— Могу поменяться на книжку, — ответил Вирджил, доставая ключи и открывая входную дверь. — Что скажешь насчет «Бака Роджерса и кометы смерти»? Здоровская вещь.
Когда остальные вышли из корабля, Филлис повернулась к Эрику.
— Предложи ребятишкам новенький календарь на тысяча девятьсот пятьдесят второй год с фотографиями Мэрилин Монро и увидишь, что они тебе за него дадут. Не меньше чем пол–леденца.
Дверь открылась, и появился припозднившийся охранник из корпорации.
— Мистер Эккерман!.. Я не заметил, что вы приехали.
Охранник провел их в темный холл, устланный коврами.
— Он уже здесь? — с внезапной тревогой спросил Вирджил.
— Да, сэр. Отдыхает в квартире. Просил, чтобы его несколько часов не беспокоили.
Охранник тоже выглядел встревоженным.
— Сколько с ним людей? — остановившись, спросил Вирджил.
— Кроме него — только помощник и двое из охраны.
— Кто хочет стаканчик холодненького? — бросил старик через плечо.
— Я, я! — крикнула Филлис, подражая его восторженному тону. — Хочу малинового лимонада. А ты, Эрик? Что скажешь насчет бурбона с лаймом или скотча с шерри? Может, в девятьсот тридцать пятом такого еще не продавали?
— Лично я хотел бы где–нибудь прилечь и отдохнуть, — сказал Харв Эрику. — Из–за этого марсианского воздуха я чувствую себя слабым словно котенок. — Лицо его посерело и покрылось мелкими пятнышками. — Почему бы ему не поставить купол с настоящим воздухом?
— Может, он специально так делает? — заметил Эрик. — Чтобы не оставаться здесь навсегда?
К ним подошел Джонас.
— Мне лично нравится это анахроничное место, Харв, — сказал он. — Я чувствую себя здесь словно в музее. — Он повернулся к Эрику. — Должен честно признаться, что твоя жена делает превосходную работу, добывая предметы из той эпохи. Послушайте это… как его… радио в той комнате.
Все прислушались. По радио шла «Бетти и Боб», старая мыльная опера из далекого прошлого. Даже на Эрика она произвела впечатление. Голоса казались совсем настоящими, живыми. Он словно действительно находился рядом с ними. Эрик понятия не имел, как Кэти удалось этого добиться.
В это мгновение появился Стив, рослый добродушный негр, вернее, его имитация, робот, исполнявший в здании роль дворника.
Он вынул изо рта трубку и вежливо кивнул вошедшим.
— Добрый день, доктор. Что–то в последнее время похолодало. Похоже, ребятишки скоро начнут кататься на санках. Мой Джордж тоже копит на санки. Он сам мне только что говорил.
— Дам ему доллар тридцать четвертого, — сказал Ральф Эккерман, достал бумажник и вполголоса бросил Эрику: — Может быть, наш папаша Вирджил вообразил, что дети цветных не имеют права на санки?
— Не беспокойтесь, мистер Эккерман, — покачал головой Стив. — Джордж заработает себе на санки, ему не нужны чаевые, только настоящая плата за работу.
Темнокожий робот, полный достоинства, удалился.
— Чертовски убедительно, — заметил Харв.
— Это точно, — кивнул Джонас и вздрогнул. — Господи, только подумать, что этого человека нет в живых уже лет сто. Тяжело все время помнить, что мы на Марсе, а не на Земле, даже в наше время… Не нравится мне это. Предпочитаю, когда все на самом деле такое, каким кажется.
Эрику пришла в голову одна мысль.
— А ты имеешь что–то против прослушивания записей симфонической музыки дома по вечерам?
— Нет, но это совсем другое дело, — ответил Джонас.
— Неправда, — возразил Эрик. — Там нет ни оркестра, ни изначальных звуков. Зал, в котором сделана запись, давно погрузился в тишину. У тебя есть только тысяча двести футов ленты, покрытой окисью железа и намагниченной определенным образом. Точно такая же иллюзия. Только здесь она полная.
«Что и требовалось доказать, — мысленно подытожил он и направился к лестнице. — Мы ежедневно кормимся иллюзиями. Они вошли в нашу жизнь, когда первый бард спел первую эпопею о некоей давно свершившейся битве. «Илиада» — такая же имитация, как и эти маленькие роботы, обменивающиеся во дворе марками. Людям всегда хотелось сохранить прошлое в каком–то убедительном виде. В этом нет ничего плохого. Без этого не существует непрерывность, остается лишь текущий момент. А настоящее, лишенное прошлого, не имеет практически никакого значения. Возможно, что к тому же сводятся и мои проблемы с Кэти, — думал он, поднимаясь по лестнице. — Я не помню нашего общего прошлого, тех времен, когда мы добровольно жили друг с другом… Теперь наша жизнь превратилась в вынужденное существование, бог знает каким образом оторванное от прошлого. Ни я, ни она этого не понимаем. Мы не в состоянии постичь ни смысл, ни механизм того, каким образом все это действует. Будь у нас память получше, мы могли бы превратить наш союз в нечто такое, что мы сумели бы понять. Возможно, это первые жуткие признаки старости, — подумал Эрик. — А ведь мне всего тридцать четыре года!»
