— Ты всего лишь брат моего покойного супруга. И хотя прошло уже столько лет, ты не должен этого забывать. Так приказал sadhu: тебе запрещено наслаждаться, когда ты сеешь свое семя. Никакой страсти, ты слышишь? Не смей наслаждаться!
К тому времени я пришел к выводу, что наконец-то отыскал истинную родину амазонок и источник всех легенд о них. Одна из легенд гласила, что амазонки оставляют у себя только незначительную часть мужчин, дабы оплодотворяться при их помощи.
На следующий день наш хозяин любезно обошел всех соседей, пока не нашел одного, который собирался отправиться на запряженной быками телеге в соседнюю деревню, дальше в глубь побережья, и согласился взять нас с Тофаа с собой. Мы поблагодарили хозяев за гостеприимство, а я дал мужчине мелкую серебряную монету, в качестве платы за ночлег. Однако властная супруга тут же отобрала ее. Мы с Тофаа устроились сзади повозки, и нас здорово тряхнуло, когда она дернулась с места и покатила по низкому мутному болоту. Чтобы убить время, я спросил свою спутницу, что имела в виду женщина, когда назвала себя sati.
— Это наш старинный обычай, — пояснила Тофаа. — Sati означает «верная жена». Когда мужчина умирает, то его жена, если она настоящая sati, бросится в погребальный костер, на его тело, и тоже умрет.
— Понятно, — задумчиво произнес я. Возможно, я ошибся, посчитав индусских женщин властолюбивыми амазонками, в которых не осталось ничего женственного. — А что, здесь есть своя логика. Мне это, пожалуй, даже нравится: верная жена сопровождает своего дорогого возлюбленного супруга в загробный мир, желая остаться с ним навсегда.
— Ну, не совсем так, — возразила Тофаа. — Как говорится: всякая жена мечтает умереть раньше своего супруга. Так происходит, потому что положение вдовы у нас немыслимо. Возможно, что ее супруг был при жизни полным ничтожеством, но что ей делать, когда она лишается даже такого? Ведь так много женщин постоянно достигают зрелого брачного возраста — одиннадцати-двенадцати лет. Разве есть у потерявшей свежесть немолодой вдовы шанс снова выйти замуж? Оставшись одна на всем свете, лишившись поддержки и защиты, она представляет собой бесполезную, ненужную вещь, и все кому не лень осыпают несчастную насмешками и бранью. Слово, обозначающее на нашем языке вдову, буквально переводится как «мертвая женщина, которая дожидается смерти». Поэтому, сами понимаете, ей лучше прыгнуть в костер и погибнуть в нем.
Это как-то разом снизило пышность высокопарных сантиментов, но я все-таки заметил, что подобное поведение требует немалого мужества и не лишено определенного чувства достоинства.
— Ну, на самом деле, — сказала Тофаа, — этот обычай возник из-за того, что некоторые женщины, собираясь выйти замуж повторно, уже заранее подбирали себе новых мужей и отравляли тех, за которыми были замужем на тот момент. Жертвенный обычай sati был введен правителями и жрецами как раз для того, чтобы прекратить эти широко распространенные убийства мужей. Был принят закон, что, если мужчина умирает по какой-то причине и его жена не может доказать, что не имеет к этому явного отношения, она должна прыгнуть в погребальный костер; если же женщина точно была виновата, то ее бросали в костер родственники умершего. Таким образом, это заставило жен дважды подумать, прежде чем травить своих мужей, и даже заботиться о них, когда те заболевали или становились старыми.
Я решил, что ошибся. Индия вовсе не была страной амазонок. Это была родина гарпий.
Хочу заметить, что все, что мне приходилось видеть здесь впоследствии, лишь подтверждало правильность этого моего заключения. Мы пришли в деревню Панрути вскоре после захода солнца и обнаружили, что здесь тоже нет дак бангла. Тофаа снова перехватила на улице мужчину, и мы прошли через то же самое представление, что и накануне. Он отправился домой, мы последовали за ним, хозяин громко отказывался впустить нас, а потом его резко отодвинула в сторону своевольная женщина. Единственное отличие заключалось в том, что муж-подкаблучник был совсем молодым, а жена — значительно старше.
