– Пустая кровь… гнилая… иди к себе.
Девочка поспешно встала. Она выскользнула за дверь, не проронив ни слова. А Тора осталась наедине со старухой. Та же сидела прямо.
Идеальная осанка.
Руки лежат на груди.
Длинные сухие пальцы касаются камеи, единственного украшения.
– Думаешь, мне что-то от тебя нужно? – поинтересовалась старуха, и мизинец соскользнул с кружевного плетения оправы.
– Нет.
– Лжешь. Ты… и она… тебе ее жаль, верно? Всем жаль бедную девочку… последняя нить… род прервется. – Губы старухи презрительно изогнулись. – Этот род уже прервался. Из-за тебя!
– Боюсь, я не понимаю, о чем вы говорите.
Старуха поднялась. Двигалась она медленно, но уже без той неловкости, сквозившей в каждом жесте напоминанием о почтенном возрасте. Да и Тора отчетливо увидела, что не так уж женщина и стара.
– Не понимаешь. Слишком тупа. Ограниченна.
– Извините, но я не намерена и дальше…
Ледяная ладонь легла на запястье Торы, прижимая к подлокотнику кресла.
– Думаешь, что ты победила?
Безумная.
И более безумная, чем Торе представлялось изначально. Но, вглядываясь в искаженные ненавистью черты лица, она не испытывала страха, скорее уж удивление. Неужели и сама Тора, поддайся она на уговоры Хильды, стала бы такой?
Нет, не сразу.
Год. Или два. Или двадцать… у этой женщины был нелегкий путь. Возможно, у нее имеется веская причина ненавидеть Тору, но это чувство разрушило саму женщину.
– Я думаю, что вы не в себе, – ответила Торхилд, глядя гостье в глаза. – Возможно, вам следует подняться и прилечь. Я распоряжусь, чтобы подали ромашковый отвар. Или вы предпочитаете иные травы?
Старуха зашипела.
А во второй ладони мелькнул клинок.
– Кровь за…
Тора стряхнула руку с запястья, перехватила вторую, вывернула, удивляясь собственной силе, заставляя разжать пальцы. Ненависть в бледных глазах старухи стала ярче.
– Я вас никогда прежде не видела. И надеюсь, что не увижу больше. – Тора ногой поддела клинок, отправляя его под кресло. – Мне следовало бы выставить вас из моего дома. Или запереть.
Сказала и поверила: это действительно ее дом.
С той минуты, как она впервые переступила его порог, еще не понимая, что останется здесь навсегда.
Ее дом и семья, которую Тора не позволит у себя отобрать.
Никому. И никогда.
Старуха не пыталась вырваться. И до чего же уродлива она была… А Хильда, как скоро она растеряла бы свою красоту? Зеркала знают правду.
– Но я не стану этого делать. Как не стану беспокоить моего мужа, которому вряд ли понравится то, что вы пытались меня убить.
Виттар придет в ярость.
И сделает что-то такое, что усугубит и без того непростую ситуацию. Король будет зол, узнав, что Оден сбежал от невесты. А если еще и с этой женщиной что-то случится… Нет, Тора справится сама.
– Я провожу вас в ваши покои. И там вы останетесь до завтрашнего дня…
Взгляд старухи погас.
Она позволила себя увести. Шла медленно, шаркая ногами, опираясь на руку Торы, словно бы изначально именно помощи и ждала.
– Он тебя бросит… – заговорила она лишь у своих покоев. – Сейчас ты красива, но пройдет время… немного времени, и красота исчезнет. Или надоест. И он найдет другую… или других. Мужчины непостоянны. Что будет с тобой?
Хильда тоже спрашивала об этом.
Тора не знала, что будет с ней, но теперь могла сказать, чего точно не будет: она не позволит ненависти и страху изуродовать себя.
– Тебя отошлют. С глаз долой. – Старуха скалилась, сдерживая не то смех, не то всхлип. – И забудут…
– Нет. – Тора открыла дверь.
– Надеешься на лучшее?
– Не надеюсь. Я знаю.
Виттар любит ее.
А остальное… Тора справится.
– Отдыхайте. Я пришлю к вам горничную. Может, все же пригласить врача?
Пожалуй, следовало запереть дверь на ключ.
Или предупредить Виттара. Он рассердится, узнав, что жена промолчала. Расстроится. И, наверное, что-то неладное почувствовал, если поставил у двери охрану.
Но Тора знала: бояться нет нужды. Та ненависть, которая живет в глазах старухи, бессильна. Слишком долго она пряталась.
Шептала.
Как Хильда когда-то. Но Хильда ничего не умела сама.
И старуха тоже.
Девочку жаль… но если завтра рассказать Виттару, не все, лишь кое-что… пусть передаст королю… тот не добр, но разумен. И не позволит, чтобы ненависть старухи уродовала Лунную.
Беспокойница-луна все же спряталась за тучи, и Тора задремала. Она не слышала, как вернулся муж, но почуяла его во сне и улыбнулась. Хорошо, когда он рядом.
