«…Что касается того, чтобы их[186] пристроить, то, уверяю тебя, мы все в этом отношении более рассудительны, чем ты думаешь; я всецело полагаюсь на волю божию, но не считаю преступлением иногда помечтать об их счастье. Можно быть счастливой и не будучи замужем, конечно, и что бы ни говорили – это значило бы пройти мимо своего призвания. Я не решусь им это сказать, потому что еще на-днях мы об этом много разговаривали, и я, иногда даже против своего убеждения, для их блага говорила им многое из того, о чем ты мне пишешь в своем письме, подготавливала их к мысли, что замужество прежде всего не так легко делается, и потом – нельзя смотреть на него как на забаву и связывать его с мыслью о свободе. Говорила им, что это серьезная обязанность и что надо делать свой выбор в высшей степени рассудительно…
Союз двух сердец – величайшее счастье на земле, а вы[187] хотите, чтобы молодые девушки не мечтали об этом, значит, вы никогда не были молоды, никогда не любили. Надо быть снисходительными к молодежи, беда всех родителей в том, что они забывают, что они сами чувствовали, и не прощают детям, если последние думают иначе, чем они. Не следует доводить до крайности эту манию о замужестве, до того, чтобы забывать всякое достоинство и приличия, я держусь такого мнения, но предоставить им невинную надежду на приличную партию – это никому не принесет вреда» (25 июля 1851 года).
Эти письма – еще одно свидетельство того, как тяжелы были для Натальи Николаевны выезды в свет, к которым ее вынуждали заботы о будущем положении детей, о том, чтобы выдать дочерей замуж, а также и поддержать нужные связи для мужа. Опасение, что дочери останутся старыми девами, навеяны, несомненно, судьбой Александры Николаевны; ее неустроенность, тайные страдания были постоянно перед глазами Натальи Николаевны, и она, конечно, боялась за дочерей. Отсюда и рассуждения ее о том, что красота необходима женщине, о разнице в чувствах мужчины и женщины. Вопрос этот, очевидно, не раз обсуждался супругами Ланскими, и Наталья Николаевна не соглашалась с возражениями мужа. В какой-то степени она права – внешность девушки или женщины в те времена играла большую роль в чувствах мужчины, во всяком случае в начале знакомства, но здесь более всего интересно ее суждение о чувствах женщин, о том, что женщина «никогда не обратит внимания на внешность мужчины». Оба ее брака доказывают это. Она вышла 18-летней девушкой за Пушкина, который не был красив и был старше ее на 13 лет, преодолела сопротивление матери, глубоко и искренне любила мужа, отца ее четверых детей. Как и Пушкин, Ланской был старше Натальи Николаевны на 13 лет, и он не блистал красотой, однако и в нем она сумела разглядеть ту большую доброту, которая имела для нее решающее значение в вопросе отношения к детям от первого брака.
Когда Наталья Николаевна вышла замуж за Ланского, дети Пушкины были уже достаточно большими, в особенности Маша и Саша, чтобы сохранить память об отце, чтобы не только сознательно отнестись к браку матери, но и оценить доброе отношение к ним Ланского. Он никогда не претендовал на то, чтобы носить имя отца, дети называли его Петром Петровичем. Александра Николаевна, судя по письмам, внесла некоторый разлад в семью сестры. Арапова в своих воспоминаниях пишет, что якобы она настраивала дочерей Пушкина против отчима. Но письма нигде не говорят нам о плохом отношении детей Пушкиных к нему. Видимо, несмотря на вмешательство тетки, он сумел внушить им уважение и признательность за заботу о них. И, конечно, решающим были его отношение к матери и ее стремление поддерживать мир в семье. «Ты знаешь, как я желаю доброго согласия между вами всеми, – пишет Наталья Николаевна мужу, – ласковое слово от тебя к ним, от них к тебе – это целый мир счастья для меня» (23 июня 1849 года).
Сохранилась небольшая приписка Маши Пушкиной к поздравительному письму Натальи Николаевны:
«Как старшая в семье, передаю Вам, дорогой Петр Петрович, поздравление моих братьев, Таши и Каролины. Я также присоединяюсь к их поздравлениям и желаю вам здоровья, счастья и благополучия. Прошу вас верить моей искренней привязанности. М. Пушкина».
Александр и Григорий Пушкины по окончании Пажеского корпуса были зачислены офицерами в полк Ланского, и письма Натальи Николаевны свидетельствуют об их взаимных хороших отношениях. Много лет спустя, когда Натальи Николаевны уже не было в живых, младшая дочь Пушкина Наталья развелась с первым мужем и в 1868 году за границей вышла второй раз замуж. Детей своих от первого брака она была вынуждена оставить Ланскому, и он воспитал их. Вряд ли можно переоценить этот поступок Ланского. Об этом рассказывает в своих воспоминаниях внучка Натальи Николаевны Е. Н. Бибикова. Интересно отметить, что крестной матерью Бибиковой была Александра Николаевна, а крестным отцом Петр Петрович Ланской. Родилась она в Германии, в Висбадене, куда ее мать, очень боявшаяся первых родов, поехала рожать к старшей сестре Наталье Александровне. Там же в это время у падчерицы жил и Ланской, лечившийся от ревматизма. Все это еще раз подтверждает его родственное отношение к детям и внукам жены и детей Пушкиных к отчиму.
Дети Натальи Николаевны, Пушкины и Ланские, были очень дружны между собою, и эти отношения сохранились у них на всю жизнь. Так, Мария Александровна Пушкина-Гартунг, когда овдовела, подолгу живала у старшего брата Александра Александровича и у сестер Ланских, у которых часто проводила лето в их имениях.
В одном из очерков о жизни А. П. Араповой и ее мужа в их имении Лашма, в главе «Усадьба, где жили дети Пушкина», мы читаем следующее:
«…Лашма, усадьба генерала Ивана Андреевича Арапова и супруги его, Александры Петровны, дочери от второго брака вдовы поэта с П. П. Ланским. Здесь в течение долгих лет проводила лето дочь поэта, Мария Александровна Гартунг, здесь гостил его старший сын Александр Александрович…»
Мария Александровна сюда приезжала из Москвы с наступлением майских дней. «…Будучи примерно на десяток лет старше своей единоутробной сестры, Мария Александровна совершенно на нее не походила. Это была худенькая, седая, подтянутая старушка, темноглазая, с сеткой мелких морщинок, прорезавших смуглое, не лишенное все же известной привлекательности, характерное «пушкинское лицо»… Ежегодно посещал Лашму и проживал в ней летней порой старший сын поэта, генерал от кавалерии Александр Александрович Пушкин, сухой, седой как лунь, но еще достаточно бодрый старик в своем васильковом мундире Нарвских гусар, которыми командовал на русско-турецкой войне.
…Мария Александровна, сухонькая, но бодрая, выходила к приезжим гостям в неизменном темном костюме без всякого следа украшений, скромно усаживаясь в тени, принимала участие в общей беседе, вносила в споры примиряющее начало. Между прочим, была она до крайности суеверна: пугалась совиного крика, избегала тринадцатое число, а если выплата пенсии из наравчатского казначейства приходилась на пятницу[188], задерживала поездку «нарочного с оказией» на несколько дней».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
