Я своего добьюсь. Потому, что я прав. И отец знает, что я прав. Просто так уж повелось, что почти каждое мое предложение он поначалу воспринимает в штыки. Оттого ли, что мы слишком похожи… Оттого ли, что я не такой, каким он хотел бы видеть своего сына… Оттого ли, что я пытаюсь порой править не только свои, но и его давние ошибки…
Мне не дано знать настоящей причины… Как и того, почему я не могу просто подойти и обнять его как любящий сын… что мешает?.. чего боюсь?..
Глядя в будущее, я вижу этот Новый Серый Совет, Кангасск. Утверждение его — лишь дело времени.
И я уже говорил с Ваннахом, Орестесом и Айгиром насчет тебя… Просто… с некоторых пор меня терзают смутные сомнения, что я, возможно, не успею поговорить с тобой сам… Но я бы очень этого хотел. Постараюсь дожить до нашей встречи.
Макс М.»Резкая смена непроходимых диких лесов на строгую геометрию городских улиц; туманной дымки — на высокое чистое небо; переклички диких птиц — на переливчатые песни халенов в Рунном Парке… Это казалось нереальным… Еще вчера — довольствоваться походной похлебкой и радоваться плошке цветочного меду, а сегодня — пить кофе с корицей и есть жаркое по-домашнему… И — сменить откровенно грязную дорожную одежду на легкую шелковую рубашку и штаны из модной после войны файзульской ткани, именуемой «индижи», а тяжелые походные сапоги — на ботинки для мягкого шага, городские, едва доходящие до лодыжек.
…Глядя в зеркало на себя, чистого, приодевшегося по местной моде и аккуратно подстриженного, Кангасск чувствовал нереальность происходящего еще острее.
Его ждало нечто важное, а он никак не мог собраться и настроиться на нужный лад. И мысли, словно отпущенные на волю птицы, летели в разных направлениях, пытаясь охватить все и сразу. А караван, оставленный в Нави, отчего-то казался теперь родным… вопреки всему, было желание туда вернуться… глупое желание…
— Он идет… — мягко, чуть улыбнувшись, произнес Айгир.
— О Единый! — шумно вздохнул Орестес и рассмеялся: — Я никогда к этому не привыкну…
— Я, наверное, тоже, — с легкой грустью ответил Старший Советник. — Слух, даже такой острый, никогда не заменит мне глаза…
Опираясь на посох, он поднялся с кресла и, осторожно ступая, подошел к окну, выходящему на Рунный Парк. Младшие Советники — Ваннах и Орестес — встали рядом, по правую и по левую руки от Айгира.
Над городом раскинул крылья роскошный, прямо-таки бархатный вечер. Деревья на другой стороне парка, подсвеченные окнами резиденции Главы Совета, были полны жизни… Издавна в их кронах жили халены. Крохи в птичьем мире, тихие и сонные днем, сейчас, с наступлением сумерек, они выводили такие протяжные и громкие трели, что Ваннаху с Орестесом оставалось лишь недоумевать, как Айгир способен услышать сквозь все это птичье торжество чьи-то шаги.
Сами Младшие Советники наблюдали лишь одинокую фигурку человека, который, засветив белый Лихт, неспешно шел через парк.
— Какой у него неуверенный шаг! — вслушавшись, отметил Айгир. — И, не будь у него мягких ботинок, он бы топал… Но, думаю… судя по ритму… боец он неплохой и в бою ступает куда легче. Наверное, сейчас он просто сильно задумался. Или его гнетет что-то.
— Вполне возможно, — Ваннах прокашлялся. — Видно, что он не торопится. Гадает о причине нашего к нему интереса, наверное. Или додумывает по пути запасные варианты на всякий случай…
— Знаете… — вступил Орестес, даже не дослушав сухих изречений Ваннаха. — А я просто рад его видеть…
Ваннах и Айгир обернулись к нему; Айгир до сих пор не потерял привычки оборачиваться, точно зрячий.
— Да… — Орестес Роум кивнул в сторону окна, за которым мерцал, точно светлячок, приближающийся белых Лихт. — Наш Хален звал Кангасска Дэлэмэра другом… помните, как он все время говорил о нем?.. как на него надеялся?.. Не знаю, как вы, а я просто рад… точно письмо получил от нашего парня.
Тишина была ему ответом. Каждый молчал о чем-то своем. Молчал, предаваясь воспоминаниям и невеселым мыслям. Вспоминать Макса Милиана этим троим всегда было больно. Ибо есть раны, которые не заживают…
— …Victrem a victo superri saepe vidimus, — с тенью иронии произнес Макс.
…Любовь к древним языкам мира-первоисточника досталась ему от последнего из девяти — Милиана Корвуса, — как и стихи. Произносить со вкусом и чувством каждое слово, вслушиваться в него, точно в музыку; ощущать в нем дыхание вечности… это он умел. И порой фраза, произнесенная на древнем языке, звучала в его устах гораздо весомее и притягательнее, чем если бы она была переложена на привычный лад…
«Мы часто видим, как побежденный побеждает победителя»
— …Я мог бы выйти против него тысячи раз. С мечом. С магией. Безоружным. Армией против армии. И победить. Но настоящая победа не в этом! — он вздохнул; закашлялся. Как Марнс, он уже давно не обращал внимания на подобные вещи… даже если от кашля срывался голос. Продолжил Макс уже почти шепотом: — Побеждает тот, кто в нужный момент сумел затронуть главные струны чужой души. Как Кангасск Дэлэмэр. Несколько его слов — и все мое «могущество» стало ничем. И все то, что обычно называют победой, стало бесполезно. И все вернулось на свои места… Смертельно раненный, беспомощный на полу обсидиановой пещеры — он был победителем. И я этого никогда не забуду.
— Тебя это злит, Хален? — с беззлобной усмешкой спросил Айгир. Увечье не сломило его воли и не изменило характера: он все так же был молод душой и остер на язык.
— Не-е-ет, — Макс Милиан засмеялся. Смех вышел хрипловатый: смех Марнса, слишком много сил отдающего охоте. Больные легкие… — Меня может злить что угодно, только не это.
Он обернулся к окну и со скрипом протер рукавом запотевшее стекло. С той стороны в него колотил град, мелкий и сыпучий, точно крупа.
— Теперь я понимаю, почему Нирк Мисаль просил у меня ученичества… И почему Орион, сын звезд в свое время пошел за Зигой — пиратом, убийцей… простым смертным, проще говоря… Бросил все — и пошел… А вообще, — Максимилиан хмыкнул, — я тут ерунду горожу тебе, Айгир! Все, что я пытаюсь сейчас объяснить, любой изумрудный дракон скажет одним словом.
— Это каким же? — полюбопытствовал слепой Охотник.
И Макс Милиан, разведя руками, с пронзительной грустью в голосе произнес:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
