Миссис Найтуинг перебивает меня:
— Помилуйте, мисс Дойл! Что это, чтение стихов или скачка с препятствиями?
Девушки тихонько хихикают. Кое-кто из «тигров» прикрывается руками.
Я начинаю сначала, изо всех сил стараясь следить за голосом и ритмом, хотя сердце колотится с такой силой, что я с трудом втягиваю немножко воздуха.
— От битв, толпой идущих в эту жизнь,Ещё не совершённых, откажись,
— выговариваю я так, словно слоги проходят мимо меня один за другим, —
Тому, кому любовь дарит свой свет,В беде, войне, — спасенья, мира, нет,Близ очага её царит покой.
При слове «любовь» младшие девочки снова хихикают, и мне приходится подождать, пока мисс Мак-Клити не отругает их за невежливость и не пригрозит, что оставит без сладкого, если они не будут вести себя как следует. Потом миссис Найтуинг кивает мне, предлагая продолжить.
— О Роза всего Мира, Роза Роз!Пришла ты также в гавань грусти, слёз,Чей тёмен блеск, и колокола звонВзывает к нам, и нежит сердце он.
Я сглатываю раз, другой. Все с ожиданием смотрят на меня, и я чувствую: неважно, что я делаю, они все равно будут разочарованы.
— Прекрасное… Прекрасное, печаль в себе любя…
У меня начинает пощипывать глаза от подступивших слез, мне хочется зарыдать, хотя я и не понимаю, почему.
— Мисс Дойл? — окликает меня миссис Найтуинг. — Вы намерены добавить в этом месте драматическую паузу? Или вы впали в ступор?
— Н-нет, — бормочу я. — Я просто немного забылась.
«Только не плачь, Джемма. Ради всего святого, только не здесь…»
— Прекрасное, печаль в себе любя,Из нас, из моря создало тебя.Поникли паруса без мысли и борьбы,Бог кораблям не даст одной судьбы;В Его сражениях, что в мир идут,Под тем же небом все они падут,Мы не услышим в нашем сердце зов,Что к жизни, как и к смерти, не готов.[3]
Когда я добираюсь до конца, меня награждают почти искренними аплодисментами. Вскинув голову, миссис Найтуинг смотрит на меня из-под очков.
— Это требует доработки, мисс Дойл. Я надеялась на большее.
Похоже, все ждут от меня чего-то большего. Я разочаровываю всех. Я могла бы нацепить на грудь алую букву «Д», знак самой низкой оценки, чтобы все видели: ждать от меня нечего.
— Да, миссис Найтуинг, — говорю я, и слезы снова подступают к глазам, потому что втайне, в глубине души, мне хотелось бы доставить ей удовольствие, если это вообще возможно.
— Что ж, ладно, — смягчается миссис Найтуинг. — Потренируйтесь еще, хорошо? Мисс Темпл, мисс Хоуторн и мисс Пул, я уверена, вы готовы исполнить ваш танец.
— Вы будете гордиться нами в самом деле, миссис Найтуинг, — волнуется Сесили, — мы ведь очень много репетировали!
— Рада это слышать, — замечает директриса.
Проклятая Сесили. Всегда старается все сделать лучше всех. Интересно, ей когда-нибудь снятся дурные сны? И беспокоит ли хоть что-то вообще таких людей, как она? Они живут в драгоценных коконах, куда не могут прорваться никакие неприятности.
Сесили плывет по полу с безупречной грацией. Руки вскинуты над головой, как будто могут служить защитой от любых тревог. Я ничего не могу с собой поделать: мне ненавистны ее самодовольство и самоуверенность. Мне хочется обладать тем, что имеет она, и я начинаю ненавидеть себя за это желание.
Я не успеваю спохватиться, как магия взрывается во мне. И Сесили спотыкается прямо посреди грациозного пируэта. Она с громким стуком падает на пол, при этом ее нога ужасающе подвернута и прижата телом к паркету.
Все вскрикивают. Рука Сесили сначала взлетает к губам, на которых выступила кровь, потом касается распухающей на глазах лодыжки — как будто она не может понять, что болит сильнее. И разражается слезами.
— Боже праведный! — восклицает миссис Найтуинг.
Все бросаются к Сесили, кроме меня. К ее губам прикладывают чайное полотенце. Она рыдает, а миссис Найтуинг довольно холодно ее утешает, говоря, что незачем поднимать такую суматоху.
У меня все еще покалывает кожу от магии. Я растираю руки, словно могу так прогнать ее. Меня захлестывают крики, вздохи, растерянность, и сквозь все это — где-то вдали — я слышу резкий шелест крыльев. Что-то едва заметно светится в углу, рядом с драпировками. Я подхожу поближе. Это та самая нимфа, которую я видела как-то ночью, та самая, которая сумела вырваться из колонны. Она прячется в складках бархата.
