Ильмурза заметно помолодел, непрерывно занимался хозяйством. Дома заметили, что он расхаживал с таинственным видом, многозначительно хмыкал в бороду и сам себе улыбался.
Однажды за вечерним чаем старшина сказал жене, невестке Сафие и внуку Мустафе:
— В губернской канцелярии сказали о нашем Кахыме приятную новость.
Домочадцы так и замерли, полуоткрыв рты, уставились на хозяина, а Ильмурза нарочно со свистом хлебал с блюдца чай, чтобы подразнить жену и Сафию, но, почувствовав, что им уже невмоготу терпеть, торжественно произнес:
— Нашего Кахыма назначают начальником Шестого кантона!
И от гордости, и от радости Сажида расплакалась, а Сафия всплеснула руками:
— Станет большим турэ, как мой отец Бурангул! Голова кантона!..
Мустафа от удовольствия взвизгнул и полез к деду на колени.
Ильмурза, так и лучась светом отцовской гордыни, сказал:
— Слава тебе, Аллах! Сын, единственный сын, остался живым в такой лютой войне! И будет полновластным хозяином кантона! А Шестой кантон — богатенький… — В старшине юрта играли практические соображения. — Да, Аллах всегда вознаграждает по заслугам благочестивого мусульманина и отважного воина! — Ильмурза поднял вверх указательный палец правой руки в знак особого смысла своих слов.
Сажида глубоко вздохнула.
— И вполне возможно, что Кахым в кантоне не задержится, а с годами получит еще более высокий служебный пост.
— Я заказал в Оренбурге сэсэну песнь о нашем Кахыме, — продолжал Ильмурза, чванясь еще сильнее. — Вернется Кахым, мулла отслужит в мечети в его честь богослужение с проповедью, я уже договорился, а потом закатим пир, и сэсэн, а он приедет следом, исполнит под домбру песню. Вот я записал слова, петь, конечно, не буду, а прочитаю. — Он откашлялся и начал громко, как на сходке, читать:
Со стороны Мекки едет джигит, вай, Красный шарф через плечо. Кахым-турэ, говорят, едет, вай, Начальником кантона в родной стороне. Серый конь Кахыма-турэ, вай, Скачет по родным просторам. Ждет мужа красотка Сафия, вай, Волосы расчесывает, щечки румянит. Услышав о себе, Сафия упала на нары, разрыдалась, а потом, вскочив, выбежала из горницы.
— Складно сложено, точно молитва, — умилилась Сажида.
А Мустафа елозил по коленям размякшего от бурных переживаний деда и уминал за обе щеки медовые пряники, благо бабушка не следила за порядком.
— Там еще много сочинено, но я уж читать не буду, — сказал Ильмурза. — Сэсэн молодой, голос, как серебряный колокольчик, вот и пусть заливается на пиру. Заплатил ему вперед, и щедро.
Внук размечтался, размахивая ручонками, лохматя бороду деду:
— О латай, вырасту я, стану храбрым джигитом, как атай, уйду на войну, разобью врагов!
— Ох, внучек, лучше бы тебе не воевать, — вдруг закручинилась Сажида. — Хуже нет этой войны! Вон два года, как твой отец уехал. Ты его не узнаешь, и он тебя, поди, не узнает. Иди-ка в муллы, внучек, — занятие и благочестивое, и прибыльное.
Ильмурза рассердился:
— Не сбивай с толку парня! Он весь в отца-батыра, и смелый и сильный, — сказал он и вдруг спохватился: — Ба, эсэхе! Как станет сын начальником кантона, надо будет ему сразу ехать, там всякие срочные дела, хлопоты, да мало ли чего… Может, до его приезда провести хырга-хыба туй[46] Мустафы? И отделаемся от обряда.
— Решай сам, атахы, — уклонилась Сажи да. — Ты глава рода, ты дед, тебе и решать.
