На правительственной стороне долго выступало «Новое время» Суворина – живая, яркая, с пульсом (впрочем, пульсом переменным – то за союз с Германией, то с неистребимой ненавистью к немцам), и увы, нередко путающая нужду национального возрождения с замахиванием на евреев. (И основатель её старик Суворин, умирая и деля имущество между тремя сыновьями, поставил им условие, чтобы они не продавали паев евреям.) Витте относил «Новое время» к газетам, которым в 1905 «было выгодно быть левыми… Затем они поправели, а теперь черносотенствуют. Разительный пример такого направления представляет[эта] весьма талантливая и влиятельная газета». Хотя и коммерческая, «это всё-таки одна из лучших газет»[1385]. Она была очень обильна информацией и изрядно распространена – может быть, самая энергичная газета в России и, конечно, самая умная из правых.
А правые деятели? а правые члены Думы? Большей частью вели себя несоразмерно истинному соотношению своих сил и слабостей, действовали напроломно и тщетно, не видели других путей «защиты самобытности русского государства», как взывать к государственным антиеврейским запретам. Депутат Балашов выдвинул в 1911 – вопреки всему вектору времени, его ветрам – программу: укрепить черту оседлости, устранить евреев от печати, суда и русской школы. Депутат Замысловский протестовал против того, что при кафедрах высшей школы, «по скрытой симпатии», оставляют или евреев, или эсеров, социал-демократов – как будто против «скрытой симпатии» можно убороться государственными средствами! – В 1913 съезд объединённого дворянства требовал (как звучало и в 1908 в 3-й Думе): пусть не брать евреев на военную службу, но и не допускать на гражданскую, земскую, в городское самоуправление и в присяжные заседатели.
Весной 1911 Пуришкевич, рьяно участвуя в травле падающего Столыпина, предлагал в Думе закраине: «Евреям строжайше воспрещается занятие в Империи каких-либо должностей в области государственного управления по любому из ведомств… в особенности на её окраинах… Евреи, изобличённые в посягательстве на занятие любой должности по государственному управлению, привлекаются к судебной ответственности»[1386].
Итак, правые винили Столыпина – в уступках евреям.
А Столыпин, входя в правительство весной 1906, вынужден был принять Манифест 17 октября 1905 как отныне сущее, хотя и взывающее к поправкам. Слишком ли поспешно, необдуманно, легкомысленно он был подписан Государем – это уже не имело значения, предстояло его выполнять, предстояло в трудностях перестраивать государство – в соответствии с Манифестом, вопреки колебаниям и самого Государя. А из него неотклонимо вытекало уравнение евреев во всех правах.
Разумеется, антиеврейские ограничения сохранялись ещё не в одной России и не только в собственно России. В Польше, почитаемой тогда наряду с Финляндией как угнетённая, они ещё резче выражались от польских настроений. А, пишет Жаботинский, «о таком гнёте над евреями, какой существует в Финляндии, даже Россия и Румыния не знают… Первый встречный финн, увидев еврея за городом, имеет право арестовать преступника и представить в участок. Большая часть промыслов евреям недоступна. Браки между евреями обставлены стеснительными и унизительными формальностями… Постройка синагог крайне затруднена… Политических прав евреи лишены абсолютно». А в австрийской Галиции «в политическом смысле поляки откровенно смотрят на евреев как на материал для эксплуатации в целях упрочнения своей власти над краем… были случаи исключения учеников из гимназии «за сионизм», всячески стесняются еврейские школы, проявляется ненависть к жаргону (идишу), и даже еврейская социалистическая партия «бойкотируется и преследуется польскими социал-демократами»[1387]. Да и в среднеевропейском австрийском государстве ещё калилась ненависть к евреям и сохранялось множество частных и переменчивых ограничений, как например лечение в Карлсбаде: то – евреям вовсе нельзя, то – можно только летом, а «зимние евреи» допускались лишь под особым наблюдением[1388].
Но по системе ограничений в самой России можно весьма понять сводную жалобу тогдашней Еврейской энциклопедии: «Положение евреев представляется крайне неустойчивым, зависящим от толкования или, вернее, от усмотрения любого исполнителя закона, вплоть до самого низшего… Неопределённость… вызывается… крайней трудностью единообразного толкования и применения ограничительных законов… Многочисленные статьи законов дополнены и изменены множеством Высочайших повелений, состоявшихся по докладам отдельных министров… причём не все даже включены в Свод Законов»; «даже наличность специального разрешения подлежащей власти не может дать еврею полную уверенность в незыблемости его прав»; «отказ в исполнении требования низшего представителя власти, анонимный донос конкурента или открытое домогательство более сильного конкурента о выселении еврея – достаточны, чтобы обречь его на скитание»[1389].
