будто тучи расступились и перед его глазами появилась зрительная линза. То, что находилось где-то вдали, внезапно стало настолько близким, насколько этого хотелось Натану. От него требовалось только сосредоточить на чем-нибудь свое внимание – и оно оказывалось прямо перед ним в мельчайших подробностях.
– А теперь видишь?
Теперь он видел. За пределами Морской стены простиралась гладь моря – непрестанно вздымающаяся, колышущаяся, не знающая покоя масса. Многие лиги спустя она встречалась с белыми меловыми утесами, за которыми, серые в ночи, но оттого не менее явственные, расстилались бесконечные поля травы, окаймленные дубравами, и дальше – пологий склон долины. Позади всего этого возвышалась большая пирамида, неровно сложенная и имевшая неопрятный вид. От нее сочился колеблющийся свет, лишь слегка окрашивавший окрестные земли, но сиявший золотом внутри.
– Маларкои!
Господин убрал руку. Натан моргнул – тучи вернулись на свое место, и тяжесть ночи навалилась на него сильнее прежнего.
– Мы с тобой обладаем силой, – продолжал Господин. – У Госпожи она тоже есть. Поскольку в тебе она ничем не сдерживается, поскольку ты никогда не учился ее контролировать, поскольку твой отец лишил тебя помощников и машин, полагающихся тебе по праву рождения, она пылает в твоем сердце, в небе над твоей головой, жжет сквозь твои ладони. Моя же сила вложена в город, который ты видишь вокруг: в механизмы Подпола, в Стеклянную дорогу, в жаберников, в Беллоуза – во все, что здесь есть, в каждого мужчину и каждую женщину. Главным образом эта сила направлена на защиту нас всех от действий Госпожи. На это тратится огромная часть моих ресурсов – каждый день и каждую ночь, в ущерб всем и всему, что есть в городе. В ущерб тебе, Натан.
Он обошел Натана и встал к нему лицом, и внезапно мальчик почувствовал в нем некую мягкость, теплоту, заботливое намерение, которого не ощущал прежде.
– Вот почему я не имел возможности сам заниматься твоим образованием. Я живу в большом напряжении, Натан. Впрочем, скоро ты увидишь сам.
Господин повернулся лицом к Маларкои: невидимому, но плотному присутствию где-то вдали, навалившемуся тяжелым грузом на весь мир. Натан поглядел в том же направлении и сосредоточился, но ничего не увидел.
– Они приближаются, – проговорил Господин.
Что это звучало в его голосе – неужели страх? Скрытый, но недостаточно искусно?
Натан услышал их прежде, чем увидел.
– Что ты видишь?
– Ничего. Но я слышу шум крыльев.
– Да. Я позволю им приблизиться настолько, чтобы ты смог их разглядеть, хотя это может быть опасно. Они предназначены для того, чтобы разрушить мою работу. Они попытаются напасть на город и уничтожить его население… Теперь ты их видишь?
– Нет.
Хлопанье крыльев было словно ураган, словно грохот валов, разбивающихся о Морскую стену. Натану доводилось слышать его прежде, на фоне обычного шума штормов, налетающих на прибрежные камни, пока он лежал в своей лачуге, на фоне отцовского кашля, а еще скрипа и пыхтения, доносившихся от материнской постели. Ему никогда не приходило в голову отделять этот звук от других: это был всего лишь еще один бессмысленный шум среди прочих. Однако он нес в себе опасность.
– А теперь?
– Нет.
Впрочем… Что это было? Красный отсвет в облаках, словно от закатного солнца, – кровавый мазок, размытый и бледный, но все больше растущий и набирающий цвет.
– Я бы не стал подпускать их так близко, не организовав защиту, но ты должен понять, Натан! Они призваны уничтожить нас всех. И тебя тоже.
– Я их вижу!
Они нахлынули внезапно. Их стая колыхалась, вращалась, роилась, словно туча гигантских огненно-красных скворцов – пернатые и крылатые, с тонкими черными руками, с когтистыми, ищущими пальцами. Их глаза были мертвы, взгляды устремлены исключительно на Господина, так что, даже когда стая перемещалась в ту или другую сторону – согласованно, но как бы наугад, будто уклоняясь от ответного удара, – их внимание ни на секунду не отрывалось от него.
Грохот их крыльев был полон ненависти.
– Да их здесь тысячи! – вскричал Натан.
– Сотни тысяч. Гораздо больше, чем обычно добирается до Морской стены. Я обращаю свои усилия на благополучие Мордью, она же создает этих тварей – и других, гораздо худших, – чтобы досаждать нам.
Внутри Натана разгорался Зуд. Теперь он был совершенно явственным.
– Они близко, Натан! Слишком близко!
Стая опустилась ниже, к самым верхушкам морских валов; настолько низко, что время от времени какая-нибудь из птиц задевала гребень, и тогда над пучиной вздымался фонтан пара, птица теряла скорость, чернела и принималась молотить крыльями по воде.
Они были уже рядом с Морской стеной.
– Теперь, Натан, ты понимаешь, что от тебя требуется?
От их света море стало кроваво-красным; позади них вздымался густой туман, бурлящий и расходящийся волнами. Птицы набросились на древнюю кладку, пытаясь довершить то, что никогда не удавалось морю: пробить ограду при помощи огня.
– Понимаю.
Еще прежде, чем это слово сорвалось с его губ, Господин оказался за его плечом.
– Вот, возьми. – Он сунул в руку Натана кинжал, втиснул в рану на его ладони и согнул Натановы пальцы вокруг рукоятки. – Это оружие принадлежало твоему отцу. Он сам сделал его в молодости. В нем содержится заклинание «Опровержение льдом». Никто, кроме тебя, не может им воспользоваться.
Натан поглядел на нож в своей руке. Рукоять украшали руны и осколки сапфиров, раскрошенных и выложенных мозаичными узорами, но клинок был тусклым и выщербленным. Ум Натана ничего не ощутил при взгляде на оружие, но его рана страстно желала его, Зуд приветствовал его как старого знакомого, а Искра исполнилась такого ликования, что у Натана застучали зубы и скрутило живот, так что спустя короткое время он уже не мог вдохнуть.
– Они на Морской стене!
Когда птицы посыпались на Морскую стену, Натан смог оценить их размеры. Они были огромными, с лошадей, тридцати ладоней в холке; их крылья были словно полотнища торговых шатров и ярко пылали.
Первые удары могли не иметь большого значения (пустяки, случайности), но чем дальше, тем больше нарастала в нем боль, все сильнее стучали зубы, все невыносимее становилось ликование одновременно с тем, как все новые и новые птицы бились в одну и ту же точку. Они атаковали швы между камнями, выжигая и раскалывая раствор, позволяя воде заполнить щели и выпаривая ее, после чего кидались и жгли заново. Одни падали в воду и погибали, но те, кто мог, хватались за стену, вцеплялись в проделанные бреши, пронзительно вереща сквозь шум накатывающих валов.
– Натан!
Призыв был излишен: Зуд и Искра в нем желали выполнить свою работу. Его рана жаждала