— Заведи со мной роман, доктор, — сказала Филлис, которая стояла на лестнице, дожидаясь его.
— У тебя самые прекрасные на свете зубы, — прошептал он.
— Ответь.
— Я… — Он задумался над ответом.
«Можно ли вообще ответить на такое словами? Но ведь ее предложение было явно облечено в слова, не так ли? И пусть Кэти, которая все видит, горит ясным пламенем».
Доктор чувствовал, как Филлис пристально смотрит на него огромными, похожими на звезды глазами.
— Гм… — неуверенно пробормотал он, чувствуя себя маленьким и несчастным и в точности зная, чего не следует делать.
— Ведь тебе это нужно, — настаивала Филлис.
— Э… — снова промямлил Эрик, ощущая, как ее взгляд проникает в самые дальние закоулки его никчемной души.
Филлис добралась до нее и вертела ею как хотела. Черт бы ее побрал! Она обо всем догадалась и говорила правду. Он ненавидел ее и вместе с тем хотел оказаться с ней в постели. Конечно, она знала обо всем. Это было видно по его лицу и не могло укрыться от ее проклятых огромных глаз, которых не могло быть ни у кого из смертных.
— Без этого ты пропадешь, — продолжала Филлис. — Без настоящего, спонтанного, радостного, чисто физического…
— Один шанс на миллиард, что мне это сойдет с рук, — выдавил он и неожиданно каким–то чудом заставил себя улыбнуться. — Даже то, что мы стоим здесь, на этой чертовой лестнице, — безумие. Но разве тебя это хоть сколько–нибудь волнует?
Доктор обошел ее и начал подниматься дальше, на второй этаж.
«Тебе–то терять нечего, — подумал он. — Зато мне есть что. Ты справишься с Кэти точно так же, как и со мной, дергая за леску, на конце которой я болтаюсь».
Дверь в современную квартиру Вирджила была открыта. Хозяин уже вошел внутрь. Остальные двинулись за ним. Сперва, естественно, клан Эккерманов, а затем обычные высокопоставленные чиновники фирмы.
Эрик вошел и увидел гостя Вирджила.
Человек, для встречи с которым они сюда прилетели, полулежал на кровати. Лицо его ничего не выражало, губы распухли и посинели, глаза неподвижно смотрели в пустоту. Это был Джино Молинари, высший избранный руководитель объединенной цивилизации Земли, главнокомандующий ее вооруженными силами в войне с ригами.
Его ширинка была расстегнута.
3
В обеденный перерыв Брюс Химмель, ответственный за последний этап контроля качества на главном конвейере корпорации «Меха и красители», покинул свое рабочее место и, шаркая ногами, отправился по улицам Тихуаны в кафешку, где обычно питался, поскольку там было дешево и не требовалось особого общения. Небольшое желтое деревянное здание втиснулось между двумя магазинами тканей, сделанными из кирпича, выгоревшего на солнце. Здесь, в «Ксанфе», собирались разнообразные работяги и чудаки, обычно в возрасте под тридцать, по виду которых невозможно было понять, чем они зарабатывают на жизнь. По крайней мере, они оставляли Химмеля в покое, а больше ему ничего и не требовалось. Собственно говоря, только это и нужно было ему от жизни. Как ни странно, она готова была пойти с ним на подобную сделку.
Химмель сидел в глубине зала, черпал ложкой бесформенное чили и отрывал куски клейкого белого хлеба, когда увидел, что в его сторону идет англосакс с растрепанными волосами, в кожаной куртке, джинсах, высоких сапогах и перчатках. Казалось, будто он явился из какой–то совсем другой эпохи. Это был Кристиан Плаут, который ездил по Тихуане на древнем такси с турбинным двигателем, скрываясь в Южной Калифорнии уже лет десять, с тех пор как повздорил с властями Лос–Анджелеса по поводу торговли капстеном, наркотиком, получаемым из мухоморов. Химмель был с ним немного знаком, поскольку Плаут тоже слегка помешался на даосизме.
— Salve, amicus[24], — нараспев произнес Плаут, усаживаясь напротив Химмеля.
— Привет, — буркнул Химмель, рот которого был набит невыносимо острым чили. — Что слышно?
