– Сейчас, – сказал он, тяжело дыша. – Сей секунд. Проявлю, можешь не сомневаться. Тебе не холодно, Кать?
– Конечно, холодно, – сказала она. – Еще как. И еще сейчас появится мама. Эти приступы у нее проходят довольно быстро, при желании. Так что если вы не поторопитесь, ваше дело швах.
В этот момент она посмотрела на него.
Глаза были совершенно мокрые.
Затем снова отвернулась и лежала так, отвернувшись, до самого конца, только вскрикнув, довольно громко, от боли один раз.
Она лежала тихо, совершенно равнодушно, спокойно. Как на операционном столе.
И вот тогда он впервые в жизни почувствовал себя врачом…
* * *
Потом, когда они наконец перебрались на кровать и накрылись пледом, он попытался рассмотреть ее получше. У нее была веснушчатая кожа, это были маленькие рыжие пятнышки по всему телу. Не родинки, а именно какие-то веснушки. Длинные-длинные руки. И худые ноги, с острыми коленками, совершенно замерзшие, до посинения, он долго их грел, дыханием, тер руками, но согреть так и не смог.
– Можно я носки надену? – спросила она. – Принесешь?
Она надела носки, присев, и он уставился на ее грудь – на торчащие соски, на те же веснушки.
И поцеловал ее туда.
– Не, хватит, – сказала она. – Можно, я от вас отдохну? Только не обижайся.
Она все время теперь переходила с ты на вы, и обратно.
Наверное, не могла понять, как ей себя вести.
– Могли бы и поаккуратней, – с вызовом сказала она. – Как-то очень грубо и негигиенично. К тому же, с нанесением телесных повреждений. Посадят вас теперь, Лев Симонович. И это правильно.
– Да ладно, – сказал он. – Теперь все равно. Главное, что курс лечения успешно завершен. А гонорар достался случайному прохожему. Приятно, черт! Сделать кому-то неожиданный подарок.
– Это вы про кого? – спросила она. – Если про меня, то вряд ли можно считать этот подарок неожиданным. Хотя…
Они помолчали.
– Ну извините, – сказала она вдруг, повернувшись к нему и погладив по груди. – За деньги. А вы их искать не будете? Хотите, я поищу? Вдруг они лежат где-нибудь в сугробе и никто их не заметил?
– Отстань, – сказал он. – Просто помолчи и дай подумать.
– Лев Симонович, – сказала Катя, – вы меня правда извините, что я вас избила, чуть не убила, а теперь тут лежу, хотя мне надо вас срочно покинуть, поехать домой, успокоить маму и все такое. Только я не могу сейчас. Я очень устала. Можно, я закрою глаза? Ну пожалуйста… Можно?
– Хватит причитать, – сказал он. – Конечно, можно.
Они проснулись в полной темноте от резкого звонка в дверь.
– Вот черт! – громко сказал Лева, и голова у него внезапно и сильно заболела.
– Я быстро, быстро, – зашептала Катя и стала одеваться.
– Зажги свет! – сказал Лева, на ходу натягивая джинсы.
Он перекрестился и открыл дверь.
За его спиной уже одетая Катя зажгла свет.
* * *
Итак, их разбудил звонок. И Лева встал и пошел открывать, ожидая самого худшего – явления Елены Петровны, с корвалолом в одном кармане и санитарами – в другом.
Но все оказалось не так.
Все оказалось совсем не так. За дверью стояла Марина и улыбалась.
– Не ждал? – спросила она. – А зря. Ты сам посчитай, сколько я у тебя не была. Ты же одичал, небось. А? Ну, что застыл, Лева? Дай пройти-то…
И она прошла, и увидела Катины кроссовки и куртку, и потянула носом воздух, и заглянула внутрь.
– Не совсем еще одичал, – сказала она. – Еще держишься. У тебя там кто? Пациентка?
– Ну да, – сказал он, – пациентка. Привет. Я тоже не ожидал. Она как раз уходит.
– Это не мама? – сказала Катя. – Ну слава богу. Здравствуйте.
– Здрасьте… – сказала Марина, и они окинули друг друга взглядом.
– Ну ладно, – Марина поставила сумку на пол, потом зачем-то опять взяла ее в руку. – Тогда я пошла?
– Нет, почему же, – сказала Катя. – Вы проходите. Вы гость. А я так, по делу.
– Да я вижу, что вы по делу, – сказала Марина, окинув взглядом раскиданное по полу барахло, одеяло, подушку и прочие принадлежности. – Лев Симонович часто принимает на дому. А звать вас как?
– Катя.
– А меня Марина. Очень приятно.
– Очень.
– Знаешь, Лева, я все поняла, – сказала Марина, немного подумав. – Это та самая Катя. Я ведь давно, очень давно хотела на вас посмотреть, девушка.
