Я сказал, что Маша прилетела «почти совсем неожиданно», вот почему. Было давно известно, что ей предстоит командировка в Ригу на завод ВЭФ. Радио, электротехника! Потом все заглохло. Вдруг спохватились: послать немедленно. И Маша срочно вылетела с обязательной деловой остановкой в Москве. Не успела даже известить меня телеграммой.
А Ленька увязался с ней, выпросил эту поездку как награду себе за успешное окончание девятого класса. Маша не отказала. Парень вообще-то самостоятельный. Пора. Но в то же время и не совсем один он окажется сразу в таких больших городах, как Москва и Рига. Он ведь дальше пригородной станции Маганск из Красноярска не ездил еще никуда. А выкинуть какую-нибудь штучку, несмотря на свои девять классов, Леньке нашему никакого труда не составит.
Словом, свалились они на меня буквально с неба. И при этом, уже по пословице, как снег на голову.
Первый вопрос: «Как долетели?» Второй: «Как там Алешка?» И третий: «А где же вам самим в Москве якорь бросить?»
Ну, долетели, конечно, хорошо, если оба стоят на ногах и со мной разговаривают. Алешка при бабушке Ольге Николаевне проживет надежнее, чем, допустим, было при мне и Шуре Королевой. А вот в Москве-то где приезжим нашим приютиться — дело похитрее.
Особенно для Леньки. Командировочного удостоверения у него не имеется. А паспорт собственный хотя и есть, но в Машином паспорте сделана отметка о регистрации брака с Константином Барбиным и, хоть убей, в одном номере с ней Леониду Барбину жить не позволят. В наше студенческое общежитие поместить его тоже не просто, комендант — что скала. Да, по совести, ни единой коечки свободной там и нет, а валетом с Ленькой ложиться на одну койку — утром сразу записывайся к зубному врачу, вставлять искусственную челюсть.
И осталось только единственное: поселить Леньку временно на даче у Стрельцовых. Можно и вместе с Машей. Даже вместе со мной. Стрельцовы — люди широкой, открытой души, и места на веранде нам всем троим хватит.
Но тут уже Ленька взбунтовался. Обидно стало человеку. Выходит, мы двое будем водить его на ночевку, как маленького. Очень хотелось ему пожить у Стрельцовых на даче, но еще больше хотелось полной самостоятельности. Тогда можно будет приходить в гости ко мне в общежитие, к Маше в гостиницу, звонить ей по автомату, передавать через дежурного записочки. Словом, пожить в Москве на полный ход, чтобы было потом чем похвастаться перед Славкой Бурцевым.
Маша пожала плечами, сказала:
— Не знаю, как ты, Костя, а я бы Леонида отправила и одного.
Ну, я и тем более согласился.
До конца дня мы вместе обедали, разговаривали, с боем устраивали Машу в гостиницу, а потом вручил я Леньке записку для Стрельцовых и проводил до вокзала.
— Езжай до платформы двадцать третьего километра, — объяснил ему. — Сойдешь и тропиночкой вдоль железной дороги шагай минут пятнадцать. Тут ты увидишь лужок, козу на веревке. В этом месте сворачивай направо, в Березовый переулок. Дача Василия Алексеевича под номером четырнадцатым. Жену его зовут Вероникой Григорьевной, а дочь — Риммой. Все! Завтра как штык с поездом восемь сорок семь будь в Москве. Маша здесь тебя встретит. Понял?
— Понял, Костя. Только что мне делать, если козы на веревке не будет? Вдруг ее уже хозяева домой уведут.
— Тогда поступай как хочешь. Тоже мне: сам я, сам! А для чего я назвал Березовый переулок и номер дачи? Забыл? Козу так запомнил!
И Ленька расплылся в улыбке:
— Нет, не забыл. Это ты меня, Костя, просто поймал на козе. А я все равно нашел бы Стрельцовых. Мы со Славкой Бурцевым на Правом берегу так…
В общем, отправил я парня. Не пропадет. С ним коробку зефира для Риммы послал, она зефир очень любит. Попалась еще на глаза лимонная кислота, тоже купил, послал с Ленькой. Это уже для Вероники Григорьевны. Жаловалась, что давно не продается в их дачном поселке лимонная кислота.
Тут два слова, пока не больше, об этой семье, потому что вся книга главным образом о ней и будет написана. Стоит сказать, кто такой сам Стрельцов, — и все сразу станет ясным. Василий Алексеевич одно время был красноярцем, дружил с нашим начальником пароходства и через него всю «фамилию» Барбиных знает превосходно. А теперь он — заместитель директора московского экспериментального завода.
Первый раз привела меня к себе на дачу Вероника Григорьевна, встретились мы с ней случайно, в электричке. Разговорились. А потом уже я стал у Стрельцовых, что называется, своим человеком. По землячеству. И вообще.
