Евгений Рейн
Мне скучно без Довлатова
ПРЕСТУПНИК НОМЕР ОДИН
Я когда-то очень любил кино. А потом это прошло. Я даже учился на Высших курсах киносценаристов. А во времена московских международных кинофестивалей работал в журнальчике «Спутник фестиваля».
На этих самых сценарных курсах нам показывали несчетное количество кинолент. Брали их из киноархива в Белых Столбах, который был богатейшим в мире. И столько мелькало передо мною лиц и кадров, что, казалось бы, запомнить ничего нельзя. Но есть подсознание, которое нас иногда и выручает.
Во время московского кинофестиваля на последнем этаже гостиницы «Москва» открывался пресс-бар, который работал всю ночь напролет. И там был джин, баночное пиво, страшно дорогое настоящее французское шампанское, «Мальборо» и все прочее, чего не было нигде. И еще туда ходили кинозвезды. И поэтому вся светская Москва ломилась в этот пресс-бар. И попасть туда было очень трудно. Но я, как работник фестивальной прессы, имел пропуск. Было это все в начале семидесятых годов.
Бар открывался, кажется, ровно в полночь. И я однажды опоздал к открытию на час и еле-еле нашел себе место. За столиком сидел очень подтянутый господин в темном костюме и галстуке, мало походивший на звезду экрана. Он был больше похож на юриста или делового человека. Но все-таки он был из мира кино, а там и юрист и бизнесмен совсем особые — этот невероятный мир накладывает и на них свой отпечаток.
И тут в зале случилась суета. Все бросились к соседнему с нашим столику. Образовалась толпа, засверкали блицы, за этот столик села какая-то знаменитость, но я не понял, кто именно. И на кое-каком английском языке я спросил у соседа, что произошло. «Трентиньян», — кратко ответил мой сосед. И я понял, что сосед ему мучительно завидует. Как? Почему? Этого я еще не знал.
Я выпил стаканчик джина с тоником, и вдруг из моего подсознания выплыл французский фильм «Преступник номер один», виденный мной когда-то на курсах. В этом фильме роль преступника играл знаменитый комик Фернандель, а роль начальника тюрьмы — мой сосед по столику. Фильм бы очень неудачный. И, видимо, мой сосед не сделал актерской карьеры, но яд кинематографа проник в эту душу, и вот теперь он явно ревновал кинозвезд к их шумному успеху.
— А я вас знаю, — сказал я ему, — я вас помню по фильму «Преступник номер один», где вы играли с Фернанделем. Вы тоже кинозвезда.
Боже мой, что стало с моим соседом!
— Откуда вы знаете? Это невероятно! — закричал он. — Где вы видели этот фильм? Ведь это было так давно. Фильм даже не вышел в прокат.
И я рассказал ему про архив и курсы. И мой рассказ как-то пролил елей на раны моего соседа. Он объяснил, как добивался этой роли, как пытался соответствовать Фернанделю, как ждал премьеры фильма, но у ленты была неудачная судьба. Она так и не вышла в прокат. И больше не было шансов сделать актерскую карьеру, и тогда он стал заниматься кинопрокатом. Он решил стать кем угодно, но только бы работать в области кино. Он объехал весь мир, и никто никогда не вспомнил про фильм, где он сыграл свою первую и последнюю роль. И с кем? С самим Фернанделем! И вот в Москве… И мой сосед даже прослезился. И видно было, что он простил Трентиньяну его успех.
И вдруг, дойдя до высшей степени душевного взлета, он заказал бутылку знаменитого шампанского «Мумм».
СОРОК ЧЕТЫРЕ
Памяти Михаила Алексеевича Кузмина
I
Много ты просил у Бога,или так… чего-нибудь?Хорошо бы для итогав эту дверцу заглянуть.Там темно, там свежий сумрак,там неприбранный простор,там датчанин или турокпроизносит «nevermore».
Все, что было, — это былои пропало невзначай,расскажу тебе, пожалуй,коль пожалуешь на чай.Только не гляди угрюмо,ты и сам-то бел, как мел.Мы глядим туда отсюда,а на нас глядят в прицел.Кипяток шумит бурливо,ты меня не огорчай.Все что было — это былои пропало невзначай.
