Черный Вала и сам не заметил, как соскользнул в сон, и милосердная Тьма – без мыслей, без сновидений – прохладным покровом одела его измученный мозг…
…Очнулся от того, что чья-то ледяная рука коснулась его лица. Он открыл глаза и вместе со зрением к нему вернулась боль. Правую скулу жгло так, словно к ней приложили раскаленное железо. И он вспомнил.
Уже в полусне он встал с трона и сделал шаг вперед, но оступился и упал. Подняться не было сил. Не было сил даже открыть глаза. И, гася боль, забытье снизошло на него.
Черная корона со звоном скатилась с его головы.
И, шагнув к замершему у колонны Берену, Лютиэнь легко коснулась его плеча, пробудив от полусна-полугрезы. Достав из ножен клинок Ангрист, Человек разжал железные когти, державшие в короне один из Сильмариллов. И камень, ныне ставший поистине камнем Света, не обжег руку Смертного. Тогда подумал Берен, что сможет он унести из Ангбанда все три камня Феанора, наследие рода Финве; но, как видно, судьба оставшихся Сильмариллов была иной, и Берену не удалось осуществить задуманное. Со звоном сломался клинок – черное железо оказалось тверже – и острый обломок впился в лицо Валы. Тот застонал во сне, и, страшась его пробуждения, Берен и Лютиэнь бросились прочь…
Минутой позже в зал вошел Гортхауэр.
…Он лежал в какой-то мучительно-неудобной беспомощной позе, и безумная мысль обожгла Майя: мертв?!. Гортхауэр рванулся к Мелькору, упал на колени, приподнял его.
«Учитель, что с тобой… что с тобой?!»
Мертвенно-бледное лицо залито кровью.
Дрожащими руками Майя извлек из раны обломок клинка.
«Кто посмел?.. что это, что же это…»
Медленно расплывается багровое пятно на черных одеждах.
«Такая маленькая рана… просто не может быть столько крови… Что с тобой сделали?!»
Гортхауэр разорвал одежду на груди Учителя – и замер от ужаса.
…И раны тела его не заживали – таково было проклятие Эру и Манве. И раны души его не заживали – таково было проклятие его самого…
Он не сразу понял, что не теперь были нанесены эти раны. Он стискивал зубы, пытаясь подавить бьющую его дрожь. «Что с тобой сделали, за что, будьте прокляты…»
Никогда не говорил – никому. Забыли и те, кто знал. Ни стона, ни жалобы. «Воистину, всесилен ты, Крылатая Тьма. Вся боль Арды…»
…И раны тела его не заживали – таково было проклятие Эру и Манве…
Перед глазами – огненная пелена. Майя опустил веки. Он медленно вел рукой над раной, не касаясь ее, но ладонь жгло так, словно положил руку на раскаленные угли.
«Ничего, это ничего… сейчас все пройдет…»
Открыл глаза.
Сумел только – остановить кровь.
…И раны тела его не заживали…
И Гортхауэр впервые испугался. Только теперь он до конца понял, как дорог ему Мелькор. Учитель. Единственный, кто понял и принял его. Разумом Гортхауэр знал: Мелькор – Вала, бессмертный Айну; но то, что знал, мучительно не соответствовало тому, что видел; и разрывалось от боли сердце Ученика. «Не умирай, не покидай меня, Учитель… не уходи, – беспомощно шептал Гортхауэр. Он одной рукой обнял Мелькора, словно хотел защитить от чего-то, закрыть собой, и все пытался стереть кровь, заливающую изуродованное шрамами лицо. – Не уходи… Кровь твоя – на моих руках… Почему я не был с тобой, почему…»
Мелькор открыл глаза. Резко приподнялся, с трудом сдержав стон. Чтобы встать, пришлось опереться на плечо Черного Майя.
– Учитель… – голос не повиновался Гортхауэру.
– Благодарю, Ученик. Не вини себя: большего не мог сделать никто.
И от этого тихого печального голоса что-то оборвалось в душе Майя. Боль боролась в нем с гневом – и гнев победил:
– Они не уйдут отсюда! – его слова прозвучали сдавленным рычанием.
«Проклят, кто смел причинить тебе боль!..»
– Ты не пойдешь за ними, Гортхауэр, – голос Валы стал жестким и властным. – И никто не тронет их. Это приказ. Пусть уходят.
И с затаенной горечью добавил:
– Они ведь Люди…
Майя попытался подняться, но Мелькор стиснул его плечо, и Ученик низко склонил голову, не решаясь взглянуть на Учителя. И вдруг всхлипнул по-детски беспомощно.
Проводя взглядом Майя, Мелькор тяжело поднялся по ступеням трона. Сел, ссутулившись, опустив голову.
«Перстень Мастера Гэлеона на его руке… Гортхауэр не смог этого простить… Но ведь он не знает, он не виноват!.. Проклятый камень… Если бы я мог… если бы я только мог, я бы отдал им его, но ведь это смерть… Я вынесу проклятие, но они… Они гибель унесли с собой. Ведь я не хотел… Я ведь не хотел! Пусть бы они все ушли, мне больше ничего не надо. Куда угодно: на юг, на запад – в Валинор, но не здесь, только не здесь, где жили Эльфы Тьмы… Кому молиться – нет для меня богов… И эта песня… и эта кровь на руках – не смыть… Или я – воистину зло, и только горе от меня… Кто ответит, кто будет мне судьей… Может, я смог бы что-то изменить, но эта песня… откуда, откуда?..»
Двери распахнулись. Гортхауэр.
«Вернулся… зачем, не надо…»
Майя показалось – что-то надломилось в душе Учителя. Перед ним был сейчас не гордый мудрый властелин, а совершенно измученный, растерянный человек. И на бледном лице боль, которую он в эту минуту был не в силах скрыть, мешалась с горькой обидой, такой огромной, какой она кажется только ребенку. Майя понимал, что ему нельзя сейчас быть здесь – и не мог сделать ни шагу, хоть на миг оставить Учителя. И впервые с ужасом ощутил – жалость. Жалость к тому, кого даже в мыслях кощунством было жалеть. Разве можно представить, что его можно унизить так? Но Гортхауэр ничего не мог поделать с собой. «Пусть выгонит, пусть что угодно делает – я не могу видеть его таким. Сердце противится разуму. Учитель, я глуп, я знаю. Всегда я ошибаюсь. Но ты слишком дорог мне, и я не могу иначе…»
Он осторожно подошел к престолу и встал на нижней ступеньке трона, глядя прямо в растерянные молящие глаза. И сказал он тогда только одно слово, которого потом больше не произносил даже мысленно, потому что хотя оно и было истинным по сути, другое слово было выше – ибо оно было истинным по духу. Но сейчас нужно было именно то, что он сказал. И тот, кто сидел на троне, внезапно согнулся, закрывая лицо руками; плечи его вздрагивали, и глухо вырывались из горла рыдания.
«Так надо. Тебе станет легче, Учитель, а потом делай со мной, что хочешь. Карай, гони – только бы этот осколок из сердца ушел».
Он поднялся еще ступенью выше. Изуродованная рука ощупью нашла его руку и судорожно стиснула ее, словно Мелькор боялся, что Гортхауэр уйдет.
Теперь он стоял прямо у трона, и Учитель, сидящий в каменном кресле, был ниже его. Он не осознавал, что сделает сейчас, но сердце говорило: «Именно так. Ты прав». Он поднял Учителя за плечи, и тот не сопротивлялся. Майя прижал его к себе, с болью осознавая, как беззащитен сейчас тот, кого он привык видеть почти всесильным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