— Сколько лет уже прошло после бишек-туя? Мустафа сам влезает в седло коня, девочка скоро коромысло с ведрами начнет поднимать. По обычаю, пора свершить то, что пора свершить. Потолкуй с Сафией.
— Потолкую.
Сафия согласилась, видимо, для того, чтобы скорее прошло время до приезда Кахыма. Начались хлопоты. Явилась Танзиля и принялась старательно помогать и в стряпне, и в сборах посуды для табына. Ильмурза помчался в Оренбург, чтобы напомнить в губернской канцелярии о себе, отце Кахыма, и главным образом для того, чтобы купить сережки с камушками и шаль невесте Мустафы. Сажида, Сафия и Танзиля отправились в дом невесты, договорились о дне встречи. Подарки невесте вручил кушамат — «подставной жених» Азамат, оправившийся от болезни, красивый. Мулла Асфандияр не одобрил выбора, ибо считал Азамата богохульником, да и кураистом и певцом не шибко высокого пошиба.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Чем ронять честь, лучше подождать возвращения с войны Буранбая и Ишмуллы.
Но Ильмурза не согласился:
— Выдающихся музыкантов и певцов пригласим на свадьбу, когда никах надо будет читать над женихом и невестой. А пока сойдет и Азамат! Он, святой отец, покаялся в прегрешениях и присмирел.
Мулла не пререкался.
Родители невесты не ударили лицом в грязь — приготовили будущему зятю вышитый самаркандскими шелками кушак и украшенную бисером тюбетейку. Повязала кушаком Мустафу, надела на его голову тюбетейку тоже не будущая его жена, а «подставная» невеста, бойкая девушка, певунья и плясунья.
На угощение зарезали телку.
Обе стороны, и жениха и невесты, наняли двух силачей, чтобы определить в честном поединке, кто станет в семье «би» — Мустафа или его нареченная, кто захватит власть, первенство.
Состязание происходило на улице, при всем честном народе, под дикие восторженные крики зрителей:
— Мударис! Не поддавайся, Мударис, жми ему ребра до хруста!
— Султангарей, покажи свою батырскую хватку! Победишь — подарю одну борть!
Борьба была символической: победа определяла, кто в будущей семье — муж или жена — станет верховодить. Подставная невеста — «кушамат кыз» — должна условно выйти замуж за джигита-победителя, и если им станет борец, нанятый родителями девочки, то невеста будет «би би-сэ». И от этого будет зависеть размер калыма.
Потому так яростно и надрывались зрители:
— Давай, давай, Султангарей, свали его с ног!
— Мударис, Мударис, жми, кружи, ломай!
Наконец победил парень, нанятый старшиною Ильмурзой. Устроитель поединка вручил ему ребро зажаренной на вертеле телки, а побежденному — шейную кость.
Ильмурза так и раздулся от спеси: калым уменьшится, а это обстоятельство первостатейное, и «би» в семье будет Мустафа, сын Кахым-турэ — внук старшины Ильмурзы Ильмурзина. Почет роду! Слава Ильмурзиным!..
Джигиты, и победитель, и побежденный, тут же на улице обглодали кости.
На улицу вывели невесту, теперь уже настоящую девочку, закутанную шалью — подарок будущего свекра Ильмурзы, девочку с крепкими ножонками в красных сапожках, а напротив нее поставили Мустафу, вспотевшего от смущения, лицо его тоже было загорожено зеленым пологом, дабы преждевременно не очаровать или, наоборот, не испугать суженую.
Свахи хором запели стихотворное поучение невесте:
Увидишь своего избранника,
Пусть сердце твое не дрогнет; Аллах даровал его тебе, Посчитав достойным джигитом. Не болтай лишнего, Не давай воли языку, Чтоб не осудила свекровь: «Ох, языкастая невестка!» Когда жених сережку вденет, Не вздрогни от испуга — Примета плохая, Выберет другую. Станешь дарить кисет, Не зевай по сторонам: Уронишь кисет на землю, Назовут тебя неуклюжей. 