II
Бывало, приедешь рано,пока еще спит столица бывшая,и с вокзала зачем-то мимо пройдешь,присядешь в квадратном скверике,где Пушкин стоит лилипутом,где можно сказать Лилипушкин(а впрочем, сие не про нас).Покуришь, подхватишь баульчики тронешься в путь-дорогу,оглядываясь почему-то на восьмиэтажный дом.А там и была квартира, квартира 44,в которой когда-то водились ученые чижи.Они собирались густо по праздникам и по будням,они заводили хором насмешливую дребедень.Их угощали чаем, они угощались пивоми все, что здесь было, — было…было раз навсегда.Какая большая гостиная, она же большаястоловая,она же приемная зала для сорока четырех.Кто был там — не перечислить,не стоит, там все бывали.Но стали меня тревожитьте, что бледней других.Вот эти четверо кряду, они и уселись рядом,и что-то вроде им зябко, и чай в их чашкахпростыл.Чего они смотрят в окнана крыши Санкт-Петербурга,откуда ползет новогоднее солнце, как мандарин?Хотите горячего чая?Хотите горячего пунша?
Группа ленинградцев. Отъезд Л. Лосева в США.
Хотите горячего солнца первого января?Зачем вам так зябко, ребята,зачем вы уселись под елкой,зачем еловые лапы обмотаны мишурой?Вот «Брызги шампанского» танго —танцуйте — вас приглашают.Что же это такое?Нет, они не хотят.
III
Я рассказать хочу тебе, учитель,о том, как это было, как случилось,но не могу понять всего, что знаю…Ты более, я думаю, поймешь.Как он любил балетные ужимки,как он варил сибирские пельмени,как шли ему вельветовые курткии усики холеные «пандан».Он первым указал на вас, учитель…Зайдешь, бывало, в Гавань на фатеру,он защебечет, залепечет ловко,туда-сюда по комнатам ведет.А там уже кастрюли закипают.Но если прибывали иноземцы,он доставал крахмальную скатерку:«Кулинария, — говорил он быстро, —кулинария, сам я кулинар».Постукивали серенькие рюмки,и некий идол вскидывался томно.Учитель, подскажите, подскажите,а впрочем, мне неловко вас смущать.Под утро пели долгие пластинки,под утро плакал он по-итальянски,ну, пьянство, пьянство — общий наш удел.И он уехал, а куда не знаю,и я уехал, а куда не помню,и разбежались годы, как могли.Но я явился на его поминки.Как это все устроено, учитель,вот это интересно бы понять.«А прочее детали…» — вы сказали,и я поддакиваю вам, учитель,ведь мы стоим на краешке болота,склубившего пиявок и гадюк.Был крематорий пуст, и горстку пепларассыпали по улицам Нью-Йорка,он сам придумал это, приказал.Тут что-то древнеримское, учитель,сказать «александрийское», учитель,пожалуй, и покажется манерно…Но все это детали — в них ли суть?Он все искал последней вашей книгирассыпанные милые страницы,и, наконец, я думаю, нашел.«Простая жизнь» — названье этой книги.Была ли жизнь его совсем простая?Она совсем простая не была.Ну, вот и все, и на болоте зыбкомнад ним змеится тот водоворот.
IV
Широк Техас, игрок Техас,ковбои, Кеннеди, нефть!И если удача — она у вас,а если уж нет — так нет!За ним мелочуга всех Аризони конфедератский флаг,а на дорогах под горизонтролл-ройс, «BMW», кадиллак.Приехал, и все хорошо — о’кей,сто тысяч — чудо оклад.И по уик-эндам спешит фривейв Мексику и назад.
На дальнем ранчо кипит бассейн,и он сидит без штанов,и вносят под полотняную сеньвиски, джин и «Смирнофф».Жена сияет, дети кричат,брасс, кроль, баттерфляй.Развеется шашлычный чад,«бай-бай», что значит «прощай».Бегут года, он здоров и цел,и в доме простор зверью.«Эссо», «Эксон», а также «Шелл»берут у него интервью.Но все скучнее горят глазкиу самых новых машин,и все жирнее летят кускидрузьям, не достигшим вершин.И офис тесен, и мерзок босс,и близок далекий вид.И он почему-то «брось, все брось»ночью себе говорит.Несносны семейные голоса,жара приходит, пыля.И в черную пятницу в два часа —тоска, гараж и петля…
М. Глинка и В. Беломлинский
V
