Тоска белой позёмкой замела душу. Алай сидела у откинутого полога шатра, и Ичим, который улёгся у её ног, был белым кусочком тоски, белым осколком той чаши, которую она по неосторожности разбила, прибирая посуду после праздника. «Мы празднуем начало нового года в январе, а не весной», - сказал тогда Руан. - «А посуда, говорят, на к счастью бьётся».
Тот порез уже зажил, но тоска росла. Праздник не был весёлым, потому что через неделю Харан уехал на север, и Алай снова была как Дээт, потерявший род, смысл жизни и душу. Как она раньше жила, не ведая, что где-то под ладонью Тан Дан ходит её Харан, её единственный, тот, кому принадлежало её сердце?
- Ну, не грусти, - сказал Руан, выводя Ашну из ворот. - Вернётся он. Ул-туусом вернётся, помяни моё слово.
Да хоть обычным хасэгом, да хоть каторжником без рода! Сердце рвалось, как птица из клетки, на север, и гнедой высокий жеребец, которого Харан молча привёл к ней в день отъезда, нёс её туда, мимо тренировочного поля, мимо шатров стойбища, а потом в город, прочь от пустых холмов.
- Покаталась, хасум? - Конюх взял у неё поводья и подмигнул. - Такая тоска на твоём лице, что у меня самого сердце дрогнуло. На, держи.
Алай сунула в карман кулёк с засахаренными фруктами и вытерла мокрые глаза, поблагодарила парня и побрела во дворец.
- Твой живот подрос, - сказала она, присаживаясь за столик к Сэгил и наложницам Нады. - Как чувствуешь себя?
В глазах Сэгил тоже была тоска, но глубже и темнее, и Алай пересела к ней, обняла и долго гладила по плечам.
- Его перевели в подвал воинского двора. Я просила досточтимую, чтобы отпустили его, но она отказала. Только издали его видела. - Сэгил плакала, а Тулым сидела молча, глядя в пиалу с оолом. - Алай, помоги… Попроси досточтимую, пусть увидеться разрешит… Она благоволит тебе!
Алай задумчиво положила в рот кусочек вяленой оленины. Сэгил было жаль, но страх за неё пересиливал. А что если Тур опять обидит? Мать Даыл, сбереги от бед…
- Мне тут Зусал сладостей дал, - сказала она, вынимая из кармана кулёк. - Держи. Это не утешит, но, может, отвлечётесь… А ты, Тулым, что грустишь?
- Я задумалась просто, - улыбнулась Тулым. - Мне с Лио увидеться получилось на торгу. Замечталась… О том, как свататься придёт.
- Ты не просила Камайю?
- Не хочу её тревожить. Дел много… Они с Туруд больше месяца хозяйственную часть в порядок приводят, и всё вылезают какие-то мелкие недоделки, недостачи.
Алай кивнула. С отъезда Харана она почти ни разу не видела Камайю в одиночестве и без учётных книг. «Чёртова Йерин и клятый Соот», - ругалась Улхасум, добавляя в конце такую смесь арнайского и непристойных словечек дэхи, что Алай слегка краснела. - «Туруд, ты-то что молчишь? За гнилой мех триста золотых? Ты присутствовала при этом?» Алай со скуки пыталась вникнуть в подробности этих нестыковок, но поняла лишь, что родственники Йерин бессовестно пользовались её благосклонностью, продавая по завышенным ценам всё, в чём нуждался дворец.
- Зато у нас теперь такие наряды будут, - улыбнулась Тулым, очевидно, вспоминая что-то очень приятное. - Бузуен-хасэн привёз ткани из Телара, и Улхасум лично их отбирала. Она хочет пошить одинаковые наряды для служанок в соответствии с нашими должностями, как в Фадо, представь! - Тулым вдруг нахмурилась. - Правда, она до этого с досточтимым… немного поспорила. Я в тот день ей служила… Она кричала про Фадо. «Хочешь как в Фадо - будет тебе как в Фадо»… А потом он вышел с кровью на рукаве. Ох, боюсь, убьёт она его однажды…
Алай встревоженно смотрела на Тулым. Та сидела, кидая в рот кусочки засахаренных фруктов, и качала головой, потом опомнилась.
- Ох, что это я… Всё съем, тебе не оставлю. Прости. На, вот.
- Спасибо, но я лучше оленины поем. Вкусная какая. - Алай сунула горстку тонких ломтиков в карман. - Пойду навещу досточтимую. Может, она в этот раз без Туруд. Я её боюсь, эту улсум, - призналась она тихо.
- Её все боятся, - так же тихо сказала Сэгил. - Ступай. Попроси за меня, пожалуйста, хорошо?
Ох, как не хотелось ничего Сэгил обещать! Алай неопределённо махнула головой и быстро вышла из шатра в холодный февральский воздух.
Вирсат открыла перед ней дверь, украшенную резными птицами и зайцами. Алай шагнула через высокий порог и с удивлением остановилась. Камайя сидела в своём кресле, и розовые пятна волнения на её шее были яркими и свежими, но лицо было очень, очень спокойным, а у окна стоял Тагат.
- Здравствуй, Алай. - И голос тоже странный. Что же тут творится? - А мы тут как раз о хасэне твоём говорили. И об Оладэ. - Улыбка Камайи была холодной, как снег на подоконнике окна, оставленного на ночь открытым. - Расскажешь, как дела у твоей сестрёнки?
- Хорошо. - Алай села, повинуясь жесту Улхасум, в кресло и достала из кармана кусочек оленины. - Муж её совсем уже поправился. Харан его всё равно оставил тут, так что ей не скучно.
- Да что же ей скучать, когда столько подруг кругом. - Камайя потёрла шею. - Оладэ же многочисленный… Кто там старшая? Хас Нарыс и…
- Хасум Вутай и хас Нарыс, - улыбнулась Алай. - Да. Их пятьдесят два человека, и весной ещё больше станет. Им теперь и невест, и женихов ещё охотнее отдавать будут. Хасум Вутай очень тебе благодарна, что ты Одыла во дворец пристроила. Он теперь
