— Это не твоя битва! — настаивала девушка. — Мы должны попасть в город! Мы должны найти того монаха.
Томас призадумался. Он вспомнил священника, который в клубах дыма и тумана убил шотландца, а потом сказал ему по-французски: «Я посланец».
Вернее, он сказал: «Je suis un avant-coureur». Таковы были его точные слова, a avant-coureur это больше, чем простой посланец. Может быть, герольд или вестник? Или даже ангел?
Томас не мог выбросить из головы сцену того молчаливого поединка. Противники настолько не подходили друг другу: воин против священника. Однако священник взял верх, а потом обратил к юноше изможденное, окровавленное лицо и объявил себя «un avant-coureur». Томасу это показалось тогда знамением, а в знамения ему верить не хотелось: он предпочитал полагаться на свой лук. Возможно, Элеонора в чем-то права, и тот странный поединок и впрямь знак свыше, но сейчас на холме находились враги и Томас был английским лучником, а английскому лучнику не пристало уклоняться от сражения.
— Мы пойдем в город, — сказал он, — но после битвы.
— Почему? — горячо спросила девушка.
Но Томас отвечать не стал. Он лишь продолжал идти, упрямо взбираясь по склону, где в живых изгородях порхали жаворонки и зяблики. С пустых выпасов доносились крики дроздов-рябинников, туман рассеялся полностью, и из-за Уира дул сухой ветер.
И тут наверху, на гребне, где стояли шотландцы, загрохотали барабаны.
* * *
Сэр Уильям Дуглас, рыцарь из Лиддесдейла, приготовился к сражению. Он натянул кожаные штаны, достаточно плотные, чтобы отклонить пришедшийся вскользь удар меча, а поверх льняной сорочки повесил распятие, освященное в Сантьяго-де-Компостела, месте погребения самого святого Иакова. Вообще-то сэр Уильям не отличался чрезмерной набожностью, но он заплатил священнику, чтобы тот позаботился о его душе, и святой отец заверил рыцаря, что всякий носящий распятие святого Иакова, сына грома, отойдет в мир иной в своей постели, сподобившись отпущения грехов. Вокруг пояса рыцарь повязал полоску красного шелка, оторванную от одного из английских знамен, захваченных при Бэннокбирне. Этот шелк омочили в святой воде купели часовни, выстроенной при Эрмитаже (так назывался фамильный замок Дугласов), и сэра Уильяма заверили, что эта шелковая полоска обеспечит ему победу над старым, ненавистным врагом.
На Дугласе была кольчуга-безрукавка, снятая с англичанина, убитого во время одного из набегов на юг. Сэру Уильяму этот набег хорошо запомнился, ибо он, едва завязалась схватка, приметил прекрасного качества кольчугу и, приказав своим людям не трогать ее хозяина, схватился с ним сам. Он сбил англичанина с ног подсекающим ударом по лодыжкам, и тот, упав на колени, издал мяукающий звук, чем изрядно рассмешил людей сэра Уильяма. Этот человек сдался, но Дуглас все равно перерезал ему глотку, потому как считал, что настоящий воин не может издавать подобные звуки. Слугам в замке потребовалось две недели, чтобы отчистить тонкого плетения кольчугу от крови. Большинство шотландских вождей носили удлиненные кольчуги, защищавшие тело человека от шеи до икр. Его гораздо более короткая кольчуга оставляла ноги уязвимыми, но сэр Уильям собирался сражаться пешим, а для такого боя длинная кольчатая рубашка была слишком тяжела. Боец в подобном снаряжении быстро устает, а рыцарь прекрасно знал, что уставшего воина гораздо легче убить. Зато поверх кольчуги он надел так называемый сюрко — длинную тунику, на груди которой пламенело Алое Сердце Дугласов. Голову шотландца защищал салад — открытый, без забрала, шлем. В таком шлеме лицо остается незащищенным, но в бою сэр Уильям предпочитал видеть, что делают его враги справа и слева. Воин в глухом шлеме или в одном из этих новомодных «свинорылых» шлемов с забралами видел лишь прямо перед собой, насколько позволяли прорези, а потому в бою ему приходилось вертеть головой, как цыпленку среди лис, пока не заболит шея. И все равно он запросто мог пропустить удар, способный сокрушить череп.
