— Правда, капитан Херст говорил, что напишет об этом своей сестре.
— Сестре! — недоверчиво повторил молодой лейтенант. — А сестре-то это зачем?
— Я не знаю, написал он или нет, — устало сказал Том. — Говорил, что напишет, но нас почти сразу перебросили на фронт — мог и не успеть.
— Но зачем ему писать об этом сестре? — снова спросил Хилл.
— Потому что она работает в госпитале вместе с Молли. Я вам рассказывал, Молли — сестра милосердия в монастырском госпитале, меня к ним туда отправили, когда я был ранен. Сестра капитана Херста — ее подруга.
— Позвольте уточнить, — сказал Хилл, нахмурившись, — сестра этого офицера — подруга той самой девицы, которая забеременела от вас, рядовой Картер?
— Девушки, на которой я собираюсь жениться, — твердо сказал Том. — Раньше Молли была ее горничной…
— А, теперь кое-что проясняется, — сказал Хилл. — Вы затеяли интрижку с их домашней прислугой.
— Вы не понимаете, — сказал Том. — Дома Молли служила у нее горничной, но здесь они на равных. Вместе одно дело делают.
— Может быть, с вашей точки зрения это и так, но я сомневаюсь, что сестра Херста считает эту девушку ровней себе. Это крайне маловероятно. — Он задумался на мгновение, а затем сказал: — Так или иначе, это к делу не относится. Мы не можем втягивать их в это.
— Но вы ведь можете ее спросить, получала ли она письмо от брата? — сказал Том.
— Картер, — устало сказал Хилл, — ее здесь нет. Мы не можем ее спросить. Трибунал завтра. Обвинение приведет свидетелей, и мы должны будем выступить в защиту, а потом суд будет решать.
— Какие у них свидетели?
— Патрульные, которые нашли вас, когда вы прятались в сарае.
— Я не прятался, — возразил Том.
— Вот так и скажите им завтра. Расскажите, что вы делали, когда они вас нашли. Затем — майор Джайлз, который допрашивал вас в первый день. Он же будет отвечать на вопросы о капитане Херсте. Нет смысла втягивать сюда его сестру, это ничего не изменит. Дело в том, Картер, что вы самовольно покинули свою часть, а это дезертирство. Все, что мы можем сделать, — это попытаться доказать, что у вас, с вашей точки зрения, была для этого веская причина.
— Но я не дезертировал! — воскликнул Том. — Я бы вернулся. У меня было сорок восемь часов отпуска, а потом бы я вернулся.
— Так вы утверждаете, — согласился лейтенант Хилл, — но у суда не будет ничего, кроме ваших слов, значит, вы должны попытаться убедить их. Я порасспросил тут кое-кого, и, кажется, лучше всего будет привести вас к присяге, а потом вы расскажете свою историю. Возможно, вам будут задавать вопросы — можете отвечать своими словами и постарайтесь, чтобы вам поверили.
Том мрачно посмотрел на него.
— И это все? — спросил он.
— Думаю, да.
— Можно вас кое о чем спросить, сэр? Вы когда-нибудь раньше были «другом заключенного»? — спросил Том.
Лейтенант Хилл смутился.
— Нет, Картер, должен признаться, не был. Это, знаете ли, не самая завидная работа. Никто не хочет с этим связываться. Но, — добавил он ободряющим тоном, — раз уж я за это взялся, то сделаю для вас все, что в моих силах. — Он спрятал в карман блокнот, в котором делал заметки во время рассказа Тома. — После того, как вы выступите, я могу подвести итог вашей защитительной речи, а потом дело будет передано в суд.
— Спасибо, сэр, — сказал Том, и вновь тяжелый лязг двери отрезал его от внешнего мира.
В эту ночь Том почти не спал. Он снова и снова ломал голову над тем, что утром сказать суду и как это лучше сделать. По словам лейтенанта Хилла выходило, что его уход из части будет расценен как дезертирство в любом случае, что бы он ни говорил. В то, что он ушел с передовой, считая, что у него есть на это разрешение, никто не поверит, а если бы и поверили, это все равно не сочтут оправданием. Он смотрел, как серые пальцы рассвета вползают сквозь решетку окна, и чувствовал, как вместе с ними к нему подбираются такие же серые пальцы отчаяния.
Сержант Такер принес ему завтрак, но Том не чувствовал голода и не стал ничего есть — только выпил кружку крепкого чая. Ему дали горячей воды — умыться и побриться, а потом Такер снова пришел за ним.
Военный трибунал собрался в главном зале штаба. Штаб располагался на вилле неподалеку от города. Лейтенант Хилл подождал, когда Тома введут в зал два охранника из комендатуры, и торопливо проговорил:
— Председательствует полковник Бриджер, с ним капитан Джеймс и капитан Ховард. Эти двое еще ничего, а вот полковник — совсем другое дело. — Он оглядел Тома с головы до ног и продолжил: — Мы будем сидеть с одной стороны, а прокурор, майор Пилтон — с другой. Не говорите ничего, пока к вам не обратятся. Поняли? Не перебивайте. Будете говорить в свою очередь.
Вместе они вошли в комнату, где на столе уже была разложена бумага, карандаши, авторучки, чернила и промокашки для каждого члена трибунала. Справа стоял небольшой столик, за ним сидел прокурор — майор Пилтон. Хилл отвел Тома к противоположной стене, где стоял стул и еще один столик.
— Стойте здесь, — сказал он, указывая на пустое место позади стола. Том встал туда, а Хилл уселся на стул, положив свои бумаги на стол рядом. В задней части комнаты сидели те двое патрульных, что его арестовали, и майор Джайлз.
Солнце светило сквозь высокие окна над главным столом, и, ожидая появления трибунала, Том поймал себя на том, что наблюдает за пылинками, танцующими в солнечных лучах. Вот так же они танцевали летним утром в окнах столовой лондонского приюта. Перед глазами у Тома вдруг, словно наяву, встала эта самая викторианская столовая с исцарапанными панелями и выщербленными столами, и это видение было таким ярким, что маленький зал суда, выкрашенный в холодный, больничный белый цвет, показался каким-то нереальным. Только сосредоточившись на беззаботном танце пылинок в лучах света, Том сумел удержаться и не броситься к двери, чтобы увидеть за ней настоящий мир.
Дверь распахнулась, офицеры, члены трибунала, вошли и сели за стол. Их сопровождали еще двое военных полицейских, которые заняли свои позиции по обе стороны двери.
Полковник Бриджер назвал свое имя, а затем имена офицеров, сидящих по обе стороны от него. Прокурор назвал себя майором Пилтоном, а затем лейтенант Хилл тоже нерешительным голосом представился и сказал, что присутствует здесь как «друг заключенного».
— Арестованный, шаг вперед. Назовите свое имя, звание
