— Эй, счастливого Дня благодарения! — просто звук ее голоса делает все лучше.
— И тебе счастливого Дня благодарения. Мне действительно нужно было услышать твой голос.
— Всё в порядке?
Я падаю на спину на гостиничной кровати и закрываю глаза.
— Теперь да.
— Я думала, ты все еще в больнице.
— У нее был не очень хороший день, поэтому я ушел раньше, — я чувствую себя трусливой задницей из-за того, что обманываю. Я не знаю, как поеду домой и скажу Вивьен, что все это время, что я провел вдали от нее, было потрачено впустую.
— Это плохо. Я надеялась, ради тебя, что ей сегодня будет получше.
— Твои родители приехали?
— Да, наши мамы на кухне творят волшебство. Я только что поставила пироги в духовку.
— Ты печешь пироги?
— Спасибо за вотум доверия, малыш. Да, я сделала тыквенный пирог и пирог с орехами пекан.
— Они пекутся или разогреваются?
— Пекутся, идиот. Твоя мама помогла мне сделать идеальную корочку, а моя мама контролировала процесс наполнения начинкой. Так что, если таймер на духовке сработает вовремя, у меня будут фотографии, которые я отправлю тебе и Алекс, чтобы похвастаться.
— Я впечатлен и так расстроен, что меня там нет.
— Я тоже. Мы все по тебе соскучились и ждем не дождемся, чтобы увидеть тебя.
Больно дышать. Боже, как я соскучился по ней. Наш первый День благодарения вместе мы празднуем раздельно.
— Я тоже по тебе соскучился. Ченс ведет себя хорошо? Он полностью одет?
— Он ведет себя очень хорошо, потому что он привел гостя, — она смеется.
— Что? На День благодарения?
— Ронни.
— Не может быть!
— Да, может. Ты же знаешь, что он нанял ее на работу по электронной почте. Ну, это потому что ее семья живет в Огайо. Она собирается домой на Рождество, но решила остаться в Бостоне на День благодарения, поэтому Ченс пригласил ее.
— Как всё проходит?
— Я бы сказала, что потребуется что-то серьезнее, чем электрический нож для нарезки мяса, чтобы разрезать сексуальное напряжение.
— Что?
— Я серьезно. Я вроде как возбуждена только оттого, что нахожусь рядом с ними.
— Бл*дь! Вивьен! Тебя кто-то слышит?
Мне приходится поправить себя, так как мысль о том, что она возбуждена, делает меня твердым как сталь.
Она хихикает.
— Нет, я проскользнула в гостевую спальню, чтобы уединиться и потому, что телевизор работал слишком громко.
— Таааак… ты одна?
— Угу.
— И возбуждена?
— Угу.
Я чертова катастрофа. У меня в голове каша. Я только что соврал человеку, которому поклялся никогда не врать снова, но, несмотря на все это, я все еще парень и мне нужно это.
— Закрой дверь.
— Уже.
— Боже, я люблю тебя.
— На мне надет светло-розовый кружевной бюстгальтер пуш-ап и соответствующие трусики-стринги.
Святой, святой Иисус. Мне даже не пришлось спрашивать, что на ней надето. Не помню, чтобы видел ее когда-либо такой возбужденной, а дерьмовая часть состоит в том, что я фактически не вижу ее. Черт возьми!
— Что надето поверх этого?
— Ничего, малыш. Я сняла свитер и джинсы, пока мы говорили о пирогах.
Ох, блин, это не происходит на самом деле. Я расстегиваю свои джинсы и спускаю их достаточно низко, чтобы освободить свой член.
— Оли… я такая влажная для тебя.
Я провожу рукой несколько раз по члену. Она даже не дает мне возможности что-то сказать. Все что я могу — это закрыть глаза и представить себе ее голое тело, сидящее на мне сверху, неустанно скачущее на мне, забирающее весь контроль, прямо так, как она уже делает это.
— Оближи губы, Оли. Ты можешь почувствовать мой вкус? О боже. Я могу видеть тебя, малыш. Я могу видеть, как твоя голова располагается между моих ног. Какая я на вкус?
— Сладкая, ты всегда такая сладкая. Где твои руки?
Ее дыхание медленное и тяжелое.
— На моей груди. Я сжимаю и… о… о боже… щипаю соски. Я люблю, когда ты щипаешь и царапаешь их зубами. — Я слышу ее стон. — Это как… выстрел удовольствия прямиком в мою киску. Я двигаю рукой сильнее и быстрее вокруг моего члена, обводя большим пальцем головку несколько раз.
— Ты делаешь меня таким твердым. Я хочу похоронить себя в твоей теплой, влажной киске.
— Оли… о боже!
— Ты можешь чувствовать меня?
— Да.
— Твои ноги широко расставлены для меня?
— Да.
— Твои пальцы влажные?
— Т-такие влажные, — она задыхается.
— Теперь вытащи их и обведи свой клитор.
— Ооо… дааа…
Я сгребаю в кулак простынь другой рукой.
— Кончай. Сейчас.
— Я-я… я к-кончаю! О боже!
Я толкаюсь себе в руку и позволяю своему возбуждению пролиться на рубашку.
— О, дерьмо… черт… — я задыхаюсь, когда сердце начинает выпрыгивать из груди. Голова откидывается назад, когда дыхание замедляется.
— Вивьен? Ты здесь, дорогая?
Бл*дь, ничто не может меня так быстро вернуть к действительности, как голос моей матери.
— Эм… да. Я здесь.
— Ты в порядке, дорогая? Мне показалось, что ты что-то кричала.
— Эм… нет. Я эм… смеялась. Я разговариваю с Оливером.
— О, ну, тогда открой дверь. Я хочу поговорить с ним.
Если эта женщина любит меня, она не откроет дверь…
— О боже, ты хорошо себя чувствуешь? Выглядишь так, будто у тебя жар. У тебя даже испарина на лбу.
Убейте меня сейчас же. Мои родители оба врачи, закончившие Гарвард. Моей маме не понадобится много времени, чтобы диагностировать Вивьен острый случай горячки от секса по телефону.
— Оли, твоя мама хочет поговорить с тобой.
— Ты включила громкую связь?
— Нет.
— Хорошо. Хорошего вам ужина, пришли мне фотографии своих пирогов и знай, что я не кончал так сильно уже на протяжении нескольких месяцев. Люблю тебя.
— Тоже тебя люблю, Оли, — она хихикает.
— Оливер?
— Привет, мама.
— Ты приедешь домой на Рождество, дорогой?
— Еще не уверен. Пытаюсь свернуть все дела здесь и не хочу пропустить свадьбу Алекс и Шона, поэтому не хочу давать каких-либо обещаний сейчас.
— Что ты имеешь в виду «свернуть все дела»?
— Я имею в виду, убедиться, что Брайс и Митчелл могут закончить все, что я не смогу до того, как поеду домой.
— А Кэролайн?
— С ней всё в порядке, — еще одна ложь, но уже своей маме. Я бы сказал, что я прокладываю короткий путь в ад сегодня, но так как я уже там, какое это на самом деле имеет значение?
— В порядке? Правда?
— Тебе лучше, чем кому-либо, известно, что она никогда не станет прежней снова, но ее доктора думают, что ей лучше, поэтому моя работа здесь окончена.
