Нет ничего особенно глубокомысленного в этих ассоциациях и сравнениях – темной тайной спальни ребенка и непрозрачной таинственностью полета среди ночи, дружеской вспышкой маяка и мурлыкающим потрескиванием дров в печи. Подобно «Южному почтовому», «Ночной полет» начинается с наступления вечера, на сей раз отмеченного пилотом Фабьеном, везущим почту из Патагонии на север. Он словно ребенок, отправляемый в полет навстречу темной необъятности ночи, в то время как в далеком Буэнос-Айресе руководитель полетов, своего рода заботливая мама, несет свою беспокойную бессменную вахту. Имя, которое Сент-Экзюпери дал пилоту – Ривьер, – скорее всего, выбрано совершенно случайно. Но кажется более вероятным, что оно появилось по какой-то не совсем осознанной ассоциации, пришедшей на ум автору. Одного из четырех пилотов, фигурирующих в «Ночном полете», зовут Пельрен, то есть пилигрим, паломник, странник. Паломник воздуха направлялся в отдаленный порт или пристанище Буэнос-Айрес, чей маяк или фонарь (образ гостиницы используется в одном месте в книге) оберегает распорядитель полетов Ривьер. Ривьер? Несомненно, слово обозначает «реку» по-французски, но этимологически происходит от названия того, что обрамляет ее, латинского ripa или во французском языке rivo – «берег». И Ривьер – именно такой: старый моряк на берегу, чья работа – помочь морякам благополучно добраться до берега.
Сюжет «Ночного полета» обманчиво прост. Три самолета, перевозящие почту, летят в Буэнос-Айрес, где они должны приземлиться около полуночи, и оттуда четвертому самолету предстоит отправиться с перегруженными на него мешками с почтой в Европу. Первым приземляется Пельрен, почтовый пилот из Чили, прорывающийся через буран в Андах, описанный, по мнению критика Эдмона Жалу, с гениальностью, достойной Конрада или Киплинга.
«Тут все усложнилось. Гребни, пики выросли, как острые бритвы, врезающиеся в твердый ветер, подобно бушпритам. И ему казалось, что они разворачивались и дрейфовали вокруг него, как линейные корабли, занимающие свои боевые позиции. Воздух был внезапно напудрен пылью, которая мягко вздымалась, словно вуаль над снегами. Он оглянулся назад, чтобы увидеть, осталась ли, в случае необходимости, спасительная дорога позади него, и дрожь пробежала по его спине: все Кордильеры позади него находились теперь в кипящем брожении. Он пропал…
С пика прямо перед ним снег внезапно начал вздыматься, как дым белого вулкана. Затем со второго пика, слегка правее. И один за другим все пики загорелись, будто их один за другим последовательно коснулся невидимый бегун…»
Поднятый таинственным воздушным потоком на высоту в 21 тысячу футов и над последней вершиной, Пельрен благополучно спустился до уровня плато Мендоза. Он докладывает о своем полете Ривьеру и Робину – инспектору, скучная работа которого состоит в записи выговоров и штрафов за любые задержки вылета самолетов, даже вызванные такими погодными условиями, как туман. Ибо туман – не веская причина для отсрочки взлета.
Если у пилота отказал двигатель над лесом и разбился самолет, это слишком плохо: такое могло случиться в другом месте. Ведь приказ есть приказ. «Приказы, – размышляет Ривьер, – словно религиозные обряды, которые кажутся абсурдными, но именно они формируют людей».
Когда Ривьер покидает аэродром и отправляется в головную контору компании, расположенную в городе, Робино, новичок, чувствующий потребность в человеческих товарищеских отношениях, просит Пельрена пообедать с ним. Но его вызывают на аэродром резкой запиской от Ривьера, полагающего, что место инспектора во время ночного дежурства за его столом, а не в гостиной отеля. Итак, он в приятельских отношениях с Пельреном?.. Нет, в этом его нельзя упрекнуть, но только… только – и это произносится с грустной улыбкой – если вы – босс… Вы должны придерживаться вашей роли… Завтра ночью вам, вероятно, придется приказывать этому пилоту отправляться в опасный полет. И он будет должен повиноваться вам. Немного позже, все еще прохаживаясь по конторе маленькими, выверенными шагами, Ривьер добавляет:
– И если они повинуются вам, потому что они любят вас, вы обманываете их. Сами вы не имеете никакого права требовать от них жертвы… И если они подумают, что ваша дружба избавит их от некоторых неприятных работ, вы также обманываете их. Поскольку им все равно придется повиноваться.
Заставив Робино сесть за стол, он вынуждает его написать под диктовку:
– Пишите: инспектор Робино налагает такой-то и такой-то штраф на пилота Пельрена по такой-то и такой-то причине… Причина – на ваше усмотрение.
– Господин директор! – Робино протестует, но замолкает.
– Делайте как вам говорят! Помните: нужно любить людей, находящихся под вашим руководством. Но не давать знать им об этом.
Таков Ривьер, строгий, но не жестокий, и это очевидно по его «грустной улыбке», с которой он говорит Робино:
– Только вы – босс.
Но самое небольшое ослабление воли – и все предприятие может пойти ко дну. «Любопытно, – размышляет Ривьер, – с какой легкостью события способны взять над тобой верх», совсем как тропическая растительность, если с ней не бороться, разрушает храм. За ошибки он понижает в должности старого механика, Робле, хотя с жалостью разглядывает его честные, загрубевшие от работы руки. Он будит пилота, которому предстоит везти почту в Европу, и бранит его за нервозность, вызванную ожиданием бури. Когда пилот, один из самых храбрых (и это Ривьер хорошо знает), обходит препятствия, которые вырисовывались перед ним, будучи на самом деле галлюцинацией, Ривьер решительно обрывает его рассказ: «У вас слишком богатое воображение».
Именно это, должно быть, часто повторял Дидье Дора своим пилотам. Но данный эпизод «Ночного полета», скорее, навеян книгой Жюля Верна, которую Сент-Экзюпери читал и которой восхищался еще мальчиком – «Черной Индией», историей оставленной шахты близ Эдинбурга, где старый диспетчер, Саймон Форд, наталкивается на пропущенную жилу. Вызвав инженера, под руководством которого он когда-то работал, они с сыном прокладывают путь в невероятный подземный грот, который, оказывается, завален углем. Образовалась новая компания, и целый подземный город – только Верн мог додуматься до подобного! – возникает в атмосфере ликующего процветания. Тревожат лишь периодические «проявления» некоторого злорадного духа, явно не желающего Саймону Форду и его семье ничего хорошего. Тревожные явления явно были вызваны не сверхъестественной работой троллей и гномов, навещающих шотландские озера, а в конце концов оказываются делами полусумасшедшего «кающегося» – название, данное рабочему, в чьи обязанности входило на четвереньках обследовать новый шурф, держа свечу (которая начинает необычайно ярко гореть, когда есть утечка углекислого газа) над головой, покрытой капюшоном. В романе Верна этот покрытый капюшоном «кающийся» слеп, так же как летящие в ночь авиаторы «Ночного полета», и слова «паломник» Пельрен, пилот – слишком явные аналогии, чтобы считать их совершенно случайными.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
