— Ну, после школы же, как раз на два часа успеем. А с деньгами — не беда, кто не достанет — как-нибудь протащим. Встречаемся у кинотеатра «Родина».
Все ходили в школу, которая была недалеко и от дома, и от кинотеатра.
— Я постараюсь, — солидно сказал Славко, — но у нас завтра шесть уроков.
— В четвертом классе не бывает шести уроков, — авторитетно заявил Цыган.
— А у нас будет, потому что...
— Ой, смотрите, фриц! — заверещал вдруг Максим.
Все оглянулись. Из двухэтажного дома на противоположной стороне улицы, как раз против того места, где столпились мальчишки, вышел незнакомый паренек. На вид ему было лет одиннадцать. Худощавый, бледный, круглые очки в железной оправе.
Но самое странное заключалось в его одежде. Цвета гитлеровской униформы — темно-зеленые, с ядовитым оттенком были его короткие, до колен, штанишки и напоминающая френч куртка. И фуражка, настоящая немецкая фуражка такого же колера, вызывающе торчала у него на голове, хотя был уже конец апреля и все ребята ходили простоволосыми.
— И правда фриц, — засмеялся Цыган. — Ну-ка, фриц, иди сюда.
«Фриц» глянул на ребят, презрительно скривился и молча двинулся дальше.
— Ты смотри какой нахал! — возмутился Славко. — Я ему сейчас...
В это время из дома вышла высокая женщина с усталым, нервным лицом, догнала «фрица» и взяла его за руку. Дальше они пошли вдвоем.
— Это он что, на нашей улице будет жить? — сказал Колюн. — Только этого не хватало — фриц и маменькин сынок в придачу, тьфу!
Все согласились, что новенький — и «фриц», и маменькин сынок.
Теперь его не называли иначе как «фриц».
Но он что-то не выказывал желания знакомиться с уличными ребятами. Всюду ходил с матерью и на улице появлялся редко. Жил на втором этаже и большей частью сидел на балконе, выходящем во двор. В школе его пока не видели.
Как-то новичка перехватили на улице Максим и Женька.
Они заступили ему дорогу.
— Здорово, фриц, — сказал Женька.
«Фриц» молчал.
— Фриц капут? Это ты знаешь? — заорал Максим.
— Ты сам — хвиц капут, и ты тоже, — вдруг ответил мальчик тоненьким голосом.
— Как-как? — поинтересовался Женька. — Хвиц капут? Ха-ха-ха-ха, да он же говорить не умеет...
— Сам не умеешь, чучело гороховое, — сказал «фриц».
— Что? Посмотри, что ты натянул! Фриц, и все, тьфу, смотреть противно, и вообще — поговори еще, так и по морде заработаешь! — завелся Женька.
— Сам заработаешь, — возразил «фриц».
— Ну погоди, фриц! Подержи-ка, Максим, сумку. Я ему сейчас покажу.
Но броситься на новичка не успел — неожиданно появилась его мать.
— А ну, давайте отсюда, баламуты! Отойдите от него! — закричала она. — Василько, иди сюда, не слушай их.
— А что они меня хвицем обзывают, — пожаловался «фриц», пятясь.
Теперь ребята возненавидели его еще больше. Василька начали дразнить «хвиц капут». Потом это превратилось в «хвиц капуц». От нечего делать ходили с дразнилкой под балкон, если на нем сидел Василько. «Фриц» тогда уходил в комнату и закрывал за собой дверь.
Прошла неделя. Однажды компания возвращалась из кино. Восторженно выкрикивали: «А как он ему...», «А тот из автомата та-та-та...», «А тот его штыком...», «Изо рта кровь, и готово!»
Перед тем как разойтись по домам, ненадолго остановились у колонки. Первым заметил «фрица» Колюн. Тот двигался по улице домой, что-то мурлыча себе под нос, как вдруг увидел ребят. Хотел было попятиться, но с тыла уже забежали Женька и Максим.
— A-а, попался, фриц, хвиц капуц, фашистская морда! — грозно вымолвил Цыган.
Но Василько неожиданно пошел улицей дальше, вперед, пека не натолкнулся на Цыгана, преградившего ему дорогу.
— Пусти. Что тебе надо? Я иду домой. Что я вам сделал? — его голос слегка дрожал.
— А почему ты такой нахальный? — спросил Цыган. — И вообще, ты фриц и маменькин сынок. Ты почему носишь фашистскую форму? — и Цыган сорвал с «фрица» шапку и бросил ее на землю, а другой рукой, всей пятерней, провел по «фрицевому» лицу от волос до подбородка.
И тут случилось то, чего никто не ждал. Василько изо всех сил толкнул Цыгана обеими руками и головой в грудь, и Цыган упал на мостовую, ударившись головой о железную колонку.
Секунду все молчали. Василько стоял растерянный и бледный как мел. Цыган моментально вскочил с земли и коснулся головы. Проступила кровь.
«Фрица» били все вместе. Он сразу же упал, закрывая голову руками. Очки зазвенели стеклышками по брусчатке. А они продолжали бить.
— Гад, фашист, моего отца повесили такие, как он, — стонал Цыган, молотя руками.
— И мой папка погиб на войне! — кричал Женька, примеряясь ногой.
Даже молчаливый Борька не сплоховал. Его отец вернулся с войны без обеих ног лишь несколько месяцев назад. -
Били фашиста.
