Андрей, прижатый к подоконнику улюлюкающим Максом, яростно боролся с треклятой интуицией. Интуиция вопила в голос, клялась в искренности и била себя в грудь: "Вот оно! Во-от! Дождался!.." Нагло врала: судя по поведению преподавателей, пернатые гости никакой опасности не представляли.
Хранители гимназийского покоя стояли на крыльце корпуса, неспешно переговариваясь. Ни молний тебе испепеляющих, ни защитных полей. Биолог и вовсе имел вид глубоко задумчивый — не иначе прикидывал, к какому семейству и виду залётные относятся.
Залётные складывали крылья на уровне третьего этажа и камешками падали вниз: не менее сотни уже бродило вокруг цепей, огораживающих памятник. За цепи не лезли — не то из пиетета к великому сказочнику, не то из уважения к магам. Воздух полнился многоголосым курлыканьем.
Со ступеней спустился директор, присел на корточки перед одной из птиц и попытался завести разговор, но страус, оглядевши директора прищуренным глазом, невежливо отвернулся. И правильно — к чему обращать внимание на докучливых посторонних, когда прямо к тебе несётся, посторонних этих расталкивая, тот, к кому летели, кого ждали! Великий орнитолог и лучший друг! Услада очей и предмет почти бескорыстной любви! Мог бы, кстати, и печенье захватить, гости никуда не торопятся.
Сгрудившись вокруг великого орнитолога Саньки Горленко, птицы оживлённо защебетали, вытягивая длинные шеи. Санька (доставлявший, кстати, немало хлопот великолепной лингвистке) общался, как заправский полиглот: кивал, смеялся и сам курлыкал не хуже страусов. Опешившие преподаватели внимали беседе, до поры не вмешиваясь. Но совсем скоро в руках у Саньки появилась широкая досочка с верёвками, и Крессир, Санькин куратор, стрелою метнулся с крыльца, за ним — на подхвате — господин Айзенштайн и Олег Витальевич.
Гимназисты, наблюдавшие сверху за ходом событий, кайфовали вовсю, глядя, как преподы объясняются с недоумевающими птичками. Химик прижимал для убедительности руки к груди, директор с поклонами впихивал конфискованную доску ближайшему страусу, а Крессир, ухвативши Саньку за локоть, мелкими шажками пятился к ступеням. Со стороны столовой к крылатым визитёрам торопливо плыл великанских размеров поднос с горою печенья — метра три в высоту, ей-ей! Словом, услада птичьих очей не имела ни единого шанса улететь с лучшими друзьями!
Инцидент завершился полным удовлетворением большинства заинтересованных лиц. Страусы, явно растроганные учтивым отношением и галантными манерами гимназийских магов, вняли уговорам, набили печеньем зобы и взмыли в небо. Поднос с остатками угощения рванул за ними. Преподаватели вернулись в корпус — все, кроме Крессира. Латинист, усевшись рядом с Санькой на мраморной ступеньке, занимался утешением расстроенного воспитанника.
Весь день Андрей орнитологу завидовал — белой и пушистой завистью. Повезло же парню! Птицы — это вам не монстры чешуйчатые и не столешницы с зубами! Он был почти уверен, что Саньке и наказание не грозит — вряд ли страусы явились в гимназию по приглашению. Более всего их визит смахивал на проверку информации: убедиться самолично, что там-то и там-то действительно живёт всеобщая птичья радость. Сам Санька воспринимал свои отношения с пернатыми данным и должным, а в ответ на расспросы пожимал плечами с плохо скрываемым недоумением. Непонятно было парню, что такого удивительного народ здесь находит.
"Эх! — печалился Андрей. — Спустился бы мой Лёха с неба в окружении синих страусов, любителей песочного печенья, а не свежей человечинки! И не пришлось бы бегать по подозрительным ведьмам, в сетках висеть и с барышнями собачиться — да ещё и получать за это по полной программе! Уж меня за ночную прогулку никто по головке гладить не станет! Да и Саньку бы не погладили, сбредись в гимназию злобные гоблины…"
Вечерний визит Демурова лишил Андрея последних сил — и надежд тоже. Правда, исполнив грязное своё иезуитское предназначение, куратор ушёл не сразу, а после обсуждения творчества Бенаквисты, книга которого лежала у Андрея на столе. "Охота на зайца"? Вы позволите, сударь? Я как-то пропустил…" Книгу Демуров прихватил с собой, а про бронированную камеру и не заикнулся.
Андрей охотно поддержал литературную беседу и очень огорчился скорому её завершению. Он бы и до утра дискутировал, поди ты отыщи лучший повод остаться дома! Вылезая в полночь из окошка, он проклинал всё на свете — и куратора, и интуицию, и разнесчастную джедаевскую жизнь. Не хотелось ничего — разве что запереться с барышней в уютной квартирке и, не сдерживаясь, не контролируя, запивая любовь холодным шампанским… Как это там — убей, не вспомнить, откуда! — "сладкие игры Аннабель-Ли в свете безумной, безумной луны"…
Зелёной луны гимназийского мира.
***
Никто, никто не собирался проводить ночь на пороге комнаты Андрея Карцева с автоматом в руках и драконом на поводке! Однозначное проявление безответственности со стороны его куратора! Но господин Демуров тем субботним вечером был озабочен, казалось, исключительно трудностями первокурсников с алгеброй. Особое внимание он уделил Никите Делику — почти сразу после ужина великий сыщик был усажен в холле интерната и с головою засунут в графики тригонометрических функций.
Самого сыщика алгебра нисколько не волновала. Всю пятницу занимавшийся плодотворным подслушиванием, он превосходно знал о намеченном клиентами визите и поделился информацией с куратором. Делёжка была строго дозирована: о целях и направлении ночной прогулки сыщик не обмолвился и словом. В силу сложившихся обстоятельств.
Знаменательный разговор, имевший начало на зелёном лужке и завершившийся на квартире Демурова, вёлся в очень лестном для сыщика ключе — абсолютно на-равных. Взрослый, крутой и умудрённый опытом маг отнёсся к партнёру со всем доверием и не делал скидок на его лета. "Я рассчитываю на ваше благоразумие, Никита… В интересах гимназии… Если меры примет попечительская коллегия… Интересы гимназии… Поймите меня правильно, сударь…"
Никита понимал. Понимал он и невысказанное: его учителя находились в очень щекотливом положении. Помимо интересов гимназии, крутых и умудрённых магов вязал по рукам и ногам долг дружбы по отношению к коллеге. Сей факт не требовал уточнений, но молил о сочувствии. Оставив сочувствие при себе, сыщик согласился на предложенный план действий.
План попахивал плесенью и был покрыт замшелостью веков: ловля на живца. Одно дело — подозрения, пусть даже обоснованные, и совсем другое — поймать на горячем. Великий сыщик явился для крутых магов именинным тортом на роскошном блюде. Выставив сыщика в качестве приманки, можно было на совершенно законных основаниях схватить коллегу за руку, прижать к стенке и от души дать в морду! Никитин куратор блестел глазами и едва не облизывался в предвкушении. Даже жалко было его разочаровывать, внося в план собственные коррективы, но долги дружбы имелись и у Никиты. Он был готов работать приманкой — только чуточку попозже. Не сегодня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
