губернскую Управу поступают устные и письменные жалобы на местные продовольственные совещания, не принимающие всех, зависящих от них мер в раздаче сахара по карточкам. Некоторые продовольственные совещания этим не ограничиваются и прямо противодействуют введению карточной системы. Такого образа действий держатся те продовольственные совещания, состав которых проникли торговцы, непосредственно заинтересованные в сохранении сахарной неурядицы.
B. П. Кравков, 10 июля
Трогательная тишина и в природе, и в злодеяниях человеческих. Предполагавшаяся было ночная атака наша, благодарение Богу, отменена. Войска, многократно обжегшись о неудачные попытки атаковать немца, сдали сильно духом, из окопов их ничем не выгонишь, деморализовались. Вина в том всецело – военачальников, не умеющих маневрировать человеческими силами и не желающих считаться с элементарными законами человеческой психики. Масса солдат обнаруживает вредное для боевого дела стремление «залегать», неся из-за этого большие потери, чем если бы быстрее и дружнее шли вперед; многие из солдат повадились падать навзничь, задирая кверху ноги, с целью, чтобы ранило их в ноги. То, что проделано нашими стратегами – одна бутафория и кинематограф, мощная подготовка артиллерией, после чего – атака, и бросается в нее маленькая горсточка; командный состав запрятывается в блиндажи-берлоги – и их тоже не вытащить наружу, под малейшим предлогом «конфузий» норовят улизнуть в тыл. Частные записки, воспоминания, дневники и проч, документы должны с течением времени раскрыть преинтересную историю нашей теперешней несчастной операции, в которой проявлено так много и глупости, и преступности со стороны командного состава.
Немцы, по-видимому, в недоумении – как реагировать на нелепые наши действия, ошеломлены нашей дурашливостью, подозревая в них, вероятно, какие-нибудь с нашей стороны хитрые замыслы. Если бы они теперь вздумали и малыми силами перейти в наступление, то легко бы могли нас вышибить из Рит, так как настроение в войсках подавленное и в себе не уверенное.
Отходим теперь в армейский резерв, наше место занимает 2-й Сибирский корпус, довольно! Повоевали, потерявши до 15 тысяч убитыми и ранеными. Настроение штабных дроздов-офицеров разочарованное-неожиданное, так как уж очень рассчитывали на продвижение хотя бы до Митавы.
М. М. Богословский, 11 июля
Газеты вечером принесли известие о целом ряде перемен в министерстве. Сазонов ушел в отставку, Штюрмер садится на его место, на место Штюрмера – Хвостов, на место Хвостова Макаров. Это второй опыт с Хвостовым, на этот раз дядей – в Министерстве внутренних дел, но прекратятся ли от этого «хвосты», стоящие в городах у лавок с продовольствием, обувью и прочим – неизвестно. Чем вызваны перемены – мы, далеко стоящие, совсем не знаем и потому от суждения воздержимся.
М. С. Анисимов, 12 июля
Сильная тоска, ничего не мило на свете. Надоела война сея капризами. Вот как два года и все на воине, а успехи наши как-то тиховато вперед идут. Неприятель здесь очень укрепился, подобно Французскому фронту. Очень-очень укрепился. Третьего июля наши очень много положили силы и снарядов, а дело не вышло ничего. Неприятельская артиллерия обстреливала наши наши резервы. Ночь, тихо, но наши всю ночь работают по укреплению позиции, всю ночь подвозят лесные материалы.
Е. Ф. Дюбюк, 12 июля
Вернулся с военной службы один из земских служащих. Рассказывал. В учебной команде встретили его так: «Эй вы, конторщики и чиновники… пастухов из вас сделаем». Обкладывают бранью. Душа пропадает. Рукоприкладства нет, но уж зато ругают на чем свет стоит. На позициях лучше, чем в казармах, где сплошное издевательство над человеческой личностью.
Призыв ратников отложен на месяц. Слух, что ведутся переговоры о сепаратном мире.
«Российский гражданин», 13 июля
Сазонову можно поставить в вину, что он, несмотря на свою чисто русскую фамилию и на свои разглагольствования «о здоровом национальном эгоизме России», не сумел за несколько лет управления министерством иностранных дел преобразовать его в министерство «русских заграничных дел». При г. Сазонове вмешательство иностранцев в наши русские дела достигло таких размеров, что самые смирные русские люди, давно привыкшие к иностранному засилью во всех областях нашей государственной жизни, стали беспокоиться за будущность России и с тревогою спрашивали, какая же польза лезть из огня прямо в полымя? Зачем все эти жертвы, испытания, если взамен тяжелого германского порабощения России хотят преподнести более тяжелое английское порабощение? Неужели такая великая страна, как Россия, от которой зависит вся судьба теперешней войны, не может обходиться без иностранной опеки? Почему русское общество и русские власти непременно должны быть на помочах у Европы и, по выражению графа Алексея Толстого, «то пред тем, то пред этим лежать все на брюхе?»
По-видимому, назначение Бориса Владимировича Штюрмера министром иностранных дел положит начало оздоровлению нашего иностранного ведомства.
П. Ф. Булацель
К. В. Ананьев, 15 июля
Проснулись под дребезжание стекол и дрожание земли от гула канонады, т. к. штаб дивизии всего в 3-х верстах от передовых позиций. Умывшись, хотели идти пить чай в офицерское собрание, но задержались, глядя на шесть австрийских аэропланов, бросавших бомбы и стреляющих по всем направлениям… Солдаты совершенно спокойно относились к происходившему. Я выходил из халупы с товарищами, надевал снаряжение, и вдруг смотрю – солдаты бегут, кричат.
Товарищи слились с солдатами. Над головой послышалось жужжание снарядов, и вблизи начали рваться снаряды. Поднялась суматоха, солдаты бегут, некоторые попадали в ужасе на землю, бледные, прижимались к стенам зданий, а снаряды рвутся рядом. Вот уже бегут раненые, один упал, раненый осколком в грудь, и молит о помощи, но никто не обращает внимания, все полны желания спасти собственную шкуру и мечутся на всех направлениях. Я догадался, что обстреливают штаб дивизии с точнейшим попаданием. Снаряды рвались везде, и в халупах, и у палаток, и угодили прямо в дивизионную канцелярию, убив наповал работавших трех писарей, четырех телефонистов и дивизионного казначея. Один писарь побежал в лес, но и тут его достало и тяжело ранило.
Я, слыша над собою жужжание снарядов и разрывы по всем сторонам, не знал, куда идти, и решил искать товарищей. На ходу застегивая снаряжение, я шел, спрашивая у перетрусивших солдат о товарищах, но никто их не видел. Вперед я наклонялся, заслышав снаряды, но потом решил, что это бесполезно. Пошел в халупу, но подумал – еще задавит, и пошел бродить. Вот уже и раненые, некоторые бегут, а кровь течет из спины, у другого – из головы, некоторые уже лежали, истекая кровью. Смотрю, за деревом вместе с солдатами бледный и дрожащий прячется кавалерийский поручик. Я уже решил, что везде