– Ах, вот как… – сказала Катя. – Ну что ж…
– Кроме того, ужасно противно нести продукты домой. Я их покупала, старалась. Нет, продукты точно не понесу, оставлю. И потом, Лева, ты же, вроде, говорил, что хочешь, чтобы я зашла? Да буквально вчера говорил. Вот я и зашла. И потом, знаешь, без Мишки дома так тошно… Ужасно тошно.
– Давайте, что ли, я чайник поставлю? – сказал Лева. Ему очень хотелось оставить их хоть на минуту одних.
– Поставь, конечно, – сказала Марина. – Кать, ведь вы не очень торопитесь?
– Уже нет… – сказала Катя.
– А как же мама? Она ведь волнуется?
– Уже нет… – сказала Катя.
– То есть как «нет»? – удивился Лева, выйдя из кухни с чайником в руках.
– Нет, Лев Симонович, если вы настаиваете, я пойду. Мы с вами уже вроде как все обсудили, все обговорили. Да?
– Ну, можно и так сказать.
– Да нет, пожалуй, я все-таки останусь, – заявила Катя, вошла в кухню и плюхнулась на табуретку. – Очень чаю хочется. В горле что-то пересохло. Раз мама не звонит, значит, все нормально. Заснула или телевизор смотрит. Ее телевизор очень успокаивает… – пояснила она специально для Марины.
– Понятно-понятно. Конечно, оставайтесь. Чай будем пить. Вы колбасу любите?
– Люблю, – призналась Катя. – Докторскую, любительскую. Только не копченую. От нее живот болит.
– Живот болит? – расстроилась Марина, снимая пальто, проходя на кухню и выкладывая продукты на стол, открывая холодильник и привычным движением запихивая их туда. Как-то все это у нее получалось одновременно, плюс она одним движением включила воду, смыла грязь с ближайшей тарелки, надела фартук и начала быстро прибираться. – Живот болит – это плохо. Это гастрит у вас может быть, Катя. Сейчас же надо эту гадость залечить, а то потом всю жизнь будете мучаться.
– А как его лечат? – заинтересовалась Катя.
– Ну, это к врачу надо сходить, снимок сделать, УЗИ. Сейчас очень хорошо эти болезни лечат, я знаю, у меня подруга вот так мучилась, потом пошла, ей там все осмотрели за полчаса, прописали таблетки, диету, процедуры всякие, и, в общем, через пару месяцев совсем другая картина.
– Здорово, – сказала Катя. – Марин, вы какой чай любите: из пакетика или заварной?
– Заварной, конечно. Только заварки-то, боюсь, у Льва Симоновича нет. Хорошо, если пакетики остались какиенибудь. У него вечно с чаем проблема. Лева, чай есть?
– Есть у меня чай, – мрачно сказал Лева. – И заварка есть. Листовой чай, нормальный, «Ахмад», кажется.
– Может, с травкой заварить? – уточнила Марина все тем же ласковым голосом. – А то я вижу, ты какой-то усталый. Устал он? – спросила она у Кати.
– По-моему, устал. Большой был сеанс, длинный. Многое обсудили. О многом поговорили.
– Ну и как, помогает? – спросила Марина, разливая чай.
– Очень! – с чувством ответила Катя. – Очень помогает!
– Он хороший доктор, – поддержала ее Марина. – Ну, в смысле, психолог. Просто настоящий специалист в своем деле.
– Да уж… – задумчиво сказала Катя. – Таких специалистов еще поискать.
– Послушайте… – попробовал что-то сказать Лева.
– Вы знаете, Кать, – доверительно сказала Марина, – я, честно говоря, очень жалею, что наши сеансы с Львом Симоновичем уже закончились. Просто очень жалею. Эффект был потрясающий. Да, я понимаю, что есть какие-то вещи… ну, в смысле, не может доктор заниматься одним больным всю жизнь. Но если честно, я бы еще раз прошла весь курс, вот с самого начала.
– Вот как? – спросила Катя, прихлебывая чай. – А я так поняла, что вы вашего мальчика отвезли в больницу.
– Вы и об этом знаете? – удивилась Марина. – Ну да, я же сама сказала. Да, отвезла. Ну что ж… Там будет другое лечение, а я… А я…
– Не надо, Марин! – сказал Лева. Но было поздно.
Катя закусила губу, и молча смотрела, как Лева попытался успокоить Марину, вытереть ей платком слезы, взять за руку, шепнуть на ухо…
Но в этот раз ничего у него не вышло.
– Да пошел ты! – сказала она. – Кать, извините.
– Нет, это вы меня извините. Я не знала, что так все получится.
– А что получится? – вдруг сказала Марина, оттолкнула окончательно Леву и посмотрела на Катю внимательно, будто хотела понять сразу все. – Что у вас получилось? Что-то получилось?
– Да все получилось, – просто и легко сказала Катя. – Все, что надо. Поэтому наше лечение тоже, так сказать, закончено. Это был последний сеанс.
– В смысле, путь свободен? – спросила Марина. – Вы это хотели сказать?
– Да ничего я не хотела. Просто стало вас жалко. У вас сын… А тут я, идиотизм, конечно.
