— О, нет, — перебил ее Алан. — Вы тоже говорите об этом! Моя мать не испытывала ненависти к Хелин.
Франка смотрела на него. В ее глазах он не прочитал ни жажды сенсации, ни желания посплетничать. В них было только тепло, участие и искренность.
— Я тоже думаю, что ненависть — не самое подходящее слово, — сказала она. — Но ваша мать всегда хотела избавиться от Хелин. Это знают все жители Гернси.
«Как это странно, — думала Беатрис, — ходить по дому, зная, что в нем нет Хелин, что она никогда больше сюда не придет».
Полицейский следователь ушел пятнадцать минут назад. Он снова задавал вопросы о том злосчастном вечере, хотел знать, что, где и когда делала тем вечером Беатрис.
— Вы были приглашены на ужин к Кевину Хэммонду. Почему вы не пошли к нему?
— Я уже говорила вам, что у меня были проблемы. Я хотела побыть одна.
Следователь терпеливо кивнул.
— Я знаю, проблемы с вашим сыном. Какого рода эти проблемы?
— Это мое частное дело.
Следователь не стал настаивать на ответе.
— Не заметили ли вы в тот день чего-нибудь необычного в поведении Хелин Фельдман?
— Нет, она вела себя как обычно. Очень радовалась предстоящему ужину. Нет, я не заметила ничего особенного, ничего.
— Она часто бывала в гостях у мистера Хэммонда?
— Наверное, каждые четыре-пять недель. Но это в среднем. Иногда она ездила к нему чаще, иногда — реже. Они очень хорошо друг друга понимали.
— Странно, не правда ли? Этот молодой человек и старая женщина. Это очень редкое сочетание.
— Она была его доверенным надежным другом, можно сказать, матерью. А его она считала сыном. Своих детей у нее не было.
— Они часто встречались вдвоем?
— Да, но в тот вечер на ужине должны были присутствовать и мы с миссис Пальмер. Это чистая случайность, что, в конце концов, они остались вдвоем.
— Насколько мне известно, миссис Пальмер в тот вечер встречалась с мужем, который — совершенно неожиданно — прилетел утром из Германии.
— Да.
— Почему же мистеру Хэммонду не пришло в голову перенести ужин на другой день? Если из троих гостей двое не могут прийти…
— Мы поступили не слишком вежливо. Мы не позвонили Кевину заранее. Только когда я привезла к нему Хелин, я сказала, что ни я, ни Франка не сможем быть на ужине.
— Он рассердился?
— Не скажу, что он был очень доволен. Он наварил еды, подготовился…
— Вы договорились, что он привезет домой Хелин Фельдман?
— Конкретно мы об этом не договаривались. Это разумелось само собой. Он всегда привозил ее домой после ужина.
— То есть, обычно она не ездила на такси?
— Нет, она никогда не возвращалась на такси.
— Мистер Хэммонд говорит, что не смог привезти Хелин Фельдман домой, потому что был пьян. Такого раньше никогда не было?
— Насколько я помню, такого вообще ни разу не было.
— Почему он так много выпил именно в этот вечер?
— Это вы должны спросить у него. Я не знаю.
— Естественно, мы его спросили. Он сказал, что с некоторых пор находится в затруднительном финансовом положении, которое усугубилось покупкой двух теплиц. В последнее время, сказал мистер Хэммонд, он вообще много пьет, чтобы забыть о своих бедах.
— Если он это сказал, значит, так оно и есть.
— Очевидно также, что он был не в состоянии заказать такси для миссис Фельдман. Удивительный факт — гость сам заказывает такси, не правда ли? Когда вы ночью говорили с ним по телефону, он был пьян? Собственно, он — по идее — не мог быть в состоянии связать пару слов.
Беатрис ненадолго задумалась.
— Нет… нет, у меня вообще не сложилось впечатление, что он был пьян. Мне показалось, что он трезв и способен ясно мыслить.
— Гм. Вы должны признать, что все это звучит довольно странно, не так ли? Между десятью и половиной одиннадцатого человек настолько пьян, что не может заказать для гостя такси, а в начале второго он уже способен вести связный разговор. В этом деле надо разобраться, — он заглянул в блокнот. — Водитель такси показал, что Хелин Фельдман произвела на него странное впечатление. Она так тихо говорила по телефону, что он едва смог ее понять. Миссис Фельдман всегда тихо говорила по телефону?
— Нет, она говорила негромко, но так, что ее всегда можно было хорошо понять.
