– Брось, девочка, ты вся зеленая. И что же, ничего не болит?
– Ничего не болит. Просто сил нет. И... нет, болит – глаза болят.
– И от того все плохо?
– Все плохо...
Октис уселась на циновку перед ведающим. Сидя, она недолго пыталась держать спину ровно: не было ни сил, ни желания. Сначала она оперлась руками о колени, затем и вовсе сложилась, будто молясь перед мужчиной, которого вот-вот можно будет назвать стариком.
– Зачем ты здесь?
– Я тут не по своей воле. Мне приказали – я пришла.
– Хорошо, что же хотели от тебя те, кто приказал тебе сюда прийти?
– Как что?! – У нее вдруг возникли силы на кривую ухмылку. – Чтобы я сюда пришла! Это что для ведающих слишком сложно понять? Вы что такое приказ понимаете? П-р-и-к-а-з!
Ведающий был невозмутим.
– Хорошо, что же хотели отнас те, кто приказал тебе?
– А что они могут хотеть? Это ведь тоже легко догадаться. Да! Чтоб я встала снова в строй, как должно быть. Чтоб вы меня починили, как сапожник сапог... чтобы засунуть в меня ногу... и месить мною Твердь неостывшую...
– А чего хочешь ты?
– Я хочу, чтоб от меня все отста-а-а-али... – Она протянула последнее слово, опять складываясь и опуская голову к деревянному полу.
– Ты – Октис. Из Черного отряда. В прошлом сезоне ты была победительницей безоружных боев.
Октис хотела опять съязвить, даже подняла голову и посмотрела на ведающего, но ни подходящих слов, ни сил не нашла.
– Почему, победив в прошлом сезоне, ты не участвовала в этом? Многие хотели померяться с тобой силой.
– Многие хотят набить мне морду.
– Но ведь им будет трудно.
– А вот так еще сложнее.
– Зачем же ты тогда участвовала в прошлый раз? Если ты так боишься боли.
– Я не боюсь боли! – Она оживилась. – Я... я... тогда это имело смысл, а теперь... мне не интересно.
– И? И тебе более ничего не интересно?
– Да. Точно! Мне ничего более не интересно.
– Что ж, Октис, я не могу знать, больна ли ты телом, когда ты не признаешься. Но дух твой болен – несомненно. Здоровый дух не живет без интересов.
– Я же сказала, что у меня болит: у меня болят глаза.
– И что же с ними не так?
– Они... они не плачут. Вы знаете, какой должен быть мой позывной? Как меня все зовут?
– Плаксой...
– Да, конечно: если вы знаете Октис, то вы знаете, что она – Плакса. Это всегда такая проблема: стоит только чему-то пойти не так, и тут же начинают литься слезы. И никак им не прикажешь лезть обратно или не лезть вообще. Никто не плачет, а если плачет, то ей говорят: «Ты прямо как Октис! Хватит, не будь Плаксой!» Я сколько хотела избавиться от этого...
Она замолчала, уткнувшись взглядом в деревянную раму тряпичной стены.
– И ты избавилась. – Закончил ведающий.
– Да, я избавилась. Их больше нет. Только без них оказалось совсем не интересно. Вот хочу плакать: повод нашелся подходящий. А слезы есть вроде, только не лезут. И такая боль, будто мне кинжалом глаза вырезают. Только никак не вырежут. И не подгонишь палача, чтобы поторапливался. Ни в морду дашь, чтоб передумал, ни сбежишь от него.
– И после чего же они прекратились?
– Просто... ни после чего. Не ваше дело. Просто прекратились.
– Но ты же хочешь плакать, как раньше?
– Я... плакать... не-е-е-ет. Я не хочу плакать. Я хочу, чтобы боли только не было.
– Не надо быть мудрецом и ведающим, чтобы понять: причина твоего недуга – ты сама. Я могу только догадываться: кто и как подействовал на тебя, но решаешь все же ты. Это не проблема тела, это проблема души. И именно ты не разрешаешь литься своим слезам.
– Как же я им главный? Раньше лились без разрешения, а теперь стоят без приказа? Так и приказать я им не могу...
– Октис, все это гораздо глубже слов, что звучат для всех, и слов для себя. Эти слова ты не слышишь, хотя они есть. Но богоподобный может их услышать, и даже может сам их записать, стереть и переписать. Сами того не ведая, мы пишем нашу книгу, но и люди из вне бесцеремонно оставляют в ней свои пометки и замечания. Прочитав такую книгу можно понять богоподобного, можно понять себя. Вы – девочки, солдаты – ваши книги полны чужих записей, они испещрены исправлениями. В ваших строках, за мыслями других людей, теряется нить сути обладателя книги, или того, кем она обладает.
Октис почти понимала, о чем говорит ведающий. Его глубокий медленный говор подчинил ее разум. Исчезла злость усталого зверя, хоть силы так и не появились.
– Тогда хочу вырвать несколько страниц. – Сказала она.
– Что за воспитание могут дать девушкам солдаты? – Вздохнул ведающий. – Вы бесцеремонно относитесь к книгам, не понимая их ценность. Даже к книгам своей души. Эту книгу трудно уничтожить, хотя легко испортить. Ты можешь ее переписать, изменить себя так, как тебе хочется. Хочешь? Да, хочешь. Но это тяжело и долго. Это путь ведающего, который выбирают немногие, еще меньше – остаются на нем. Я не поверю, что в душе твоей достаточно для того. Ты – воин. Слишком поздно, что-то менять. Но внести свое слово в свою же душу ты можешь. Со временем. Долгим временем.
– Меня раньше убьют или вздернут.
– Есть и другой вариант. Он быстрее. И сейчас он может подойти тебе.
Лицо Октис застыло, не выражая ровным счетом ничего – по ее мнению это означало: «Я вся полна внимания».
– Ты можешь примириться с собой. Ты можешь принять ту книгу, что у тебя есть, как свою. Со всеми ее помарками и разночтениями. Просто согласись с собой.
– Тогда боль пройдет? Или я опять начну лить ручьями?
– Возможно. Но не думаю. Со временем – я уже говорил об этом. Тебе будет проще, может быть, будет меньше поводов... лить ручьями.
– И что же мне делать, чтобы примириться с собой?
– Принять себя такой, какой есть. Ты – Октис. Тебя знаю, как Октис. Ты не просто наблюдаешь за ней, не сидишь в ее шкуре. Ты и есть она, со всеми ее достоинствами и недостатками. Никуда тебе от нее не сбежать.
Она боялась, что он это скажет. Где-то очень глубокого она это понимала и там же глубоко признала правоту ведающего. Признала и оставила на месте, не поднимая вверх.
– Скажи: хотела бы Октис отправиться туда и делать то, к чему ее готовили все эти сезоны? На пиршество Богов, где либо она будет убита, либо будет убивать?
– Да. Все лучше, чем оставаться здесь...
– Но ведь ты останешься, если завтра протрубят тревогу.
– Без позывного... мне что же сделать позывной? Расписаться навечно, что я Плакса? Когда я, наконец, не плачу? Так я должна с собой примириться?
Ведающий пожал плечами.
– Тревога, Октис. Октис ждет тревоги? Ждет того, что будет не одна в миг смертельной опасности. Ждет ли, что те, кого она знает, в это мгновение будут нуждаться в ней, и она будет рядом?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