Когда я поблагодарил хозяйку за то, что она пригласила нас, а Тофаа начала переводить мои благодарности, случилась небольшая заминка.
— Мы благодарим вас и вашего… хм… мужа?.. сына?
— Он раньше был моим сыном, — ответила женщина. — А теперь он мой муж. — Должно быть, я изумленно раскрыл рот, потому что она продолжила объяснения: — Когда его отец умер, он был нашим единственным ребенком и вскоре должен был войти в возраст и унаследовать этот дом со всем его содержимым. Тогда я стала бы «мертвой женщиной, которая дожидается смерти». Поэтому я подкупила местного sadhu, чтобы тот поженил нас с мальчиком — он был еще слишком молод и невежествен, чтобы протестовать, — и таким образом я смогла сохранить свою долю имущества. К сожалению, он оказался не слишком хорошим мужем. Пока что стал отцом только этих троих детишек: моих дочерей и его сестер. — Хозяйка показала на детей, которые сидели, разинув рты, и выглядели недоразвитыми. — Если мое потомство этим и ограничится, то их возможные мужья в будущем станут наследниками. Если только я не отдам девочек в храмовые шлюхи-девадаси. Или же, возможно, поскольку они, как это ни печально, настоящие дурочки, я могу подарить их Священному ордену хромых попрошаек. Хотя, боюсь, они окажутся слишком глупыми для того, чтобы правильно просить подаяние. В любом случае, я очень беспокоюсь и, естественно, каждую ночь стараюсь изо всех сил, чтобы произвести на свет еще одного сына, ведь только в этом случае все мое имущество унаследуют прямые потомки. — Хозяйка проворно поставила перед нами на стол несколько деревянных дощечек с приправленной карри едой. — Поэтому, если вы не возражаете, мы поужинаем побыстрее, чтобы потом отправиться в свой паланг.
И снова ночью меня разбудили хлюпающие звуки surata, которой занимались в комнате. На этот раз они сопровождались настойчивым шепотом. На следующее утро Тофаа объяснила мне, что наша хозяйка повторяла: «Сильнее, сын! Ты должен стараться изо всех сил!» Я подумал, уж не собирается ли алчная женщина в следующий раз выйти замуж за собственного внука. Однако решил не вмешиваться не в свое дело и поэтому ни о чем не стал спрашивать. Точно так же я не стал делать замечаний Тофаа и объяснять ей, что с точки зрения христианина все индуистские верования — один сплошной грех, да и просто по-человечески мне их мораль пришлась весьма не по вкусу.
Наша цель — столица Чолы Кумбаконам — находилась не так уж и далеко от того места, где мы пристали к берегу. Однако купить на побережье верховых лошадей оказалось невозможно, да и желающих подвезти нас до соседней деревни или города тоже не нашлось. По-моему, местным индусам не позволяли этого делать их жены. Поэтому нам с Тофаа пришлось добираться до столицы невероятно долго и с постоянными пересадками: то мы покачивались на повозках, которые тянули буйволы, неуклюже подскакивая на их острых хребтах; то нас тащили на каких-то каменных салазках, где мы сидели, расставив ноги; то мы тряслись верхом на вьючных ослах, а раз или два ехали на настоящих оседланных лошадях. Однако чаще всего мы просто шли пешком, а ночевать нам обычно приходилось прямо на обочине дороги. Но это все еще куда ни шло, гораздо хуже было то, что каждую ночь Тофаа притворялась, хихикая, что я устраиваю ночлег в дикой местности только для того, чтобы изнасиловать ее. Когда же ее ожидания не оправдывались, она потом почти всю ночь обиженно жаловалась, что я плохо отношусь к высокорожденной госпоже по имени Дар Богов.
