Подобно кормщику, который, оставшись один на корабле, брошенном бурею на мель и осаждаемом разъяренными волнами, угрожающими затопить его, юный царь, оставленный стражею и царедворцами, с ужасом видел приближающиеся толпы мятежников. Куда девались льстецы, уверявшие юного царя в твердости и непоколебимости его власти и в своей преданности? Куда укрылись знаменитые сановники, наполнявшие царские чертоги в часы силы и благоденствия царя, клявшиеся ему в беспредельной верности, в готовности жертвовать за него жизнию и имуществом? Куда девалась наемная стража, прикованная золотом к дверям царских палат? Все они рассеялись, исчезли в грозную годину опасности, оставили питавшее их убежище, подобно домашним животным, которых привлекает запах корму и отгоняет недостаток. Дворец Кремлевский был пуст, ибо не милости, не награды хранились в нем, но грозный опыт, страх, смерть (96). Феодор и Ксения, оставленные всеми, с трепетом ожидали судьбы своей в объятиях несчастной матери, как нежные птенцы перед стаей кровожадных коршунов.
В целой Москве из тысячи людей, облагодетельствованных Годуновыми, одна няня царевны, Марья Даниловна, пребывала верною своему долгу. Тщетно заклинала ее царица укрыться, избежать опасности мнимым отступлением.
– - Не погублю души вероломством,-- отвечала няня,-- не оставлю питомицы моей, моего милого детища! Господь даст силу слабому в правом деле. Прежде кровопийцы попрут труп мой, чем прикоснутся к сердцу моему, к моей Ксении! Да будет проклят каждый, который служит верно царскому роду тогда только, когда нет измены и опасности!.. Умру с вами!
Толпы мятежников проникли беспрепятственно в царские чертоги, под сводами раздались страшные восклицания и угрозы, и неистовые вторгнулись в Грановитую палату, где юный Феодор в царском облачении, с венцом и скипетром сидел на престоле. По сторонам стояли мать его и сестра; на нижней ступени верная няня царевны. В сию ужасную минуту слезы отчаянного семейства были одною защитой престола, на котором властолюбивый Борис думал утвердить род свой кровью и слезами безвинных жертв. Величественный вид престола и венца царского и священные воспоминания, соединенные с ними, удержали дерзких мятежников. Они остановились в половине палаты, и глубокое молчание водворилось в шумной толпе.
Месть и злоба, таившаяся в сердце боярина Вельского и удерживаемые страхом, пробудились во время бессилия рода Годуновых, воздавшего ему неблагодарностию и позором за верность и дружбу. Боярин Вельский трепетал всем телом, готовясь воздать злом за зло беззащитному: вид царского престола, пред которым он привык благоговеть от детства, также приводил его в смущение. Но жребий был уже брошен, и надлежало или погибнуть самому, или довершить клятвопреступление. Вельский дрожащими ногами выступил на средину, хотел говорить и медлил…
– - Чего вы хотите от меня? -- сказал Феодор народу.-- Вы целовали мне крест и клялись быть верными: я наследовал престол отца моего, Богом отданный ему по прекращении рода Рюрикова; венчан на царство святейшим патриархом, помазан святым миром. Дерзнете ли оскорблять Бога всевидящего, грозного судью клятвопреступников, в лице вашего царя? Прозрите, ослепленные, и изыдите с миром из сего священного убежища царя вашего! Вы обмануты клевретами самозванца. Прощаю вас и повелеваю: идите в храмы Божий и умоляйте Господа, да простит вам дерзость вашу…
Народ остолбенел. Ужас водворился в сердцах. С беспокойством поглядывали друг на друга мятежники и уже готовились выходить из палаты, но Вельский ободрился и сказал:
– - Феодор Борисович! кончилось царствование Годуновых. Мы целовали крест отцу твоему и тебе, ибо верили, что нет в живых законного наследника царства. Но он жив, идет с сильным войском в Москву карать ослушников и миловать верных. Уступи ему незаконное стяжание и первый подай пример добродетели! Присягни на верность царю Димитрию Ивановичу!
Феодор Борисович хотел говорить, но Пушкин воскликнул:
– - Да здравствует царь законный Димитрий Иванович! Гибель Годуновым! Клятва памяти Борисовой!-- Народ повторил восклицания и пресек речь юного царя.