Столыпин же ясно понимал и несуразность такой обстановки, и неотклонимое направление эпохи к уравнению евреев в правах, уже во многом в России достигнутому.
Численность евреев, живших вне черты, неуклонно увеличивалась год от году. После 1903, когда для жительства и экономической деятельности евреев открылись дополнительно 101 поселение, происходили при Столыпине ещё новые добавления к ним многолюдных поселений – так он сам исполнял меру, не принятую в 1906 царём и отброшенную в 1907 Думой. В дореволюционной Еврейской энциклопедии указано, что к 1910-12 годам число этих добавочных поселений было 291[1390], новая Энциклопедия называет 299 к 1911 году[1391].
Старая Энциклопедия напоминает нам, что с лета 1905, по инерции революционных событий, «правления и советы[учебных заведений] не считались, в течение трёх лет, с процентными нормами»[1392]. С августа 1909 процентная норма для евреев в высших и средних учебных заведениях была повышена сравнительно с прежде установленной (отныне: в столицах 5%, вне черты 10%, в черте 15%)[1393] – но с тем, чтобы она теперь соблюдалась. Однако поскольку в Петербургском университете студенты-евреи составляли в 1909 – 11%, а в Новороссийском – 24%[1394], это воспринималось как новое ограничение. В прямом смысле новое ограничение последовало в 1911: процентную норму перенесли и на экстернов[1395] (мужчин, на женщин это не распространилось; по женским гимназиям вне черты к 1911 реально было 13, 5%). В заведения же художественные, торговые, технические и ремесленные приём евреев не ограничивался. «Наряду с средними и высшими школами, евреи устремлялись и в низшие», которые прежде игнорировали. Так, если в 1883 «во всех городских и уездных училищах» евреи составляли 2%, то уже в 1898 мальчики – 12%, девочки – 17%[1396]. – Кроме того, «еврейская молодёжь заполнила частные высшие школы», например в Киевском коммерческом институте в 1912 было 1875 студентов-евреев, в Психоневрологическом – «тысячи». С 1914 любое частное учебное заведение получило право преподавать на любом языке[1397].
Да ведь вся эпоха – неизбежно шла ко всеобщему обязательному обучению.
Основная задача Столыпина была – крестьянская земельная реформа, создание крепкого крестьянского землевладения. Его сподвижник в этой работе министр земледелия А.В. Кривошеин, тоже сторонник отмены черты оседлости, одновременно настаивал ограничить «права анонимных акционерных обществ» в скупке земли, ибо через то образовывались компании «крупного еврейского землевладения»; кроме того, «проникновение в деревню часто спекулятивного еврейского капитала затруднило бы успех землеустроительной реформы» (одновременно, боялся он, и рождая антисемитизм в сельских местностях Великороссии, где его никогда прежде не знали)[1398]. Столыпин и Кривошеин не могли допустить, чтобы крестьяне оставались в безземельном нищенстве. – В 1906 и еврейским сельскохозяйственным колониям было запрещено приобретать казённые земельные участки, резервируемые отныне для крестьян[1399].
Известный экономист М. Бернацкий приводил такие предвоенные данные: евреев занято в сельском хозяйстве – 2, 4%, в свободных профессиях – 4, 7%, на частной службе – 11, 5%, в торговле 31% (и евреи составляют 35% всего торгового класса России), в промышленности – 36%. Живёт же в сельской местности черты оседлости 18% евреев[1400]. Сопоставляя эту последнюю цифру с 2, 4% – видим, что к этим годам земледельческий труд среди сельских евреев не вырос, тогда как по мнению Бернацкого, «русский интерес заключается в том, чтобы еврейский труд и еврейские средства находили себе наиболее производительное применение повсюду», всякие ограничения евреев это «колоссальн[ая] растрат[а] производительных сил страны». Он указывал, что, например, в 1912 Общество фабрикантов и заводчиков московского промышленного района ходатайствовало перед председателем Совета министров не стеснять евреев в их роли посредствующего звена с русскими центрами фабричного производства[1401].
