К А. И. Лызлову «сборник Курбского» попал не случайно. Стольник А. И. Лызлов участвовал в Чигиринских походах 1677 и 1678 гг. в свите В. В. Голицына, к которому был по личной просьбе переведен из полка боярина князя Г. Г. Ромодановского 21. А уже в списке сборника начала 1680-х гг. появилась новая статья - {400} перевод 2-й главы 1-й книги и 1-3-й глав 4-й книги Хроники М. Стрыйковского с указанием: «Ныне же переведено от славенопольского языка во славенороссийский язык труды и тщанием Андрея Лызлова, стольника его царского пресветлого величества, лета от Сотворения мира 7190, от воплощения же Слова божия 1682, месяца марта» 22. К 4 августа 1690 г. список этого сборника получил стольник Ф. И. Дивов; рукописи с дополнением Лызлова заняли заметное место среди «сборников Курбского» 23.
Узкое распространение ИАК подсказывает два возможных объяснения почти полного отсутствия ссылок на нее в «Скифской истории». Возможно, что А. И. Лызлов, писавший об Иване Грозном с преувеличенным пиететом, не желал привлекать всеобщее внимание к обличительным сочинениям Курбского. Возможно также, что автор «Скифской истории» считал бессмысленным отсылать широкого читателя к малоизвестной рукописи, в которой нельзя было, к тому же, точно указать разделов. Так, ссылки на Летописец Затопа Засекина (далее: ЛЗЗ) по мере продвижения работы появлялись в «Скифской истории» все реже и к моменту привлечения ИАК совсем исчезли, хотя, как показывает исследование, материалы ЛЗЗ еще использовались.
Последний из своих рукописных источников - «Историю о Казанском царстве», написанную во второй половине XVI в. и бытовавшую во множестве списков,- Лызлов не смог выделить из общей летописной традиции. Он использовал этот памятник в пространной редакции, известной под названием Казанского летописца (далее: КЛ) и действительно по своей форме довольно близкой к летописанию. «От российских же летописцов о Казанском царствии и границах его сице изъявляется»,- начинает Лызлов изложение уникальных сведений КЛ (л. 52об. и далее), на который в «Скифской истории» нет ссылок.
Автор не мог пройти мимо произведения, непосредственно посвященного интересующей его теме. В то же время А. И. Лызлов уклонялся от использования известной ему летописной традиции. «О котором убо Козельцу старые летописцы московские пишут, не вемы»,- говорит автор «Скифской истории» (л. 17об.); «Яко о том свидетельство неложное положено есть во многих верных российских историях»,- говорит он о чудесах под Казанью (л. 95об.) и высказывает сомнение в достоверности сообщений о взятии Казани крымским ханом «того ради, яко болтая часть летописцев о том умолчаша, но точию являют, яко казанцы, отступивше от Московского государства, взяша в Казань на царство из Крыма царевича Сафа-Гирея» (л. 144об.). Очевидно, знания Лызлова в области русского летописания были шире источниковой базы «Скифской истории», но он не включил в свою {401} работу сообщений русских летописей, которые позволяли значительно уточнить и расширить рассказ 24.
Изложение в «Скифской истории» было основано на наиболее известных, широко распространенных русских и иностранных исторических сочинениях. За исключением вынужденного обращения к КЛ, Лызлов использовал только конкретные, выделенные им из исторической традиции памятники. Это позволяло в каждом случае сопоставлять не абстрактно взятые сведения, а сообщения определенных источников. Практика исследования путем сопоставления не была открытием Лызлова. Многие летописцы, особенно сотрудники новгородского митрополичьего и московского патриаршего скрипториев, делали заключения о бульшей или мйньшей достоверности противоречивых сообщений, ориентируясь главным образом на «древность» рукописи (но не сочинения). Развитие такого подхода было в значительной мере связано с религиозной полемикой второй половины XVII в., с расколом.
В России, как и в других странах Европы, становление источниковедения проходило под влиянием и в связи с изучением церковных памятников (хотя отдельные приемы будущих вспомогательных исторических дисциплин были выработаны в следственной практике). Именно в 1680-е гг., в связи с полемикой о пресуществлении св. Даров, появились фундаментальные книги Сильвестра Медведева с обоснованием рационалистических критериев критики текста 25. Казнь Медведева в 1691 г. не остановила распространения его идей, проникавших и в историографию.
