решил над ним поиздеваться.
«Слышишь? Без мяса можешь даже не приходить».
Шаров хотел спросить, в своем ли уме сосед, но решил, что вопрос будет звучать не слишком вежливо. Да и не в том он был положении, чтобы сомневаться. Надо, значит, надо. В конце концов, если подумать, мясо сейчас было на вес золота.
Стараясь не угодить в грязь, пружинящей походкой спортсмена он шел вдоль улицы, где когда-то провел довольно длительное время, и, как выяснилось, жил. При свете дня приземистые двух- и трёхэтажные жилые дома выглядели гораздо хуже, нежели ночью. Серые, невзрачные, покосившиеся бараки — в его время таковых в Москве почти уже не осталось.
Он миновал закрытую почту, за ней какой-то склад с колючей проволокой поверх бетонного забора — ночью всего этого не было видно. Кажется, склад принадлежал картонной фабрике. Он вдруг вспомнил, как таскал в пункт приема вторсырья связанные пучки макулатуры.
За складом в приземистом кирпичном здании находился магазин, который также был закрыт и, более того, — заколочен.
А дальше, за поворотом вновь потянулись однообразные бараки. Редкие прохожие, уткнувшись взглядом в землю, старались пройти и исчезнуть как можно быстрее.
Возле одного из таких бараков он увидел старуху, которая тщетно пыталась вытащить из подъезда тяжелый ковер. Одним краем тот уцепился за верх дверной коробки, другим — за ступеньку изнутри. Обхватив руками перевязанную бечевой тубу, старуха не могла сдвинуться ни вперед, ни назад.
Шаров поспешил на помощь. Он легонько отодвинул женщину, напрягся, потянул ковер на себя и с трудом вытащил его наружу.
— Ох, спасибо, добрый чел… — она всплеснула руками. — Андрей⁈ Андрюша, это ты? Глазам своим не верю…
Женщина попятилась, качая головой из стороны в сторону, будто увидела привидение.
Шаров уложил ковер на деревянную скамью возле подъезда.
— Э… да… то есть…
— Как же это… — сказала она. — Ты ведь… умер.
— Умер? — повторил он. — Когда?
Она стояла белая, как гипсовая плита, и переводила взгляд то на свой ковер, то на Шарова.
— Так… признали тебя в июне… умершим. Аня так сказала. Она ж к тебе ходила все, пока ты…
Шаров ощутил странный холодок в животе.
— Аня? — спросил он чуть слышно. Голос стал хриплым и предательски задрожал. Хоть убей, но припомнить старуху он не мог, хотя голос ее казался смутно знакомым.
— Анечка… твоя…
Шаров попытался собраться, дыхание сбилось, мысли из последовательных и четких команд превратились в хаотичный клубок. Он чуть не пустился наутек, и с большим трудом удержал себя на месте.
— Аня… где она? — спросил он, уставившись в истерзанную дверь подъезда.
Старуха покачала головой.
— Что ж ты ее бросил… она так тебя любила…
В ее голосе сквозила какая-то бездонная обреченность и укор.
— Я… я не бросал, тетя Тамара! — выпалил Шаров и холодок, до того прячущийся в самом низу живота, вдруг разлился по всей грудной клетке, просквозил по позвоночнику и ткнул холодной иглой в сердце.
— Тетя Тамара… — горестно вздохнула она. — В больнице твоя Аня… не выдержала. — Она сжала губы. — В июне увезли после того, как отнесла тебе записку, а потом объявили тебя… умершим. Все ждала, носила эти записки, говорила я ей…
— Что говорили? — деревянным языком спросил Шаров.
Старуха махнула рукой.
— Что говорила, то прошло. Помоги ковер на каталку закрепить.
Только теперь позади скамьи Шаров увидел импровизированную тележку, сделанную, видимо, из детской коляски.
— Куда вы его везете?
— На рынок, — буркнула старуха. Она, видимо, была не рада, что встретила его и сказала лишнего. Но Шаров не отставал.
— Преображенский, что ли?
— Он.
— А мясо там можно купить?
— И мясо, и кости. Здоровье только не купишь.
Шаров залез во внутренний карман куртки, нащупал несколько купюр и протянул старухе.
— Держите, тетя Тамара. Не надо вам никуда ездить. Оставьте ковер дома. Он же вам от матери достался, а ей от деда, что привез его из Константинополя.
Старуха недоверчиво взглянула на него. В глазах ее стояли слезы.
— Ты… помнишь?
Он кивнул.
— Я… ее не бросал. Вы же знаете. Так… получилось. Возьмите.
Она протянула дрожащую руку.
— Здесь… слишком много. Оставь.
— Нет, это все вам. У меня еще есть.
Шаров подхватил ковер и пока женщина не опомнилась, поднял его на третий этаж, где поставил возле квартиры с номером 8.
Когда он спустился, тетя Тамара, сгорбившись, сидела на скамейке.
— Я утешала ее как могла. Говорила, он вернется. Он тебя не бросит. До последнего утешала. Но девочка не выдержала. В Воронцовской психушке она. Там ее ищи.
— Спасибо, тетя Тамара.
Она подняла на него полные слез глаза.
— Где же ты был, Андрюша…
Шаров отвернулся и быстром шагом пошел прочь.
Уже пройдя метров двадцать, он обернулся и увидел, что она смотрит на него.
— Я найду ее, тетя Тамара, — крикнул он. — Я вам обещаю!
Сердце бешено колотилось. Он свернул в узкий проход между двумя бетонными заборами, вышел на мехдвор, заполненный сломанной техникой, пересек его наискось. Тощая собака в будке слабо тявкнула, но Шаров даже не повел ухом. Ноги несли его по тропе, которую он не помнил. Он шел уверенно и быстро, пружинящей спортивной походкой. Он бы побежал, но не хотел привлекать к себе внимание, хотя вместо спортивного костюма и кроссовок «Адидас» на нем был ватник серого цвета и черные ботинки, которые сели на ногу идеально. На голове невзрачная шапка.
Теперь он не чувствовал себя белой вороной, он был в своем мире и в свое время.
* * *
Мужчина перевернулся на бок. Мучительный, протяжный стон вырвался из его легких. Подтянув ногу, он подставил локоть и попытался сесть. С третьего раза получилось. Голова раскалывалась. Каждый сантиметр тела пронизывали жгучие расплавленные иглы. Сердце бешено стучало.
Рука вдруг дернулась к внутреннему карману куртки.
— Фух! Слава богу! — вырвалось у него. В следующую секунду он зажмурился от боли. Легкие горели.
Морщась и постанывая, он осторожно достал спичечный коробок, легонько потряс его, а затем прислонил к уху.
В ответ была лишь тишина.
Он покачал головой.
— Нет… этого не может быть! — забыв о боли, он выпрямился, взял коробок двумя руками и, удерживая его возле глаз, медленно приоткрыл.
Огромный шершень сидел на дне и смотрел на него своими черными бусинками-глазами.
—