— Кроме того, она ждала такси на углу улицы. Она не стала ждать его дома. Мне кажется, что такое поведение не совсем типично для пожилой дамы!
Беатрис не знала, что сказать по этому поводу.
— Я не имею ни малейшего представления о том, что с ней там происходило. Могу только сказать, что в тот день она вела себя как обычно. Она была немного подавлена, но она всегда бывает такой первого мая. В этот день, пятьдесят пять лет назад, умер ее муж.
— Могло ли случиться так, что вечером — после того, как она сама немного выпила — она впала в слишком сентиментальное или депрессивное состояние? Может быть, поэтому она говорила так тихо и не могла дождаться приезда такси в доме?
— Это возможно. Хелин так и не оправилась от потрясения, вызванного смертью мужа.
— Водитель такси утверждает, что за ним вплотную ехала другая машина. Она была так близко, что водитель решил воспользоваться ближайшей возможностью разворота и высадил миссис Фельдман, не доезжая до дома. В той машине, возможно, находился важный свидетель, и было бы очень желательно его найти. Таксист, естественно, не видел номер автомобиля и не знает даже его марку. Мы дали в газетах и по радио объявление, в котором просили откликнуться водителя той машины, но пока никто этого не сделал, — следователь встал и положил блокнот в карман. — В каких отношениях вы находились с Хелин Фельдман?
Позже, бродя по дому в поисках человека, которого там уже не было, она долго думала о своем ответе.
— Мы знали друг друга почти шестьдесят лет.
Следователь посмотрел на Беатрис и сказал:
— Это не ответ на мой вопрос.
Беатрис не испытывала ни малейшего желания рассказывать полицейскому о нюансах своих отношений с Хелин.
— Мы действительно прожили около шестидесяти лет под одной крышей. Это все же ответ на ваш вопрос. Мы стали, можно сказать, семьей. Членов семьи не выбирают и не задают себе вопросов, как к ним относятся. Это невозможно изменить. Люди вынуждены жить друг с другом.
Следователь не дал увести себя в сторону.
— Часто ли вы ссорились?
— Нет, ссорились мы очень редко.
— Не испытывали ли вы к ней неприязни? В конце концов, миссис Фельдман была женой оккупанта, захватившего ваш дом.
— Господи, да я же тогда была еще ребенком! Это уже давно не играло никакой роли, давно не играло.
— Но что играло роль в ваших отношениях с миссис Фельдман?
— Мы уважали друг друга. И мы привыкли друг к другу.
Следователь тяжело вздохнул. Было видно, что эта информация его не устраивает.
«При этом, — думала теперь Беатрис, — я дала ему самый правдивый ответ. Уважение и привычка. Именно они определяли наши отношения все последние годы».
Но так ли это? Она поднялась по лестнице, открыла дверь комнаты Хелин, вошла в нее и остановилась. В комнате ничего не изменилось. Казалось, еще мгновение, и войдет ее обитательница. В комнате до сих пор пахло Хелин, ее духами, тальком, которым она пользовалась вместо пудры. На изящном секретере у окна лежала стопка бумаг, исписанных почерком Хелин. Бесчисленное множество записок, писем и газетных вырезок. «Боже мой, она сохраняла все, что попадало ей в руки, — подумала Беатрис, — и мне будет трудно все это просмотреть и рассортировать».
Надо разобрать вещи и белье в шкафу. Часть придется выбросить, а часть отнести в какую-нибудь благотворительную организацию. Надо разобраться и с бумагами, счетами, выписками из банковских счетов.
Кто унаследует ее деньги? Оставила ли она завещание?
Останется ли комната Хелин комнатой Хелин — даже после ее смерти? Это будет означать, что она и после смерти останется здесь, во всяком случае, пока.
«Нет, комнату надо освободить, — решила Беатрис. — Я выброшу все, как платья, как бумаги, и буду сдавать комнату приезжим туристам».
Быстрота, с какой она приняла решение избавиться от пожитков старухи, вдруг ужаснула ее.
В каких отношениях вы находились с миссис Фельдман?
Она оглядела комнату.
— Она порядком испортила мне жизнь. Бывали моменты, когда мне хотелось, чтобы она провалилась ко всем чертям.
Хотите ли вы и теперь, чтобы она провалилась ко всем чертям? — спросил бы ее полицейский. Она задумалась.
— Не думаю, что мое отношение к ней переменилось. Да, я хочу и всегда, каждый день моей жизни хотела, чтобы она провалилась ко всем чертям.
Испытываете ли вы облегчение от того, что она умерла?