— Как… как ты здесь очутилась? — спрашиваю я.
— А я действительно здесь? Ты меня видишь? Или это лишь твой ум говорит тебе, что я здесь?
Она проносится над головой. Я пытаюсь ее схватить, но в руке остается лишь воздух. Фея хихикает.
— Забавно. То, что ты сделала с той смертной. Мне нравится.
— Ничего тут нет смешного, — возражаю я. — Это было ужасно.
— Ты с помощью магии заставила ее упасть. Ты очень сильна.
— Я не хотела, чтобы она падала!
— Мисс Дойл! С кем это вы разговариваете? — спрашивает мадемуазель Лефарж.
Я отвлекла внимание от Сесили. Все теперь смотрят на меня.
Я оглядываюсь, но никого не вижу. За спиной только занавеска.
— Я… я…
Мисс Мак-Клити с другого конца комнаты смотрит на меня, потом на Сесили, потом снова на меня, и на ее лице появляется тревожное выражение.
— Это ты сделала? — всхлипывает Сесили.
В ее глазах светится искренний страх.
— Я не знаю, как она это сделала, миссис Найтуинг, но это она! Она дурная девушка!
— Дурная! — хихикает нимфа рядом с моим ухом.
— Ты бы заткнулась! — рявкаю я на нимфу.
— Мисс Дойл? — недоумевает мисс Лефарж. — С кем вы…
Я не отвечаю и не жду разрешения уйти. Я выбегаю из комнаты, несусь к выходу, за дверь, не заботясь о том, что могу получить сотню плохих оценок за поведение и мне придется веки вечные подметать пол. Я бегу мимо ошеломленных рабочих, пытающихся вернуть прошлое восточного крыла с помощью свежего белого известняка. Я бегу, пока не оказываюсь у озера, и там падаю в траву. Я лежу на боку, свернувшись, пытаюсь отдышаться и смотрю на озеро сквозь высокую траву, которая радуется моим слезам.
Из-за деревьев осторожно выходит робкая гнедая кобыла. Она опускает морду к воде, но не пьет. Она подходит поближе ко мне, и мы с опаской смотрим друг на друга, два потерявшихся существа.
Кобыла совсем рядом, и я вижу, что это Фрея. На крепкой спине — седло, и я гадаю: если ее запрягли, то где же всадник?
— Эй, привет, — говорю я.
Фрея фыркает и беспокойно качает головой. Я глажу ее по морде, и она не возражает.
— Давай я отведу тебя домой.
Цыгане обычно не слишком радуются моему приходу, но сегодня они вообще бледнеют, увидев меня. Женщины прижимают к губам ладони, как будто стараясь удержать рвущиеся наружу слова. Кто-то зовет Картика.
— Фрея, плохая девочка! Мы тревожились за тебя, — говорит он, прижимаясь головой к морде лошади.
— Я ее нашла около озера, — равнодушно произношу я.
Картик гладит кобылу.
— Где же ты была, Фрея? И где Итал? Вы его видели, мисс Дойл?
— Нет, — отвечаю я. — Она была одна. Потерялась.
Мы с ней — родственные души.
Картик серьезно кивает. Он отводит Фрею к привязи и дает овса, лошадь начинает с жадностью есть.
— Итал поехал на ней вчера ночью и не вернулся.
Мать Елена разговаривает с цыганами на их языке. Мужчины неловко топчутся на месте. Кто-то из женщин тихонько вскрикивает.
— О чем они говорят? — спрашиваю я Картика.
— Они говорят, он мог превратиться в духа. Мать Елена настаивает на том, чтобы сжечь все его вещи, чтобы он не вернулся сюда и не стал нас преследовать.
— И ты тоже думаешь, что он мертв? — спрашиваю я.
Картик пожимает плечами.
— Рабочие Миллера говорили, что рассчитаются за своих. Мы будем его искать. Но если он не вернется, цыгане уничтожат все его следы.
— Я уверена, он придет, — говорю я и снова отправляюсь к озеру.
Картик идет за мной.
— Я привязал платок к иве еще три дня назад. Я ждал тебя.
— А я не пришла, — отвечаю я.
— Ты теперь вечно будешь меня наказывать?
Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему лицом.
— Мне нужно с тобой поговорить, — тихо произносит Картик.
Под глазами у него — темные круги.
— Мне снова снятся те сны. Я в каком-то пустынном месте. И там стоит дерево, высокое, толстое, как десять человек, страшное и величественное. Я вижу Амара и огромную армию мертвых. Я сражаюсь с ними так, словно от этого зависит спасение моей души.
— Стой! Я не хочу ничего больше слышать, — говорю я.