— Вы что, ироды, изверги царя небесного?! — вдруг прорезал уличную тишину высокий женский голос. — А ну, вон отсюда! — Из дома рядом с колонкой выбежала Колюнова мать. — И ты, паскуда? Ну, подожди, придешь домой! Боже мой! Что вы наделали? Он же без памяти! Я тебе дома покажу, Микольца! — Она присела на корточки возле «фрица». Тот лежал без движения. — Боже! — плакала женщина. — Все война проклятая, даже дети, боже!..
Она смочила под колонкой руки и вытерла окровавленное «фрицево» лицо, тот вздохнул и всхлипнул.
— Живой, слава богу. Это же Ганны, кажется, Степанюковой сын, что из Германии вернулась, из лагеря? Ой, боже ж...
Ребята прыснули в разные стороны. Собрались во дворе у Максима, в повети, и вели наблюдение через щели.
— Ганна, Ганна! Иди-ка сюда! Тут с твоим сыном беда! — Колюнова мать перевесилась через забор; обращаясь к балкону на втором этаже.
Василькова мать бежала, заламывая руки:
— Василько, радость моя, ты мой единственный, ты моя травка зелененькая! Господи, дитя мое, люди добрые, что же это на свете творится? Сыночек...
Им было страшно. Страшно не кары, страшно содеянного. В повети установилась тяжелая тишина. Вдруг Женька всхлипнул. Плакать хотелось всем.
— Молчи, гад! — процедил Цыган. — Распустил нюни. — Но у него в глазах тоже стояли слезы.
К «фрицу» вернулось сознание, и он рыдал, уткнувшись в материну шею. Потом женщины понесли его в дом.
Солнце щедро испускало лучи ласкового тепла и заглядывало в щели веселыми зайчиками, напоминая о вольной и бездумной жизни, которая, находилась за пределами происшедшего и которую они только что потеряли. Что-то оборвалось. Жизнь поставила точку, после нее все должно было начинаться с новой строки, с новой фразы.
Они думали, обязаны были думать.
Женька проглотил слюну и вздохнул.
— Все-таки мы его слишком, — сказал он. — Он такой слабак, а мы все...
— Так ему и надо, — сказал Колюн.
— А почему это так ему и надо? Что он тебе сделал? — раздраженно переспросил Славко.
— Так просто. Чтоб знал, — резюмировал Цыган. — Ясно? И вообще, пошли вы все с вашими разговорами...
— Мне пора домой, — поднялся Борька и направился к выходу.
— Подожди, я тоже иду, — потянулся за ним Славко.
Они вышли.
Спустя мгновение Славко испуганно заглянул в поветь:
— Атас, Колюн, твоя мать сюда идет! — и исчез.
Колюн побледнел и бросился к дверям. За ним все остальные.
Когда ребята выбежали из повети, Витька Цыган неожиданно для себя повернул не к своему дому, а рванул что было сил в противоположный конец улицы, не слушая, что его звали.
Он выбежал по тропинке на луг и помчался лугом, низко опустив голову и глядя только себе под ноги. Губы сжаты, брови насуплены. Он добежал до берега Стыра, поросшего вербами и кустарником, и на мгновение остановился. Потом медленно пошел по берегу к кустам, росшим над самой водой. Вокруг никого не было. Цыган оглянулся и полез в кусты, сразу исчезнув в них. Никому не видимый, прополз до самой воды и понуро сел, обхватив колени руками. Посмотрел на речку, вздохнул и вдруг заплакал, уткнувшись в колени носом. Худенькие плечи его содрогались от рыданий.
Плакал долго и глубоко. Наконец слезы его высохли, он поднял голову и, судорожно переведя дух, уперся взглядом в речку.
САМЫЙ ИНТЕРЕСНЫЙ ДЕНЬ В МОЕЙ ЖИЗНИ
Сочинение на вольную тему
Ну, моя жизнь дома проходила совсем неинтересно. Не знаю, может, я сам в этом виноват, а может, и нет, но всегда было скучно. Учился я в школе неважнецки, хотя учителя и говорили, что я способный (не мне, конечно, но я слышал), и относились ко мне в принципе хорошо. Особенно наша классная руководительница все со мной носилась. Часто приходила ко мне домой и вела со мной беседы на разные темы. Бывало, какое-то время школьные дела мои шли на лад, но потом что-нибудь обязательно происходило, и все начиналось сначала.
Я тогда очень часто пропускал уроки. Не знаю даже — почему. Иногда просто потому, что дома у меня были неприятности. Отец напьется и «выступает» — морали всем и замечания. Невозможно даже думать об уроках, когда он дома. С матерью ругается (тоже нельзя сказать, что ругается: он вопит, а она молчит или тихо ему что-то отвечает; а он еще пуще расходится) или на меня начинает нападать. Ты, мол, не ценишь, что тебе в школе дают учиться. Вот ты в башмаках ходишь, а я в лаптях ходил, когда таким, как ты, был, и уроки готовил на кухне при коптилке, на газетах писал, потому что тетрадок не было. А я однажды и говорю: вот и у меня как раз нет — дайте мне несколько рублей на общие тетради, ведь надо для физики, и для математики, и для химии, и вообще. А он тогда как разойдется: я эти деньги мозолями зарабатываю, спину гну, а вы из меня сосете. И на таких попишешь, вон возьми, я Татьяне купил на рубль. Я говорю: мне для первого класса не годятся, а он: я в лаптях ходил, а ты...
