— Живем на земле, Саша…
— Земля только и рождает все прекрасное!
— И гадов тоже, — Владимир снова засмеялся. — Я понимаю. Ты предлагаешь нам повторить клятву Герцена и Огарева: пожертвовать нашей жизнью на избранную нами борьбу. Отлично! А ты не выяснял, какого роста были Герцен и Огарев? И мы с тобой — какого роста?
— Без балагана!
Владимир сделался серьезным. Изучающим взглядом скользнул по лицу Александра, потом повернулся к Москве, той, которая за рекой, за светлыми просторами Лужников уходила в бескрайние дали. Сквозь дымчато-сизый туман по-особенному ярко поблескивали золоченые купола кремлевских соборов. Словно стремясь притянуть к себе все остатки лучей заходящего солнца, выпячивались вперед тяжелые громады высотных зданий. Над ними белой метелицей кружились голубиные стай. По крутой насыпи тащился бесконечный состав: цистерны, цистерны, потом открытые платформы, загруженные высокими белыми ящиками, автомашинами, приподнятыми на дыбы, потом снова цистерны…
— Клянемся! — негромко проговорил Владимир. И подал руку Александру.
— Перед лицом Москвы! Перед лицом Родины! — торжественно отозвался Александр. — Клянемся ничем не опозорить своего доброго имени, всю жизнь свою посвятить борьбе за счастье людей. Быть честными и справедливыми во всем.
Он потянулся, неловко пытаясь обнять Владимира, но тот сердито загородился локтем:
— Ладно! Мы не в театре. Можно и без красивых жестов.
— Клятва должна быть как клятва, — виновато сказал Александр.
— Помнится, Герцен писал, что и свою клятву, позже, он счел театральной. Чего же нам с тобой спустя сто лет повторять ошибки классиков?
Александр поморщился:
— Володя, ну зачем опять балаган? Нас же здесь только двое.
— От смысла нашего обещания я не отказываюсь, — лениво сказал Владимир. — У меня память плохая только на чужие цитаты, а свои слова я всегда хорошо помню. Разве этого мало?
— Нет конечно…
— Ты хочешь, чтобы я стал на колени, поцеловал холодную сталь шпаги, расписался на пергаменте собственной кровью? И я сделал бы это, Сашка! Если бы… Если бы нас было здесь действительно только двое. А мы стоим — ты погляди! — «перед лицом всей Москвы». И на меня с тобой отовсюду тоже посматривают. Сам знаешь, я очень люблю балаганить на людях, но балаганить, произнося публично клятвенные слова, я не стану.
— Да разве…
— Времена нынче иные, не герценовские, — Владимир подавлял все попытки Александра вставить хотя бы несколько слов. — Двадцатый век, вторая половина. Физика, химия, высокие скорости, высокие энергии, высокий к. п. д. На земле нынче все происходит проще, земнее. Не тоскуй, Саша, по герценовским временам! И перестань озирать ангельским взглядом макушки кремлевских соборов. Долг гражданина перед родиной во все времена и эпохи остается незыблемым. — Он хлопнул Александра по плечу: — Вот что, давай-ка лучше сядем в троллейбус и в приличнейшем месте скрепим наше обещание. Строго по ритуалу наших дней, не кровью, а бутылочкой саперави. Не бычись! Конечно, я балаганю. Но балаган ты уж мне оставь. В этом — и я и вся жизнь моя!
Он потянул Александра за рукав, сдержанно похохатывая и подмигивая. Александр отрицательно затряс головой, отмахнул упавшую на лоб тугую прядь волос.
— Не надо так, Володя… Не надо… Как ты не понимаешь? Ну, отпусти! Куда ты меня тянешь?
Владимир снова сделался серьезным.
— Понимаю ли? Все понимаю, друг Александр Иванович… — И раскололся звонким хохотом: — Вот черт, сочетание точно такое, как и у Герцена, — Александр Иванович. Раньше я и не замечал. А вот у меня нет ничего огаревского… Да ладно, ладно, понимаю я все. Но ровно в девять часов двадцать минут на одном из углов меня будет ждать хорошо и тебе известная Римма. Если здесь задержаться хоть немного, я рискую явиться на свидание только с самим собой. Римма не ждет даже одной минуты. Едем, Сашка! Едем, Александр Иванович!
— Ты в ресторан меня зовешь или…
— Нет никаких противоречий! Железная логика: сначала за Риммой, а потом — в ресторан. Точнее, в кафе. Да-а, втроем! Приобщим девушку тоже к нашей священной клятве. Достойна вполне. Жанна д’Арк! И святая. И воин. Блузку носит силоновую, а под блузкой — кольчуга. Едешь?
