успел Андре повернуться к королю, как Ричард уже ушёл, и дверь, качнувшись, захлопнулась за его спиной.
Сен-Клер перевёл взгляд с одного из своих товарищей на другого: оба смотрели на него круглыми глазами, приподняв брови. Андре пожал плечами и смущённо улыбнулся.
— Старого меча я лишился, — пояснил он, разматывая накрученный на ножны пояс.
Потом обнажил клинок.
Дар короля был великолепен. Андре поднёс клинок к глазам, восхищаясь тем, как свет играет на узорчатом металле. Меч не щеголял избытком драгоценных украшений, зато отличался изысканностью и изяществом. Каждая его деталь была совершенной — вплоть до гладко выделанной овечьей кожи, устилавшей ножны изнутри и словно приглашавшей клинок отдохнуть.
Андре вспомнил свой прежний меч — простой, непритязательный, честно служивший ему годами — и понял, что полученное от короля оружие стоит стократ дороже. То был воистину королевский дар, и, хотя Андре вовсе не считал себя героем и спасителем, он принял меч без угрызений совести. Молодой человек знал: скоро это оружие сослужит ему добрую службу.
Вернувшись к своим обязанностям, Сен-Клер принялся усердно навёрстывать то, в чём отстал от прочих послушников. Он ежедневно и подолгу тренировал раненую руку, и она быстро окрепла. Теперь у него не было ни единой свободной минутки — или он исполнял монашеские обряды, или изучал устав Храма, или занимался воинскими упражнениями, стараясь вернуть силу раненой руке и усовершенствовать свои боевые навыки. Дни, недели и месяцы пролетали незаметно; Андре не замечал, что происходит в миру, за стенами командорства. Даже о наступлении больших праздников вроде Рождества или Богоявления он узнавал в церкви, когда мессу начинали служить по праздничному чину.
После праздников время вновь потекло незаметно — и так продолжалось до марта 1191 года. В связи с наступлением Великого поста послушники три дня посвящали исключительно посту и молитве, причём молиться и читать Писание в эти дни разрешалось лишь стоя или преклонив колени, а на сон отводилось совсем мало времени.
Наконец рано утром, сразу после заутрени, послушников отпустили. Небо ещё не начало светлеть, предвещая восход, когда Андре вызвал к себе брат Жюстин.
Не зная за собой никакой вины, Андре бестрепетно предстал перед наставником послушников. Молодой человек подозревал — и надеялся, — что его вызвали так рано из-за дел братства Сиона.
Брат Жюстин, как всегда, был резок и бесцеремонен, но и впрямь не обрушил на молодого человека никаких упрёков. Он лишь без предисловий сообщил, что послушника Андре Сен-Клера приказано немедленно препроводить в Мессину, в распоряжение мессира Робера де Сабле.
— Немедленно? — растерялся Андре, глядя на свою замызганную послушническую одежду. — Значит ли это, брат, что я должен отправиться к нему в таком виде?
Жюстин нахмурился.
— Само собой, а как же иначе? Мессир Робер знает, что ты послушник Храма, и тебе незачем это скрывать. Послушник должен выглядеть послушником, чтобы не породить нежелательных вопросов. Впрочем, пешком идти не обязательно, можешь взять на конюшне лошадь. Возможно, мессир Робер приставит тебя к какому-нибудь делу. Вот. — Наставник протянул молодому человеку маленький свиток. — Передашь это главному конюшему, и он даст тебе приличного коня. А если кто-нибудь спросит, куда ты собрался и зачем, отвечай, что с разрешения властей ордена выполняешь поручение своего отца. Ступай. И напоследок... Чего бы ни потребовал от тебя мессир Робер, будь осторожен.
* * *
Ближе к полудню, освободившись от утренних обязанностей, мессир Анри Сен-Клер вернулся к себе и с удивлением и радостью обнаружил, что на деревянной скамье в комнате отдыха сидит его сын. Дальше этой комнаты верный Томас, как правило, не пускал назойливых просителей, норовивших впустую докучать главному военному наставнику.
Прошло несколько недель с тех пор, как отец и сын в последний раз разговаривали, и мессир Анри, не теряя времени зря, провёл Андре в дальнюю комнату и плотно закрыл за ним дверь.
— Что случилось, отец? У вас озабоченный вид.
— Я и впрямь озабочен. Зачем ты пришёл? Я, конечно, рад тебя видеть, но вряд ли послушника, проходящего самое серьёзное обучение, отпустили просто так, без веской причины.
Андре вскинул брови.
— Откуда вы знаете? Подробности нашего обучения держатся в секрете.
— Тут многое держится в секрете. Садись.
Следуя приглашению отца, Андре взял один из двух стульев, стоявших у большого деревянного стола.
— У меня много друзей, сынок, что неудивительно в мои-то годы, — продолжал между тем мессир Анри. — Некоторые из этих друзей — рыцари Храма. Несколько дней назад мы распили с одним из них жбан эля и поболтали о том о сём... Например, об обучении нынешних храмовых послушников. Приятель, ясное дело, знал, что мой сын находится в их числе, поэтому рассказал об их житье-бытье — чтобы я не огорчался, что не могу с тобой видеться.
Старый рыцарь внимательно посмотрел на сына.
— Итак, выкладывай. Зачем ты сюда пришёл?
— Евреи, отец.
Андре выпалил это слово, желая увидеть, какой эффект оно произведёт на отца. Но какой бы реакции он ни ждал, он её не дождался. Мессир Анри лишь моргнул и сел за стол напротив сына.
— При чём тут евреи?
— Из-за них я к вам и пришёл.
— Не понимаю, о чём ты, сынок.
— Нет, отец, боюсь, это ясно... Во всяком случае, для меня. Помните наш последний разговор о евреях и о том, как к ним относится король?
Не успел старший Сен-Клер ответить, как Андре продолжал:
— Я пришёл сюда прямо от мессира Робера де Сабле, он настойчиво просил меня об этом. Сабле послал за мной рано утром и сказал, что освобождает меня на сегодня от всех обязанностей, чтобы я передал вам, как глубоко его заботит ваша безопасность.
Теперь заговорил мессир Анри:
— Что ж, я благодарен мессиру Роберу за такую заботу.
