Карен отвлеклась от управления, обернулась и посмотрела на нее с любопытством, как на говорящую кишечную палочку.
– Поразительно эластичная психика, – пробормотала она себе под нос. – Если бы не было вас, – отчеканила, снова становясь вежливой, – не было бы этих смертей. И тех, что могут последовать. Но уж я постараюсь, чтобы этого не случилось.
– Ого. И как вы этого добьетесь? И куда вы меня, кстати говоря, везете?
– Вообще, – светски ответила Карен, – я собиралась вас убить. Но тут пришла мысль получше.
– Так-так, – подбодрила ее Мардж, внутренне подбираясь на случай внезапного нападения.
– В ста милях отсюда осталась розовая пирамидка, единственная на континенте. Едем туда, и пусть инопланетяне вас заберут.
– Да вы свихнулись! Они улетели, оставив пустые коробки. Никто не откликнется, сколько бы я ни долбилась. В сети писали, что первое время к ним ломились тысячи, пытаясь что-то выпросить, но все без толку.
– Что ж, тогда я вас пристрелю.
– Тогда уж проще прямо сейчас, чего тянуть.
– Я не убийца, у каждого должен быть шанс. Тем более я привязалась к вам, Мардж. Сама по себе вы неплохая, веселая и сильная, если бы не горе, которое тянется следом…
Мардж вдруг ослабла. Ее везли на верную смерть, но сил для споров или сопротивления не осталось. Тело колотила крупная дрожь, и Карен, как всегда внимательная, сказала:
– Наденьте куртку, там, рядом с ноутбуком.
Мардж была в тонкой ночной рубашке, забрызганной чужой кровью, поэтому безропотно завернулась в старую байкерскую косуху, которая досталась ей вместе с домом и все это время провисела в прихожей. Куртка оказалась огромной и неудобной, но сразу стало теплей. Мардж завозилась, устраиваясь поуютнее, сунула руки в карманы и нащупала в правом что-то тяжеленькое. Похоже, кастет – у хозяина было бурное прошлое.
Это шанс. Но Мардж ни разу не ударила человека, не могла, пусть даже этот человек – психопатка, везущая ее на верную смерть. Может быть, еще недавно и сумела бы, но в ней совсем не осталось сил, воля к жизни угасала, ноя где-то в животе, как болезненная опухоль. Провести еще лет пятнадцать взаперти, подвергаясь унижениям.
Рано или поздно появятся новые толстухи, скоро родятся неизмененные дети, если инопланетяне не соврали, но пока они не вырастут, Мардж останется единственным объектом вожделений, интриг и войн. Кровь и сперма, текущая рекой, хороши только в тупых боевиках для мужчин. А ей бы покоя. И если он только на том свете, что ж…
Небо светлело, Карен неотрывно смотрела на дорогу, до пирамидки оставалось минут двадцать езды, а значит, до конца жизни Мардж – немногим более. Но тут Карен выругалась и ударила по тормозам, чтобы не сбить маленькую серую тень, внезапно мелькнувшую впереди. Машина резко остановилась, и Мардж совершенно неожиданно для себя сбросила оцепенение, выдернула из кармана кастет и с размаху врезала отяжелевшим кулаком в висок Карен. Та тут же уткнулась лицом в руль, а Мардж, подавшись вперед, заглушила двигатель. Медлить нельзя. Она вылезла, открыла водительскую дверь и вытащила обмякшее тело. Кажется, жива.
Мардж положила ее у дороги и уже собралась уходить, когда Карен приоткрыла глаза и прошептала:
– А все-таки поезжайте к инопланетянам, Мардж, вдруг помогут.
Мардж сделала несколько шагов. Ее затошнило, она опустилась на колени и застонала.
Потекли долгие минуты, уже рассвело, кто-то мог ее найти… но Мардж не беспокоилась. Жизнь кончалась, и какая разница, каким способом.
Что-то прохладное тронуло ее безвольную руку, она отмахнулась, но открыла глаза и увидела котенка. Серый и полосатый, довольно пыльный и напуганный, но вполне целый на вид. Мардж не думала, как он здесь оказался, просто наблюдала, как зверек деловито лезет к ней на колени и сворачивается клубком.
– О господи.
Она спрятала его под куртку и пошла к машине. Немного помедлила и поехала вперед.
Она свернула с дороги, следуя указателям для туристов. Толпы просителей давно иссякли, и сейчас на много миль вокруг не было ни души. Мардж остановилась совсем близко, вышла, придерживая на груди котенка, надела на плечо сумку с ноутбуком и неторопливо пошла к розовой пирамидке.
Она оказалась гладкой и теплой. Мардж прижалась лбом к поверхности, попыталась высказать желание или хотя бы помолиться. Но получалось только что-то вроде «спасите-помогите», жалкий комариный писк, не достойный внимания.
И тут Мардж разозлилась, пнула розовую стенку и завопила:
– Сволочи проклятые! Мало того что приперлись незваные, правила свои устанавливать, так еще и наврали! Обещали осчастливить, мечту какую-то дурацкую выбрали – ладно. Но почему всем, кроме меня? Я хуже всех, да? Наказанная? Жулики чертовы.
Она вытерла злые слезы и еще раз треснула мокрой ладонью по стене – так, на прощание. Но под рукой поплыло, поверхность потемнела, и пирамидка ее впустила.
Мардж оказалась в полной темноте, стен вокруг больше не было, и она осела на пол, закрыв глаза. Голос, лишенный интонаций, прозвучал в ее голове:
– Чего ты хочешь.
И Мардж с тоской поняла, что в ней осталось слишком мало живого, чтобы считаться человеком.
Ничего не хотела, никого не любила.
Раньше, совсем недавно, ей нравилось множество вещей: красивые платья, удобная обувь, долгие прогулки, хорошая еда.
Ей нравилось смотреть на женщин – ухоженных, умных, утонченных. С матовой кожей и внимательными глазами, с острыми язычками и добрым сердцем. На женщин, которые каждую весну сидят на открытых верандах, раскинув длинные юбки, показывая остроносые башмачки, пьют разноцветные напитки из высоких стаканов. На тех, что щебечут и улыбаются, на тех, что молчат и обманывают, на влюбленных и плачущих.
Ей нравились дети, бегающие по зеленой траве в парке, в белых платьицах и коротких штанишках, совсем еще новенькие люди, переступающие на нетвердых ногах. Они играют большими легкими мячами, подкидывая их маленькими руками – высоко, высоко, до самого неба. Мяч взлетает и на долгое мгновение зависает в воздухе, медленно вращаясь, так, что солнце блестит то на красной его половине, то на синей.
И ей нравились мужчины, такие сильные, смешные, самоуверенные. Умеющие красиво курить. Заботливые или беспечные. Талантливые, решительные, умные. Мужчины с горячими телами, покрытыми любовным по́том, с твердыми членами, с жаркими губами, которые всегда становились ледяными перед наступлением оргазма.
И она так любила пить прохладную воду мелкими глотками.
А сейчас в ней пусто, как в старом пересохшем колодце, не осталось ни желаний, ни инстинктов, даже самосохранение не подавало сигналов. И лишь на самом дне она все-таки разглядела два пустяка, которые ничего не стоили рядом с бессмертной красотой остального мира, но это было все, чего ей хотелось. И Мардж сказала:
