Вечером у костра рабочие прикидывали, что будет завтра. Кто-то сказал, что хозяйка казалась совсем убитой и чуть не ревела, когда они с бородатым уходили со стройки. «Чуть не ревела? — спросил Даниель. — Ну что, правоверные, скинемся быстро барыне на носовой платок? Вдруг израсходовала бедняга все сорок восемь батистовых, что из дому с собой принесла!» — «Мне наплевать, пусть она хоть на свой кошелек черную ленту повяжет», — буркнул серб. «Не горюйте, правоверные, — поддразнивал и без того подавленных людей Даниель, — суд решит потом, кто вам выплатит жалованье. Важно, чтобы вы пока дом построили». — «Только завтра я без денег домой не поеду!» — заорал серб на Даниеля. «Не поедешь? Первым еще уберешься». — «А я говорю: не поеду. Понятно?» Он встал перед Даниелем, будто у того лежали в кармане заработанные ими деньги. «Коли не получим своих денег, надо всем идти за ними, — подал голос Лайош, которого ребенок Тери толкнул на сторону рабочих. — Знаем мы, где они живут». Остальные угрюмо шевелили усами, жуя выловленные из лечо куски сладкого перца и помидоров. Лайоша они теперь недолюбливали. Хоть и обнялся он с хромым, а не простили они ему того случая. «Что, никак и ты собрался идти? — сказал Даниель. — Раньше уж так шептался тут с барыней, любо-дорого было смотреть». — «Дьявол с ней шептался», — ответил Лайош, опуская взгляд в лечо.
В субботу до обеда никто из господ к ним не заглянул. Рабочие чувствовали себя так, словно строили дом для какой-то невидимой потусторонней силы. Каменщики со злостью бросали на стены раствор, поденщики молча ходили, поднося материал. В полдень появился подрядчик. Он тут же остановил работу и созвал всех к себе. «Слышали, люди? До сих пор их не устраивало, что я отчет не представил. Ладно, чтоб отвязались, отправил я вчера им отчет. Не хотел, чтобы вы оставались без денег. Только я ведь тоже не миллионер, не могу вам из собственного кармана платить неделя за неделей, надеясь неизвестно на что. И вот, пожалуйста, письмо-экспресс: отчет они отказываются принять. Сами понимаете, в такой ситуации дальше работать я не могу. Каждый филлер, что я в дом убиваю, мне у семьи своей приходится отнимать. До сих пор я из-за вас только и терпел эти выходки. Больше, к сожалению, не могу, а вам одно скажу: добывайте ваши деньги, как хотите». Рабочие стояли перед подрядчиком, словно ждали еще чего-то. «Вот что, господин подрядчик, — заговорил Водал, — мы много здесь всего насмотрелись, но о том, что нам за свои кровные деньги с женщиной надо будет драться, об этом мы не думали, когда вы нас нанимали». Он подчеркнул слова «вы нас нанимали», напомнив, что не хозяйка, а подрядчик брал их на работу. Но хромой вдруг встал на защиту подрядчика: «Не слыхали вы, что ли, он ничего тут не может поделать. У кого есть деньги на кафель, ванную комнату выложить, пусть найдет и на то, чтоб рабочим платить». — «Верно! Надо идти за деньгами!» — зашумели рабочие. «Спасибо, — сказал Водал, — я в таком деле не желаю участвовать. Есть другие пути, чтоб своих денег добиться». — «Закон, что ли? — зарычал серб. — У бедняка вот где закон», — и он выставил мясистый кулак.
Подрядчик отправился восвояси. Водал и пештский каменщик пошли с ним. Уход мастеров еще более разозлил рабочих из Сентэндре. «Боится садовничек, как бы не вышло с полицией неприятностей», — махнул хромой вслед Водалу. «Не дай бог, еще барин узнает, что его садовник благородную даму посмел обидеть», — добавил кто-то. На совет позвали и Даниеля. «Ну, правоверные, показали, как здорово умеете грозиться, теперь остается только домой брести», — сказал старик. «Эх, двинулись, братцы! Где эта барыня живет?» — вылез вперед серб. Но никто почему-то к нему не спешил присоединиться. Все надеялись, что найдется, может, и другое решение. «Пошлем-ка сначала кого-нибудь одного, — сказал редкоусый, которому, видно, бог возместил скудный волос в усах, добавив немножечко лишнего разума, — и пригрозим, что всем скопом явимся, если что». Все нашли, что это, пожалуй, неплохой выход. Вот только кто пойдет? «А где этот тихонький паренек? — сказал Даниель. — Он еще вчера к барыне собирался». Все думали, что Лайош начнет упираться. Но тот побледнел лишь и тихо ответил: «Ладно».
Сам того не подозревая, уже несколько дней он готовился к этому походу. Вся досада его и обида на мир связана была сейчас с Будадёнде: погодите, он им скажет еще, что он думает о таких женщинах. Потому и у Вебера он один встал на сторону подрядчика, назвав стервами всех остальных. В пятницу вечером, когда поденщики уже начинали кипеть, они словно не лечо, а разгневанное его сердце черпали из горячего казана. Вот под окнами столько рассерженных глаз, кулаков и глоток. Наверняка и Тери высунет белое свое лицо. А если явится полиция и прольется кровь — что ж, тем лучше: по крайней мере дольше будут помнить они этот день. Все молчаливое, угрюмое утро Лайош думал лишь об одном — пойдут или не пойдут поденщики к барыне. И когда Даниель вспомнил вдруг про него, словно сама судьба направила на него свой перст: иди, Лайош, неси распутницам грозную весть. «Да за прошлую чтобы неделю долг отдали!» — крикнул вслед уносящемуся велосипеду редкоусый. «И скажи там, они со мной будут дело иметь!» — проревел серб.
