Не сдвинулись с места и Ларс с Нинти. Молодой маг был слишком слаб, к тому же ему требовалось какое-то время, чтобы разобраться в происшедшем, осознать, что он более не стоит на грани смерти и в грядущем его ждет не конец, а начало долгого и такого трудного, какой может быть только жизнь, пути. Девушка склонилась над ним, вытирая пот со лба юноши, время от времени поднимая глаза, чтобы бросить взгляд на Шамаша, ожидая, когда тот, наконец, оставит умирающего и обратит свое внимание на живых.
Что же до Евсея и Бура, то они, преодолев каменную насыпь, приблизились к небожителю, встали в нескольких шагах за Его спиной, не смея подойти ближе.
В глазах караванщика стоял благоговейный трепет. Его душа, которая и перед сражением не сомневалась в том, что странник, с которым караван свел путь — сам повелитель небес, теперь получила то неопровержимое доказательство, которое было способно развеять любые сомнения, забреди они в душу слабого смертного: Шамаша признали другие небожители, сначала госпожа Кигаль, а только что и поверженный Им Губитель.
Сознание караванщика было удивительно ясным, в груди звенела струна, наполняя весь внутренний мир мелодией радости, в то время как мысли, сперва медленно, несмело, затем все быстрее и решительнее стали складываться в слова хвалебной песни — оды.
Бур же не спускал воспаленного взгляда горевших болью глаз со старика. Ему страстно хотелось встать рядом с ним на колени, держать голову, слушать стук сердца, смотреть в глаза, поддерживая в этот последний для Абры миг и пытаясь хоть как-то облегчить деду посмертный путь. Юноша был готов принять его последний выдох. Он желал этого. Но не смел даже кашлянуть, хотя бы таким образом обращая на себя внимание жреца, рядом с которым находился небожитель. "Ничего, — успокаивал он себя, стараясь хоть как-то унять накатившуюся на него дрожь бессилия, — в такой миг куда важнее, чтобы рядом был бог, чем смертный, даже если последний — человек одной крови…"
— Господин, — прошло некоторое время, прежде чем старик набрался достаточно сил и смелости, чтобы заговорить вновь, — прости меня… Я понимаю, что не заслуживаю даже Твоего внимания, не то что прощения, однако… — не закончив фразы, он застонал и скривился от резкого приступа боли.
— Ты, ни в чем не провинившийся передо мной, просишь прощения у своего убийцы, пусть и невольного… — колдун тяжело вздохнул. Его глаза были полны боли.
— Почему, интересно мне знать, свою вину чувствуют лишь те, кто стал жертвой обстоятельств, в то время, как настоящие преступники не испытывают даже неудобства, не то что угрызения совести? — донесся до них задумчивый женский голос. Выйдя из тени, к ним неторопливо приблизилась Эрешкигаль, остановилась рядом, таким образом, чтобы в одно и то же время видеть и Абру, и Шамаша. — Никогда не думала, что с Нергалом так легко справиться… Прости, но, если быть откровенной, я не верила, что ты сможешь его победить, — она качнула головой, словно еще раз взвешивая все возможности, которые, по ее мнению, были явно не в пользу чужака, — потому и настаивала на том, чтобы ты держался подальше от него… И я не могла помочь тебе. Потому что он использовал бы мою силу против тебя. Он умеет.
— Я знаю… Позаботься о нем, — колдун указал на умирающего, а затем отодвинулся чуть в сторону, освобождая богине место.
— Конечно, — кивнула та, опускаясь рядом со смертным совсем как всепонимающая и всезнающая плакальщица — провожатая. Ее заботливые руки коснулись головы старика, губы зашептали: — Ничего не бойся. Смерть — лишь миг. Я провожу тебя по Ту сторону, в самый светлый и счастливый из миров.
— Госпожа моя, я не достоин… — прикосновение богини вернуло старику силы. Не чувствуя боли, он чуть приподнялся на локтях, не спуская с повелительницы подземного мира взгляда мерцавших смертью глаз.
— Ты столько лет верой и правдой служил мне. Я ценю верность более всего. Так что не сомневайся — ты достоин. И я намерена щедро вознаградить тебя… А сейчас успокойся, примирись с миром, простись со всем, что оставляешь позади, ибо нам пора.
— Да, госпожа. Благодарю Тебя… — однако в его глазах было сомнение, словно оставалось еще что-то, не позволявшее его душе упокоиться с миром. Он страстно хотел что-то сказать, узнать, но не смел заговорить с грозной богиней первым.
— Что тебя не отпускает? — почувствовав это, спросила та, превратившись на миг в его глазах в обычную женщину.
— Этот город… Ты простишь его за… за предательство Хранителя?
— Предательство простить невозможно… — в ее взгляде, скользнувшем по тому месту, где чернело пятно — все, что осталось от мага, попавшего под горячую руку Губителя, мелькнула нескрываемая ненависть, — Однако, — Эрешкигаль вздохнула, вновь повернувшись к жрецу, сменяя ярость на сочувствие, — город тут ни при чем. Он ни в чем передо мной не провинился.
— Ты ведь не оставишь его в Своей милости? — спросил Абра, с надеждой и мольбой глядя на Нее. Увидев, что богиня медленно качнула головой, он в отчаянии вскричал: — Но почему?! - ему было невыносимо больно думать о том, что город может лишиться своего божественного покровителя.
— Не жалей об этом, — вздохнув, проговорила та, — моя милость не многого стоит. Что же до защиты, — богиня бросила быстрый взгляд куда-то назад, — можешь не беспокоиться: у города уже есть новый покровитель.
— Господин Шамаш! — жрец с радостью взглянул на бога солнца. О, как бы это было замечательно! Лучшего и представить себе нельзя!
— Нет, — она чуть заметно улыбнулась, — этого бродягу на месте не удержать.
— Но кто же тогда…
— Гулла, девочка, подойди сюда, — женщина подняв взгляд на застывшую поодаль горожанку, поманила ее рукой. Та, с явным сожалением выпустив ладонь Ларса из своих тонких холодных пальцев, приблизилась к великой богине.
— Мне больше нравится, когда меня зовут Нинти, — проговорила она, с некоторым укором посмотрев на Эрешкигаль: ей вовсе не хотелось, чтобы смертные узнали правду о ней прежде чем она сама будет готова произнести ее слова, однако, понимая, что теперь уже поздно что-либо менять, смирилась, может быть даже легче, чем сама того ждала.
— Богиня врачевания! — восторженный вздохом сорвалось с губ Евсея. Для него это был поистине великий день — увидеть стольких небожителей!
Та скользнула по караванщику быстрым взглядом, на миг задержалась на лице Шамаша; ее губы шелохнулись, рот приоткрылся, словно она уже была готова заговорить с ним, однако в самый последний момент почему-то передумала, и, вздохнув, склонилась над стариком.
— Извини, — тихо проговорила Нинтинугга, — но ты умираешь и всей моей силы не хватит, чтобы спасти тебя. Конечно, я могла бы воскресить…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