А утром раздался крик…
Жаловаться на старуху не пришлось. Почему-то Тора совсем не удивилась, узнав, что ночью та упала с лестницы. И предпочла не заметить, как Виттар отвел взгляд.
Что ж, зато Лунная, как бы ни повернулось дело, получит немного свободы.
Осенние грозы приходят с востока.
Сползают по шершавым склонам гор, оставляя клочья туч в сизых ельниках предгорий. И уже потом, выбравшись на торные пути, щедро роняют холодную воду. Молнии же берегут. Да и силы тоже. Выплеснув первую ярость, они ударяются в слезы и сыплют, сыплют день за днем бисер дождя.
В дом же пробирается сырость.
Слуги, которым дозволено было вернуться, в спешке вынимают из каминов сухие букеты, композиции из перьев и белого газа, лент, ракушек… Их упаковывают в шляпные коробки и отправляют на чердак до следующего лета. А в каменных колыбелях рождается огонь.
Мне нравится смотреть на него.
Дождь словно бы жалуется. Я же сочувствую, пусть и не понимаю больше воду. Ответить тоже неспособна: лоза оставила меня.
Больно?
Нет.
Непривычно только. Я стараюсь не думать о том, вернется ли сила. Быть может, да. Быть может, нет. Я жива, и это ли не главное?
Жива и почти счастлива.
Есть дом. И брат.
Дракон.
Цветочное лото на троих – за Хвостика играем по очереди. Бочонки в холщовом мешочке перекатываются, стучат друг о друга, и, сунув руку, я стараюсь нащупать чайную розу. Только ее не хватает для победы. Брокк хмурится и пальцем грозит: ему нужны незабудки и тигровая лилия.
– Не жульничай! – Братец тянется, чтобы отобрать мешок, но я успеваю выхватить бочонок.
Сжимаю в кулаке.
И загадываю: если все-таки роза, то Оден сегодня появится… или завтра… послезавтра – самое позднее. Я так устала ждать. Верю. Знаю, что придет. Он ведь клялся и клятву не нарушит, но… дождь за окном. Осень. И почти месяц тишины.
Хоть бы слово написал…
Вначале ждать было легко. Я много спала и много ела, пребывая в каком-то умиротворенном, расслабленном состоянии, в котором просто не оставалось места сомнениям. Закрывая глаза, представляла себе, что Оден рядом. И присутствие его было таким явным, что сны получались легкими, акварельными.
Но слабость уходила.
А одиночество разрасталось. И в какой-то момент я возненавидела вечера за то, что чувствовала себя потерянной. Я сидела допоздна, но все равно приходила к пустой кровати, ложилась, закрывала глаза и говорила, что ждать осталось недолго.
Потом наступало утро.
И новый день. Тоска отступала.
– Ну? – Брокк протянул ладонь, требуя бочонок. – Что там?
Сирень.
И выиграл Хвостик… везет ему.
– Повторим? – предложил брат, складывая бочонки в мешок. – Если ты не устала.
– Не устала, но… не хочется. Извини. Лучше расскажи, что нового слышно.
Устроившись на ковре, я положила голову Брокку на колени и закрыла глаза. Под его истории легко дремать. А он говорит о скачках, которые состоялись неделю назад… о Королевском театре, где случился скандал перед самой премьерой… о гадальном салоне, открывшемся на площади и за несколько дней ставшем известным благодаря некоей даме… о пожаре, что произошел в редакции «Сплетника»… о том, что после зимнего бала король вновь обратит взгляд на запад и разделит земли за Перевалом…
…и ходят слухи, будто бы его величество собирается жениться.
Про Одена ни слова.
Я не спрашивала. И Брокк молчал.
– Эйо, послезавтра я возвращаюсь за Перевал. – Он передал мне дракона. Хвостик долго топтался, устраиваясь на моем животе. – Я и так слишком много времени потратил.
Ему позволили остаться со мной, но время истекло.
Наш род слишком многим обязан королю, чтобы Брокк мог игнорировать приказ. Да и… ему ведь нравится его работа. У него только и осталось что мастерство.
А еще я.
– Если хочешь, возьму тебя с собой.
– В Долину?
– Можно и туда, дом все равно пустует, но вообще-то на полигон. Я покажу тебе драконов…
– Спасибо.
Уехать? За Перевалом тоже осень, но с Брокком я не буду одна.
А Оден?
Он ведь обещал вернуться за мной.
– Послезавтра. – Брат провел пальцем по переносице. – Я не хочу оставлять тебя без присмотра.
Брокк собирался добавить еще что-то, но промолчал.
Наверняка это связано с Оденом.
И с отъездом.
На этот раз я долго сижу в темноте, прикладываю ладони к влажному стеклу, силясь разглядеть хоть что-то за пеленой дождя. Потом все же возвращаюсь в постель и закрываю глаза. Считаю до десяти.