Лайошу было уже не до них. Над мостовой, отделившись, поднявшись над ней, летела полоса тротуара; от тротуара, мелькая, сливаясь, отрывались ограды, над оградами шумящей зеленой рекой текли кроны деревьев. Мир вокруг расслоился на зыбкие струи бесконечного миража, эти струи огибали велосипед и уносились куда-то назад и вверх; смотровая вышка на горе Янош вдруг вонзилась в небо, словно выбитая из горлышка пробка. Миссия, с которой Лайош мчался с горы, спутала перспективу, нарушила протяженность и вес вещей. У него сейчас есть право ехать туда. Он представляет войско, которое ждет его на горе, возле сарая. Он предъявит им требования, и, если они их не выполнят, что ж, тогда войско в полном составе, разгневанное и неумолимое, сойдет с горы, сжав кулаки, по следам его велосипеда.
Но, приблизившись к вилле, Лайош вдруг обнаружил, что бурлящее в нем триумфальное чувство исчезло. Выкрашенные белой масляной краской ворота смотрели на него насмешливо и высокомерно; остатки храбрости ушли из трясущихся пальцев в холодную ручку из красной меди. В груди заскулил жалобно какой-то испуганный зверек, будто предчувствуя: в этом доме ему не миновать пинков. Лайош приехал с требованиями, а в нем что-то начинало уже умолять. Он разжал пальцы — и, прежде чем снова взялся за ручку, тень высокой решетки прошла туда, потом обратно по его озабоченному лицу.
Звонок возгласил в тишине квартиры: женщины, Лайош Ковач приехал, гонец от рабочих. «Целую ручки», — подобострастно пролепетал гонец, не чуя своего сердца. Открыла ему сама барыня. «Уж не за деньгами ли, Лайош?» — засмеялась она, словно подобный визит был для нее повседневным делом. «Точно так, за деньгами», — ответил Лайош, ощущая, как губы, против собственной его воли, растягиваются в улыбку, которая говорит: видишь, снова ребята там фокусы вытворяют, и мне, что поделаешь, пришлось стать гонцом. «Ну что ж, Лайош, коли вы сюда приехали, то придется вам тем же путем и вернуться обратно, — попыталась барыня шуткой скрыть волнение. — Любовное письмецо принесли?» — «Нет, господин подрядчик не желает больше писем писать. Работа остановлена». Улыбка погасла у барыни на лице. До этой минуты она все ж питала надежду, что родственник придет и скажет: прости меня, Эмма, были нужны деньги в другом месте, но теперь все в порядке, можно строить дальше. «Вот как», — сказала она, бледнея. «Рабочим он сказал, что представил отчет, а вы его отказались принять. Пока он свои деньги не получит, работать не станет». — «Пока свои деньги не получит? Мошенник! И вы ему верите?..» — выкрикивала сквозь рыдания хозяйка.
Лайош смотрел через голову барыни. В дверях кухни стояла Тери. Фигура ее никак не выдавала, что еще недавно у нее в животе был ребенок. С чуть насмешливым интересом она наблюдала за барыней. Лицо ее пыталось выказать некоторое сочувствие, в глазах же сквозила радость; вся она была полна каким-то отстраненным выжиданием, любопытством — будто в кино сидела. «Рабочие требуют деньги», — сказал Лайош, осмелев немного от взгляда Тери. «Пусть требуют у того, кто их украл». — «Но они сюда собираются. Если не будет денег, придут всем скопом». — «Сюда? Вы видали такую наглость?» Барыня смотрела то на Тери, то на Лайоша. Тери попробовала было изобразить ужас, но предвкушаемое развлечение явно было ей по душе. «Господи, барыня, они еще грубить станут». — «Грубить? Дай-ка мне платье, Тери. Я покажу им, как мне угрожать!»
Они ушли за стеклянную дверь, и тут же в поле зрения Лайоша за нижней частью дверной створки попали нетерпеливо сброшенные плетеные босоножки, которые Лайош только что видел на барыне. Потом стало видно распахнутую дверцу шкафа и руки, что-то кладущие в белую летнюю сумочку. Лайош заметил: хозяйка оделась нарядней, чем обычно. «Ах, барыня, вы такая храбрая, — сказала Тери, передергивая плечами. — Я б ни за что не посмела к ним идти». — «А чего мне бояться?» — громко говорила барыня, застегивая на ходу блузу. Тери смотрела на нее улыбаясь. Конечно, куда лучше было бы, если б рабочие явились сюда и она все увидела бы своими глазами. А так ей оставалось лишь гадать, чем кончится дело. В отчаяние, владеющее хозяйкой, теперь тоже добавилось своеобразное волнение, какое чувствует охотник перед выездом в поле. Прежде чем открыть дверь, она облизала перед зеркалом губы и разгладила пальцами брови. «Ну, с богом», — улыбнулась она Тери, хотя лицо ее и особенно шея покрыты были красными пятнами. «Целую ручки, — рассмеялась Тери. — А вы, Лайош, смотрите мне, берегите барыню!» — крикнула она им вдогонку с крыльца.
