то, что мне сейчас отчаянно требовалось: материнское участие.
– Не знаю, как мне быть, – прошептала я. Защипало глаза. Если бы не устремленные на меня взгляды остальных девушек, я выложила бы ей все.
– Я дала себе слово ни во что не вмешиваться, – со вздохом сказала она. – Но даже если бы и хотела, вряд ли смогла дать совет.
Она права. Разве словами можно изменить то, что произошло?
– И все-таки, прошу тебя, будь к нему снисходительна, – мягко произнесла королева.
Понятно, что она это сказала из самых лучших побуждений, но обсуждать ее сына мне сейчас совершенно не хотелось. Я кивнула и поднялась. Королева ласково улыбнулась и жестом дала понять, что я свободна. Я отошла и присела рядом с Элизой и Крисс.
– Как ты? – сочувственно спросила Элиза.
– Я-то в порядке. Меня куда больше беспокоит Марли.
– По крайней мере, они теперь вместе. Пока они есть друг у друга, все преодолеют, – заметила Крисс.
– Откуда ты знаешь, что Марли с Картером вместе?
– Максон сказал, – отозвалась она таким тоном, как будто это что-то само собой разумеющееся.
– А-а.
Ее слова задели меня за живое.
– Странно, что он не сказал об этом тебе. Вы с Марли были так близки. Тем более что ты его любимица.
Я взглянула на Крисс, потом на Элизу. Обе казались встревоженными, хотя к тревоге примешивалось некоторое облегчение.
Селеста рассмеялась.
– Уже не любимица, – бросила она, не удосужившись даже поднять глаза от своего журнальчика. По всей видимости, моего падения с нетерпением ждали.
Я перевела тему обратно на Марли:
– У меня все равно в голове не укладывается, что Максон обрек их на это. Да еще и спокойно смотрел, как их наказывают.
– Но она поступила неправильно, – заметила Натали.
В ее тоне не было осуждения, лишь покорное признание этого факта, как будто она исполняла чьи-то указания.
– Он мог бы казнить их, – подала голос Элиза. – И закон тут на его стороне. Принц проявил к ним милость.
– Милость?! – фыркнула я. – По-твоему, прилюдно спустить с человека шкуру – это милость?
– Учитывая все обстоятельства – да, – стояла на своем Элиза. – Уверена, если бы мы спросили Марли, она предпочла бы порку смерти.
– Элиза права, – поддержала ее Крисс. – Я согласна, это было совершенно ужасно, но если бы мне пришлось выбирать, я предпочла бы быть выпоротой, а не мертвой.
– Я тебя умоляю, – усмехнулась я, давая волю гневу. – Ты ведь Тройка. Все знают, что твой папочка – известный профессор, а ты всю жизнь провела, не вылезая из библиотек, и горя не знала. Да ты даже порку ни за что бы не пережила, не говоря уже о жизни Восьмерки. Ты молилась бы о смерти.
– Только не надо делать вид, как будто ты знаешь, что я могу перенести, а что нет. По-твоему, если ты Пятерка, это значит, что ты единственная, кому в жизни приходилось нелегко? – Крисс сверкнула глазами.
– Нет, не единственная, но мне наверняка приходилось куда тяжелее твоего. При этом я не смогла бы вынести то, через что пришлось пройти Марли. И сомневаюсь, что это было бы под силу тебе.
– Я храбрее, чем ты считаешь. Ты понятия не имеешь, чем мне приходилось жертвовать все эти годы. И если я совершаю ошибку, я беру на себя ответственность за последствия.
– А почему вообще должны быть какие-то последствия? – парировала я. – Максон постоянно твердит, как на него давит Отбор, как ему сложно сделать выбор, и тут одна из нас влюбляется в кого-то другого. По-моему, он должен был ее благодарить за то, что облегчила ему жизнь!
– Мне тут вчера рассказали кое-что смешное! – Натали, которой от этого разговора было явно не по себе, попыталась сменить тему.
– Но есть закон, – перебила ее Крисс.
– В словах Америки присутствует своя логика, – быстро возразила Элиза, и упорядоченной беседе пришел конец.
Мы заговорили все разом, пытаясь высказать свое мнение, приводя доводы за и против того, что произошло. Такое случилось впервые, хотя я с самого начала ожидала чего-то подобного. С таким количеством девушек, соперничающих друг с другом, рано или поздно мы должны были поругаться.
– Так ей и надо, шлюхе, – вдруг рассеянно бросила Селеста, не отрываясь от своего журнальчика.
Повисла тишина, такая же напряженная, как и наш спор.
Селеста успела оглянуться точно вовремя, чтобы увидеть мой бросок. Я налетела на нее и повалила на кофейный столик. Селеста завизжала. Что-то, скорее всего чашка с чаем, со звоном полетело на пол.
В прыжке я зажмурилась, а когда открыла глаза, Селеста барахталась подо мной, пытаясь перехватить мои запястья. Я размахнулась и со всей силы врезала ей по физиономии. Ладонь охватило жгучее пламя, но звук удара продолжал отзываться в моих ушах восхитительной музыкой.
Селеста немедленно завопила и попыталась расцарапать меня. Впервые за все время я пожалела, что, в отличие от остальных девушек, не ношу длинные ногти. Ей удалось оставить на моих запястьях несколько царапин. Это лишь разозлило меня еще больше, и я врезала ей снова. На этот раз разбила губу. Она нащупала что-то на столе – это оказалось блюдце от ее чашки – и ударила им меня в висок.
Оглушенная, я попыталась снова вцепиться в нее, но нас уже растаскивали. Я была настолько поглощена всем происходящим, что не услышала, как кто-то позвал охранников. Одному из них тоже от меня досталось. Надоело, что со мной так обращаются.
– Вы видели, как она на меня набросилась? – завизжала Селеста.
– Закрой свой поганый рот! – рявкнула я. – И не смей больше даже произносить имя Марли!
– Ненормальная! Вы это слышали? Видели, что она со мной сделала?
– Отпустите меня! – возмутилась я, пытаясь вырваться из рук гвардейца.
– Сумасшедшая! Сейчас же пойду и расскажу все Максону. Все, можешь считать, что тебя во дворце уже нет! – пригрозила она.
– Никто ни к какому Максону не пойдет, – послышался строгий голос королевы. Она посмотрела в глаза Селесте, потом мне. Ее разочарование было прямо-таки осязаемым. Я повесила голову. – Сейчас вы обе отправитесь в больничное крыло.
Больничное крыло представляло собой длинный стерильный коридор с койками. В изголовье каждой висела занавеска, которую можно было задернуть, чтобы защититься от чужих взглядов. Вдоль стен стояли шкафчики с медикаментами.
Нас с Селестой предусмотрительно разместили в противоположных концах коридора: Селесту ближе ко входу, меня у окна в глубине. Она немедленно задернула занавеску, чтобы не видеть меня. Я не могла ее винить. Выражение лица, по ощущениям, у меня действительно было довольное. Когда медицинская сестра обрабатывала ссадину на виске, я даже не