В то время как А. И. Лызлов работал над «Скифской историей», патриаршие летописцы начали создавать историко-хронологический Справочник от Сотворения мира до современности 26, выявляя противоречия во всех доступных им церковно-исторических сочинениях начиная с Библии. Они отмечали, например, что в Книге судей о «Емегаре» говорилось, будто он «бысть судия по Самсоне, а во иных летописцах и в Библии пишет в Бытии, яко по Самсоне не бысть судия во Израили лет 40, и быша в самовластии, никим водими, яко овцы без пастыря» (л. 2 по современной пагинации, т. к. начало рукописи утрачено). Составители получили целые ряды противоречивых датировок: «по сему летописцу», «по старым летописцам», «а в старых перечнях летописных пишут… лет… инде лет… инде…» и т. п. (л. 16, 16об., 22об., 23об., 26об., 27 и др.).
Обилие противоречий настоятельно требовало объяснений. Характерно, что при сравнительной оценке достоверности данных патриаршие летописцы часто отдавали предпочтение хронологи-{402}ческим сведениям наиболее древней (из имевшихся у них) исторической рукописи, а не канонических книг. Так, о Самуиле в ней было сказано, что «От Моисеова умертвия до Самуила 520 лет. А по Библии 540 лет. Глаголет же ся в Деяниих апостолских (на поле: «Зачало 32») от Моисеова умертвия до Самуила лет 450; обрящем излишше по сему летописцу лет 70, а по Библии излишше лет 90. Сие же апостолское писание пригреши, но или преписующаго прегрешение бысть: долгаго ради времени пишемая стираются и незнаема бывают» (л. 2об.).
Проделав еще более обширные сопоставления, составители далее внесли поправки в данные самой Библии и «старых перечней» (л. 3-3об., 6об.). Для этого им пришлось выйти далеко за рамки одних только сопоставлений и оценки авторитетности источников. Составители обратились к непротиворечивым в разных источниках соотносительным данным, реконструировав на их основе абсолютную хронологию событий до Рождества Христова. Опираясь на свое представление о действительном ходе исторического времени, они уже довольно легко выявляли внутренние противоречия источников, независимо от их традиционной авторитетности.
Не показания конкретного источника, а результаты историко-хронологического исследования позволяли указывать на ошибки Библии и «старых перечней» в определении даты Сотворения мира относительно Рождества Христова (л. 13), давать уверенные оценки достоверности сообщений, например: «А от начала царства Августова до Рождества Христова 42 лета - то прямо, а от Александра лет 270 - и то разногласие в числах летописных от преписующих бысть, яко же прежде рех от Моисея до Самуила» (л. 13об.); или: «В лето 6023-е паки Зинон второе царствова лет 16 и месяца 2; друзи же описатели Василисково царство в Зиноньево же написаша» (т. е. при указании даты воцарения Василиска попали в период другого царствования) и т. п. (л. 29, ср. л. 30об., 33-33об., 39об.-40, 45об.-46). Но остроумие некоторых источниковедческих наблюдений не может отвлечь наше внимание от того факта, что в русской историографии XVII в. они были эпизодическим явлением.
Первым русским историческим сочинением, целиком основанным на критике исторических источников, стала «Скифская история». Прежде всего А. И. Лызлов тщательно отобрал среди русских и иностранных авторских сочинений и выделил в рукописной традиции наиболее известные, общепризнанные и достоверные для читателей исторические памятники. Система строгих ссылок обеспечивала читателю возможность проверки соответствия фактической основы «Скифской истории» этим источникам. Исключение составили лишь сочинения о борьбе Руси с Казанью, крайне важные для повествования, но по разным причинам неудобные для точных ссылок. Новый справочный аппарат «Скифской истории» со-{403}ответствовал нетрадиционному соотношению ее текста с текстом источника. В публикации читатель найдет немало источниковедческих замечаний Лызлова, но подлинное богатство его творческой лаборатории скрыто за короткими указаниями примечаний. Сделать его доступным помогает лишь полное сравнение текста «Скифской истории» с ее источниками.
Обратимся сначала к русским историческим сочинениям, и прежде всего к наиболее почитаемой Лызловым СК 27. Наше внимание привлекает строгость отбора сведений источника для «Скифской истории». Автор включил туда короткое упоминание о победах русских князей над волжскими болгарами (л. 12) и сослался на маленькую заметочку о крещении в Киеве четырех князей из Волжской Болгарии (л. 12об., с. 112), оставив без внимания такие красочные фрагменты СК, как рассказ о «похвалении» волжскими болгарами перед князем Владимиром «срацынъской веры» (с. 89- 90).