Ленька утром приехал на электричке точно «как штык». Его встретила Маша, и вместе с нею прямо с вокзала они явились ко мне в институт, чтобы сообща нам точнее расписать программу тех дней, пока Маша находится в Москве.
Но Ленька с ходу же заявил, что Рига ему сейчас не нужна. Пусть Маша едет без него. За двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь. Лучше как следует погостить в Москве. Стрельцовы приняли его очень ласково, сказали, что жить у них на даче он может сколько захочется. Римма проигрывала на патефоне новые пластинки, а Вероника Григорьевна пообещала показать ему все самое интересное, что только есть в столице. Уже сегодня дала билет на выставку, а на завтра — в Оружейную палату. Потом они вместе…
— Я же знаю, Костя, тебе всегда будет некогда. И Маше тоже некогда. И стану я по твоему или Машиному приказу ходить только от одного угла до другого. А Вероника Григорьевна…
Старая песня! Ему с Машей или со старшим братом ходить — так «под конвоем», а с посторонними — ничего. Только легче ли от этого станет Стрельцовым?
— Костя, у тебя здесь оказались удивительно хорошие друзья! — сказала Маша.
И я молча наклонил голову. Правильно!
Поздно вечером, вволю нагулявшись по выставке, Ленька уехал ночевать на свой «23-й километр». Расставаясь с нами, он между прочим почему-то спросил:
— Костя, а лимонная кислота не ядовитая?
Догадался я:
— Ну, если ты все еще живой, значит, сам видишь, не ядовитая.
Он таинственно заулыбался.
— Костя, а можно — купи снова для Риммы зефир, а Веронике Григорьевне эту самую кислоту.
Что вы с ним будете делать! Съел подарочный зефир. И с газировки на сухую кислоту перешел…
Проводив Леньку, мы с Машей отправились в Парк культуры. Долго бродили по тихим дорожкам. И я рассказывал о Стрельцовых.
Вдруг хлынул теплый проливной дождь и загнал нас в самый угол Нескучного сада, под огромное ветвистое дерево.
Далекие светились огоньки. Еле слышная доносилась музыка. Крупные капли дождя стучали по широким листьям лопухов. Ствол дерева был слегка наклонен, здесь было сухо и потому еще, что мы стояли, тесно прижавшись друг к другу.
И я опять рассказывал Маше о Стрельцовых. Говорил, что не могу не написать книгу, хотя пока и не знаю, как завершить ее, потому что и в самой жизни конец этой истории еще не определился. Маша решительно меня поддержала: «Об этом написать книгу надо». И мы вместе с ней попробовали заново пройтись по всему течению событий.
Маша сказала:
— А знаешь, Костя, конец для книги надо все-таки определить заранее. Иначе трудно писать.
— Пожалуйста, — сказал я, — если надо, так надо. Для меня, например, законный конец повести совершенно ясен. Даже, гарантии ради, могу начать с конца. Сейчас так многие писатели делают. Вот тебе конец, вернее, начало: «Когда я плечом все-таки высадил дверь, я увидел на полу…» И дальше, сама понимаешь, потом можно размотать все обратно.
Но Маша не согласилась.
— Во-первых, я не думаю, Костя, чтобы в действительности мог быть подобный конец и тем более, что такой конец должен быть. Во-вторых, так начинаются только детективные романы, а ты ведь обязан рассказать о простой человеческой драме некоторых современных Дон-Кихотов. И в-третьих, на этот раз ты все имена и фамилии непременно замени и не пиши от первого лица, потому что здесь, в самих событиях, совсем не ты главную роль играешь.
Мне стало немного обидно. Вот в точности так прошлый раз Тумарк советовал мне писать о Шуре Королевой. Но Маша тогда не настаивала. Почему же теперь и она переменила свой взгляд?
— Да я ведь и никогда, Маша, не играл главные роли, я просто пишу без утайки, открыто, об всем, что сам хорошо знаю и вижу. От первого лица тогда писать мне легче.
— «Скажите вы, калеки и калекши, где, когда, какой великий выбирал путь, чтобы протоптанней и легше…» — смеясь, продекламировала Маша. — А надо подумать и о Стрельцовых. Тут ведь иное, чем с Шурой Королевой. И потом, когда ты пишешь от первого лица, ты часто бываешь не очень серьезен. Не все читатели это любят.
— Все равно, — сказал я упрямо, — от первого или третьего лица, даже хоть от четвертого, никуда я себя не спрячу. И не хочу прятать. И пусть считают меня несерьезным. А мост через Енисей с ребятами построил и я. Шуру Королеву из беды вытащить тоже помог я, а Шахворостову рога обломали накрепко. И помочь Стрельцовым я просто обязан…