Ужасные слова "Гибель Годуновым!" -- раздались
страшно в сердце нежной Матери, царицы Марии Григорьевны. В это самое время Вельский, Пушкин и Плещеев подступили ближе, подвигая за собою неистовую толпу. Царица сошла с ступеней престола и, бросившись на колена пред дерзостными, горестно возопила: (97)
– - Остановитесь, ради Бога остановитесь! Не прошу вас о царстве для моего сына, но умоляю о жизни милых моих детей! Они безвинны пред вами, не сделали никому зла, не оскорбили никого ни делом, ни словом, ни умыслом! Сжальтесь над нами, пощадите беззащитных! И у вас есть жены, дети, родители! Вспомните о них и троньтесь слезами матери! Если вы жаждете крови, растерзайте грудь мою, исторгните материнское сердце, упейтесь кровью моею, но пощадите детей моих! Страшно карает Бог убийц и клятвопреступников… Помыслите о душах ваших…
Народ сжалился.
– - Мы не хотим ни гибели, ни кровопролития,-- сказал боярин Вельский,-- но требуем, чтоб Феодор Борисович очистил престол для сына Иоаннова. Покорись судьбе, Мария Григорьевна! Отец твой, Малюта Скуратов, был облагодетельствован Иоанном; внуши твоему сыну благодарность к наследнику Иоаннову и не страшись о жизни чад твоих. Ступайте в родовой дом ваш: чертоги царские ожидают сына Иоаннова!
Феодор Борисович, не ожидая ответа матери, положил скипетр на серебряный стоЛ, стоявший возле престола, снял корону, перекрестился, поцеловал ее, положил возле скипетра и залился горькими слезами.
– - Да исполнится святая воля твоя, Господи! -- воскликнул он и сошел с ступеней престола.
Народ в безмолвии расступился, и Феодор тихо пошел из Грановитой палаты. За ним шли царица, Ксения и верная няня, заливаясь слезами. Боярин Вельский шел впереди и очищал путь. Пушкин и Плещеев предводили толпою мятежников. Когда несчастное семейство вышло на крыльцо, народ, возмущаемый предателями, повторял грозные клики: "Гибель Годуновым!",-- но не смел прикоснуться к священной особе Феодора. Ближние толпы молчали и с невольным ужасом взирали на несчастное семейство; в отдалении страшно вопили: "Не хотим Годуновых! Да здравствует царь Димитрий!"
Несколько верных, престарелых, забытых слуг Годунова рода встретили злосчастных господ своих на пороге дома, выстроенного в Кремле Борисом в царствование Феодора Иоанновича. Вельский поставил стражу вокруг дома, а Пушкин выбрал своих верных клевретов в приставы. Дом Годуновых казался надгробным памятником, где в одно время погребена была и память величия Бориса, и благоденствие его семейства. Внутри было тихо как в могиле: вокруг вопияла злоба и месть.
– ----
Разъяренная чернь есть плотоядный зверь, пожирающий питателя своего, когда перестает его бояться. Не удовольствовался возмущаемый народ низложением царя Феодора. Всех его родственников: Годуновых, Скуратовых, Вельяминовых, Сабуровых -- заключили в темницу, били, позорили, расхитили имущество и даже сломали их домы. Боярин Вельский, злясь на медиков иноземных, из коих один был орудием мести Бориса и выщипал бороду боярину, предал их на жертву неистовству мятежников. Но в самом ожесточении народ не тронул царского имущества, когда Вельский припомнил, что это собственность Димитрия. Насытив месть свою и злобу, Вельский утишил мятеж именем нового царя, и народ, сперва неистовствуя по чуждому внушению, подобно хищным зверям, разошелся спокойно по домам, как утружденное стадо. Вельский, Пушкин, Плещеев и другие зачинщики крамолы скакали на конях по городу и приглашали всех присягать на верность Димитрию, угрожая ослушникам смертию. Все храмы были отперты: священники в облачении, с крестами и Евангелием стояли на площадях и на перекрестках для принятия присяги. В один день все свершилось, и Москва поддалась и присягнула Лжедимитрию, почитая его истинным сыном Иоанновым по уверению бояр.
На другой день боярин Вельский пригласил бояр собраться в Думе именем нового царя. Никто не смел ослушаться, и все мужи думные собрались в Золотой палате. Бояре не смели взглянуть друг на друга: они стыдились своего бездействия и малодушия во время буйства народного. В смущении и страхе они пришли в пустой дворец Кремлевский, подобно беглецам воинским, предстающим на суд. Каждый хотел бы упрекать другого в малодушии, но боялся взаимной укоризны. Одни мятежники были дерзки и кичливы. Боярин Вельский, без всякого права на первенство в Думе, сделался первенствующим в ней потому только, что предводительствовал мятежом. Никто не смел с ним спорить. Страх и стыд заставили забыть даже о местничестве. Многие думали, что Вельский имеет тайные поручения от нового царя, и с трепетом ожидали своей участи от воли того, которого накануне называли бродягою и самозванцем. Бояре совестные, хотя слабодушные, чувствовали, что они не так должны были поступить, как поступили. Стыд, порождает робость, и они беспрекословно повиновались Вельскому.
