подружка ждет меня, сейчас, я сейчас, вот только разберемся со стариком, что к чему.
И старик побежал на него опять, но уже без крика, а молча, не тратя сил на крик, и это молчание и сопение ответило в Эдипе страхом и серьезностью, брось, Эдип, это очень серьезно, он может тебя убить, слышишь, Эдип, растворить тебя он может, сказала Эдипу тишина старика. Ты не знаешь, что это такое, но вспомни, Эдип, однажды ты уже чуть не умер, когда падал с горы вниз, помнишь, это чувство открываемой в тебе ямы, Эдип, так вот вспомни его и защищайся, старик может открыть в тебе яму. И в этот раз старик промахнулся, но уже не ударился рогами в камни, а сразу стал разворачиваться по кругу, чтобы бежать опять, в нем, в старике, проснулся ритм уверенности, что он победит, ритм, что никуда пришельцу не деться, у него даже НОЖЕЙ-ТО нет, и брюхо открыто для вспоротости, нежно открыто, пахуче. Э, надо только приспособиться получше, понять, что он, пришелец, выше и уже, чем мы все, и бить в более тонкую точку, но можно и поднимать ножи вслед за ударом, можно еще попытаться поддеть негодяя, насадить его снизу вверх, снизу вверх, вот так. Старик попробовал, как это будет выглядеть снизу-вверх-снизу-вверх, и остался доволен, и на секунду остановился в своем круговом разбеге, чтобы осмотреться, чтобы ПОИГРАТЬ с пришлым, а потом уж, когда проснутся бабы, убить его. Старик усмехнулся своим прежним страхам, э, эти страхи, это желание лечь и не вставать, э, это все старость, это все презрение мое к бабам, которые пьют из меня кровь, э, страх, что тут бояться, зверь пришел без рогов, такой же зверь, как и я, но он не может меня ничем ударить, может копытом, так это не страшно, э, простой зверь без рогов, и я открою его, выпущу на волю погулять, да, да, этот страх во мне глуп был, это просто старость моя шутит со мной, и тяжелые рога клонят голову вниз полежать, потому что трудно голове держать такую большую и сильную тяжесть, как мои крепкие ножи, вон как я чувствую их силу, и как беззащитен этот пухлоногий с теплым брюхом наружу и с пипкой, которая одна и торчит из него, может быть, он ею собирается поразить меня, а? Ух-хе-хе, уж наверное, наверное ею хочет он поразить меня, ну, побегу, погоняю его немного по кругу, пусть бабы проснутся, тогда я его и кончу. Старик бежал на Эдипа, опустив голову, и Эдип опять отпрыгнул в сторону, это единственное, что ему оставалось, потому что у него не было пики или дротика для этого боя с быком. Старик стал делать все более мелкие круги, и все быстрее и быстрее подбегал к Эдипу, и тот вертелся все быстрее и быстрее, и страх в Эдипе стал теперь тоже расти, они поменялись местами теперь, старик и Эдип, теперь старик играл с ним в ритуальную игру, а Эдип совсем не смеялся, он несколько раз ударил своей короткой передней по рогам старика, но только сделал себе больно, потому что они были истерты до крови на каменистой тропе, были все в трещинках и кусочках-крошках собственных копыт в нежное мясо. Поэтому, когда он ударил старика по его ножам, острым тяжелым ножам, то сразу сам отдернул уродцев своих, отдернул от резкой боли. Старик эту попытку заметил, и теперь уже не бежал на него с отчаянного разгона, чтобы убить сразу и избавиться сразу от страха, а подходил тихонько, НЕ БОЯСЬ, издеваясь над ним подходил, и тыкал туда и сюда, и Эдип вертелся на месте, и бежать не пытался, потому что куда тут убежишь, ноги стерты в кровь, да и старик бросится догонять, будет дышать сзади, и страх будет сзади, и тогда уж ничего с собой не сделать. Старик уже раз или два задевал Эдипа ножами, раз или два уже чуть не пришпилил его СТРАННОЙ БАБОЧКОЙ к дереву, вокруг которого бегал Эдип, всего лишь раз или два, но уже кровь стекала по ножу старика, и он уже узнал ее вкус, и ему уже хотелось видеть ее много, ИМЕТЬ ее много на своих рогах, знать в ее теплоте свою силу, знать в запахе чужой пролитой крови свою непролитую жизнь. Старик закричал, чтобы бабы вставали, хватит спать, шлюхи, закричал он им, вставайте, шкуры, поднимайтесь, и я покажу вам небольшой номер на ковре, совсем неплохой номер, веселый номер старого шута и молодого пришельца, я покажу вам веселый номер, красный-красный до крови номер, чтобы вы, паскуды, узнали, чтобы поняли вы, паскуды, как-откуда, эх, как-откуда приходит сила над вами, глупыми бабами. Она приходит в убийстве, слышите, шлюхи, в убийстве, в крови красной она приходит, слышите, шлюхи, в красной. Старик бегал по кругу и кричал им все это, а Эдип стоял у дерева, и был странно, очень странно равнодушен ко всему, что делалось здесь, он хотел только, чтобы все это побыстрее кончилось, и вместе с этим равнодушием, вместе с желанием тишины и только, уходил страх, который еще секунду назад гонял его вокруг дерева, уходил страх и приходил холодный покой, и этот покой подсказал ему, что лучше все же встать к скале, потому что если старик промахнется, то все же будет бить себя сам о камни; этот холодный совет Эдип выполнил неторопливо и равнодушно; он тихо и спокойно перешел к стене, и встал там, и солнце опять стало там греть его; он видел солнце, потому что его голова была задрана от земли, он видел солнце и терял запахи, которые всегда были с теми, кто держит голову к земле, и потому его мысли, мысли Эдипа, шевелились опять в другом каком-то ритме, который был, быть может, у змей, с их потягиванием и с их весельем и лаской к нему, о, если бы они еще ТОГДА встретили меня у себя в горах, как встречают меня здесь в долине, о, я бы тогда и не знал, что есть такая долина, просто не смог бы узнать. Эдип стоял и грелся в солнце, и мысли его вертелись совсем не так, как у старика. А старик уже поднял почти всех баб, и опять, играясь для них уже теперь, стал примеряться к Эдипу, к дураку Эдипу, который совсем уж попался в западню, сам в нее попался, когда пришел на это закрытое место, дурак,