В бою сэр Уильям всегда высматривал воинов, вертевших и дергавших головами, что твои цыплята, по той простой причине, что раз эти люди смогли обзавестись дорогим закрытым шлемом, то с любого из них можно содрать хороший выкуп. Свой большой щит рыцарь взял с собой, несмотря на то что для пешего боя он был тяжеловат. Зная англичан, следовало ожидать, что они выпустят по противнику целую тучу стрел в ярд длиной и с острыми стальными наконечниками, а от такого ливня лучше всего укрыться за надежным щитом. Поставить его нижним краем на землю, присесть позади и подождать, когда у англичан кончатся стрелы. Потом щит уже не нужен. На тот случай, если враг бросит в бой конников, Дуглас прихватил копье, ну а меч всегда был его излюбленным орудием убийства. В рукояти меча находился ковчежец с пучком волос самого святого Андрея. Так, во всяком случае, утверждал торговец, продавший этот пучок сэру Уильяму.
Робби Дуглас, племянник сэра Уильяма, был облачен в кольчугу и салад и вооружен мечом и щитом. Робби только что сообщил дяде, что Джейми Дуглас, его старший брат, убит, скорее всего — слугой монаха-доминиканца. А может быть, и самим священником. Во всяком случае, если и не самим, то, надо думать, по его приказу. Робби Дуглас, двадцатилетний парнишка, оплакивал брата и искренне недоумевал по поводу того, что подобное преступление мог совершить священник.
— У тебя странное представление о священниках, мой мальчик, — сказал на это сэр Уильям. — Большинство священнослужителей — слабые люди, но власть Господа делает их опасными. Я благодарен Богу, что ни один из Дугласов никогда не надевал облачения клирика. Для этого мы слишком порядочны.
— Дядя, — спросил Робби Дуглас, — а когда мы разделаемся с англичанами, ты позволишь мне отправиться на поиски этого священника?
Сэр Уильям улыбнулся. Не будучи чересчур набожным, он придерживался одного убеждения, которое считал священным: убийство родича не должно остаться неотомщенным. Робби же, по его мнению, был человеком, способным осуществить справедливое возмездие как должно. Сэр Уильям гордился сыном своей младшей сестры — крепким, симпатичным малым, храбрым, решительным и искренним.
— Мы поговорим об этом вечером, — пообещал он племяннику, — но до тех пор, Робби, держись поближе ко мне.
— Хорошо, дядя.
— Даст Бог, мы сегодня убьем немало англичан, — сказал сэр Уильям и повел юношу к королю, получить благословение придворных капелланов.
Сэр Дуглас, как и большинство шотландских рыцарей, танов и вождей кланов, был в кольчуге, а вот король обрядился в новомодные французские доспехи из сплошных стальных пластин. К северу от английской границы подобное снаряжение было редкостью, и дикие горцы в изумлении разинули рты, впервые в жизни увидев, как блики солнца играют на движущейся фигуре короля, с головы до ног закованного в сталь.
Видимо, молодой монарх тоже был в восторге от собственных лат, ибо он снял сюрко и прохаживался, восхищаясь собой и принимая дань восхищения от своих лордов, явившихся получить благословение и предложить советы. Граф Морей, которого сэр Уильям считал пустословом, хотел сражаться верхом, и король явно чувствовал искушение согласиться. Его отец, великий Роберт Брюс, победил англичан при Бэннокбирне, причем не просто победил, а разгромил наголову, силами своих рыцарей, и теперь его наследник намеревался сделать то же самое. Цвет Шотландии опрокинул тогда знать Англии, и Давид мечтал о столь же блистательной победе. Он хотел мчаться, как ветер, хотел увидеть вражью кровь под копытами скакуна, он грезил подвигами, которые прославят его имя по всему христианскому миру, а потому его взгляд любовно скользнул сейчас по прислоненному к ветке вяза копью, раскрашенному желтыми и красными полосами.
Сэр Уильям заметил, куда смотрит король.
— У англичан лучники, — лаконично напомнил он.
— Лучники были и при Бэннокбирне, — настаивал граф Морей.
— Были, но если тогдашние командиры не знали толком, как их использовать, это еще не значит, что англичане не поумнели и по сию пору.
— И сколько у них может быть лучников? — осведомился граф. — Говорят, что тысячи лучников находятся во Франции, сотни в Бретани, столько же в Гаскони. Много ли их может быть здесь?
— Достаточно, — отрывисто буркнул сэр Уильям, не потрудившись даже скрыть презрение, которое он испытывал к Джону Рэндольфу, третьему графу Морею. В военных делах граф был искушен ничуть не менее сэра Уильяма, но его угораздило провести в английском плену столько времени, что ненависть и жажда мести начисто лишали его рассудительности.
Король, по молодости, неопытности и пылкости натуры, был бы рад поддержать своего друга Морея, но прочие лорды явно одобряли Дугласа, который, хоть и не обладал громким титулом и не занимал высокий пост, был одним из лучших командиров шотландской армии. Поняв, что проигрывает спор, граф Морей выступил с другим предложением — атаковать как можно скорее.
