Мы перелетели на дивизионный аэродром. Нас поставили в самый дальний угол, подальше от любопытных глаз. Густая трава, кустарник, с десяток берез и за ними река. Я всегда восторгался ею, с наслаждением слушая мирный плеск воды и вдыхая запах речного простора. Но сегодня мне было не до природы.
Подъехала «эмка» командира дивизии. Я подал команду «смирно», хотел доложить, но Щербаков поморщился, махнул рукой: «Не надо!»
Ну, не надо так не надо, Я не любил докладывать. Зачем? И так все ясно: «Материальная часть в исправности, экипаж к полету готов…» — хотя это сейчас и не соответствовало действительности. Но попробуй докажи! Командир, заметив мое состояние, спросил:
— Ты что, тебе нездоровится?
Наверное, было бы лучше, если бы я сказал, что не здоровится. Но я не мог соврать. Нет, я чувствую себя хорошо, но… И я решился, тем более, что передо мной стоял такой человек, которому можно довериться. Я рассказал ему все. И он мне поверил. Выслушав, помрачнел и принялся вышагивать взад и вперед возле хвоста самолета.
— Да! — сказал он. — Да… Хуже всего то, что я не в силах отменить полет. И командир корпуса не в силах. И даже командующий АДД. Вот какая штука. — Он остановился, ожесточенно потер ладонями лицо. — Ну, а предлог — сам понимаешь — смешон. «Предчувствие». М-да. А вон и твои пассажиры едут.
К нам подкатила легковая машина, а вслед за ней доверху нагруженная полуторка. Кузов ее был тщательно закрыт брезентом.
Из легковой машины вышли четверо: трое мужчин и девушка. Мужчины в шляпах, в элегантных костюмах заграничного покроя, девушка в изящном комбинезоне, перетянутом в талии широким кожаным ремнем, на котором с правой стороны висела фляга, а с левой — маузер в деревянном футляре.
— Вот это да-а-а! — восхищенно проговорил Заяц, выглядывая из своей сферической башни. — Вот это си — и-ила!
Девушка была действительно «сила». Изящная, стройная, нежная. Пышные волосы золотистыми волнами спадали до плеч. Большие голубые глаза с длинными ресницами источали само очарование, а прямой тонкий нос и чувственные губы говорили, кричали о том, что в жизни есть не только бомбы, самолеты, прожектора, зенитки, но и кое-что другое.
Заяц ахал в фюзеляже: «Бывает же такое, а!» Щербаков посмотрел на девушку, на Зайца, на меня и, кашлянув, с досадой бросил:
— Ладно, что-нибудь придумаем.
Пассажиры подошли, поздоровались и тут же, сняв пиджаки, принялись разгружать полуторку. Сдернули брезент, открыли борта. Я ошеломленно смотрел на длинные тяжелые тюки, упакованные в прочные брезентовые чехлы. Техник самолета сокрушенно всплеснул руками:
— Да куда же это мы впихнем такую прорву?!
Действительно, узкий фюзеляж бомбардировщика не был приспособлен для такого груза, а кроме того, ведь еще и пассажиры!
Я машинально прикинул: весь груз на хвосте — задняя центровка. Опасно. Соверши на развороте хоть небольшую ошибку в технике пилотирования — машина завалится в штопор.
Командир, поговорив о чем-то со старшим группы, открыл дверку, повернулся ко мне:
— Без команды не вылетать. Все указания пришлю с посыльным. Поеду потолкую с синоптиками. Кажется, там по маршруту гроза.
И он уехал, оставив меня с самыми тяжелыми мыслями. Надежды на отсрочку я не питал.
Пассажиры работали: подносили тюки, прикрепляли к ним парашюты. Техник и Заяц укладывали груз в фюзеляж. Мы с Евсеевым отошли в сторону и легли в траву.
Солнце склонялось к горизонту. Наши часы истекали. Я мысленно перелетел в свой полк. Сейчас ребята ужинают, потом пойдут в штаб, затем — к самолетам. Цель сегодня близкая — железнодорожный узел Вязьмы. Правда, там сильно бьют зенитки, но ведь это почти возле самой линии фронта. Если и подобьют, то можно спуститься на парашютах к своим.
Груз уложен. Изрядно вспотевшие пассажиры надели пиджаки, комбинезоны, опоясались ремнями и прицепили к ним по фляге, по куску пакли и какую-то дощечку с шершавым красноватым слоем, как на коробке со спичками, и еще — кобуру с пистолетом.
Я спросил одного из них, высокого, седоволосого, с недовольным лицом: для чего эти фляги и пакля с дощечками?
Седоволосый, поведя крючковатым носом, сказал сварливо:
— Неужели не знаете такой ерунды? Во флягах бензин, им смачивают паклю, чиркают вот этой штучкой по дощечке, и факел готов. Это будет сигналом для вас, что все в порядке.
— Ясно, — сказал я и, увидев бежавшего к нам человека, поднялся. — Прошу занять места!
Ко мне подбежал, запыхавшись, молоденький веснушчатый сержант с васильковыми глазами. Остановился, взял под козырек.
— Вам записка, товарищ гвардии капитан!
Я взял свернутую в несколько раз, влажную от пота бумажку, развернул её и, не веря своим глазами, прочитал:
«Ваш полет из-за метеоусловий переносится на завтра. Летите домой и отдыхайте. Щербаков».
Я был готов расцеловать сержанта.
— Спасибо, дорогой, спасибо! — и, не сдерживая радости, крикнул: — Отставить занимать места! Разгружать самолет! Вылет не состоится!
И тут со мной произошла метаморфоза. Мне никак не хотелось лететь сегодня, а сейчас… Отдыхать? Как бы не так! Нет, мы сегодня слетаем. Обязательно слетаем. Нужно доказать командиру и самому себе, что мои предчувствия верны.
— Быстро разгружать, самолет! — заорал я. — Быстро! Мы должны слетать на боевое задание!
Евсеев удивленно вытаращил на меня глаза, но ничего не сказал. Пассажиры пожали плечами, и по их лицам можно было видеть, что они недовольны. И я их понял: мобилизовать себя на подвиг, на который они шли, стоило больших трудов. И вот — досадный перерыв, расслабление, может быть, бессонная ночь в ожидании.
Но… ведь они же не знают, что этот вот ясноглазый паренек принес сейчас для всех нас счастливый билет, на котором написано: «Жизнь».
Ладно, каждому свое. Радость меня не покидала. Я уже знал: опасность миновала нас. Я даже знал приблизительно… нет, пожалуй, точно — где, когда и как это произойдет. Это будет после бомбежки по цели. У меня будет хорошая высота, которая позволит дойти до аэродрома на одном моторе. Я ощущал себя окрыленным, заряженным.
— Скорей, скорей!
Седоволосый, вдруг повеселев, подошел ко мне, дернул носом.
— А вы знаете, я так себя скверно чувствовал. Я тоже не хотел лететь сегодня. Завтра — пожалуйста, а сегодня — нет. — Он приложил руку к груди. — Вот тут что-то болело, так нехорошо.
Я вытаращил на него глаза:
— И вы? И вы тоже?! Но откуда вы знаете, что я не хотел лететь?
Седоволосый пожал плечами.
— Не знаю. Я ощущал опасность. Вы — тоже. Это было видно.
Техник крикнул:
— Товарищ командир, самолет разгружен! Я кивнул седоволосому:
— Вы правы. До свидания. Завтра я вам все расскажу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
