такого чувства имелись. Накануне Коннелл сделал то, что хоть изредка позволяли себе даже самые большие гордецы из его коллег, — порылся в баке с мусором в поисках не столько даже ценных вещей, сколько материальных свидетельств богатства и могущества здешних жильцов. Банковские квитанции, служебные записки, чеки с такими суммами, что глаза на лоб лезут... Словно прикасаешься к чужой великолепной жизни.