— Н-нет…
— Как хочешь… А я не могу, связан словом. Вот тебе адрес: кафе «Андромеда». Молодежное. Поэтому никакого пьянства не будет. Римма не позволит. Да я, пожалуй, при ней и сам не позволю. Разговор насчет саперави с подтекстом «коньяк» — просто шутка. Надумаешь — приезжай! Место для тебя я займу. — И на ходу уже бросил: — А клятву нашу — слушай, еще раз говорю — не считай балаганом. Во всяком случае, для себя. Тебе она и по профессии очень подходит.
Александр долго глядел ему в спину, прямую, крепкую, словно литую. Следил с доброй завистью за его широким свободным шагом, каким он пересек на красный свет проезжую часть шоссе, даже не поворачивая головы в сторону несущихся на него машин. Милиционер был далеко, свистел, грозил полосатым жезлом. Владимира это словно бы и не касалось. Он спокойно вскочил на подножку троллейбуса, как раз подкатившего к остановке.
Гасли золотые макушки кремлевских соборов. Теряя сочность своих красок, багрово-дымное зарево над домами, среди которых упал, исчез огненный шар закатного солнца, постепенно расплылось ровной полосой по всему горизонту. Сумерки не опустились на город, а как бы наоборот — медленно поднялись из его глубоких улиц и затопили, залили чернью все видимое пространство. Потом как-то враз вспыхнули бесчисленные цепочки электрических огней, не уничтожив темноту, а только резче ее оттенив. Глухо постукивая мотором и как бы таща за собой золотое сияние, по Москве-реке прополз прогулочный катер.
Александр восхищенно оглядывал этот новый, ночной лик города, по-особенному величественный и спокойный.
Было наивно и глупо вдруг удариться в сентиментальность. Владимир, пожалуй, прав. Нынче не герценовские времена, совсем не тот строй и образ мыслей. И «ритуал» для клятв не тот. Ведь даже и Герцен, действительно, впоследствии вспоминал лишь со светлой улыбкой о своем юношеском порыве — не клятва определила весь дальнейший жизненный путь и его и Огарева. Поклялись или не поклялись бы они друг другу «перед лицом Москвы», а делу, которое они задумали, все равно остались бы верны. Не надо красивых жестов и высоких слов там, где и без слов все понятно. Еще более наивно и глупо проводить, хотя и далекую, параллель между собой и Герценом. Опять-таки Владимир прав. Как говорится, не те масштабы. Не те возможности и замыслы. Герцен и Огарев готовили себя в революционеры. Он же — рядовой финансовый работник. Профессия, которую почему-то неловко называть в компании незнакомой молодежи. Это почти все равно что объявить: «Работаю продавцом в магазине».
А между тем… Между тем высокая принципиальность, безупречная честность, гражданственность и благородство — это личные качества человека, а вовсе не признаки должности и даже целой профессии. Миллионы людей в стране заняты счетной работой. Кто они: педанты, регистраторы или творцы? Формалисты, крючкотворы или ответственные стражи государственных интересов? Задай такой вопрос любому — засмеют: «Вы ломитесь в открытую дверь! Да кто же может отнести огульно всех счетных работников к разряду регистраторов, педантов, крючкотворов? Болезненная мнительность у вас, дорогой!»
А между тем… Между тем все-таки неизмеримо лучше бы иметь в кармане диплом инженера-электрика, как у Владимира. Любого инженера! Или врача, или хотя бы педагога. Это тоже совершенно бесспорно.
Ну, а если отбросить все унижающие себя сожаления и сомнения в неправильно выбранном пути? Идти дорогой, которой пошел.
Да, да, вот именно поэтому, только как внутренний протест против собственной неудовлетворенности, он и выкрикнул вслух свою клятву, позаимствовав неумирающие слова Герцена. Слова и силу страсти, с какой «перед лицом Москвы» теперь он обязался быть человеком-борцом. Независимо от диплома, независимо от профессии, независимо от своей должности бухгалтера расчетного отдела. А вернее, пусть зависимо, сто раз зависимо от всего этого! Так и только так!
А почему бы не поговорить об этом и еще? Володя Мухалатов — умница.
С Владимиром они ровесники и друзья детства. Потом судьба и трудные конкурсы при поступлении в вуз разбросали их по разным городам. И вот второй год они снова вместе. На одном заводе. Такие же. И что-то новое в каждом. Мужское, упрямое. А Владимир молодчина, сумел разработать даже какой-то необыкновенно емкий и потому экономичный аккумулятор…
Александр посмотрел на часы. Всего лишь четверть одиннадцатого. А до кафе «Андромеда» можно доехать за двадцать минут.
Глава третья
Кафе «андромеда»
