Лесь Мартович
Хитрый Панько и другие рассказы
Лесь Мартович
Лесь Мартович — один из крупнейших украинских писателей демократического направления. Он родился 12 февраля 1871 года и голе Торговица Пильна (ныне Станиславской области УССР). В то время Западная Украина (Галиция) входила в состав Австро-Венгерской империи. Галиция — исконная украинская земля — в течение многих веков была оторвана чужеземными захватчиками от Украины.
На скудные средства отца Алексею Семеновичу Мартовичу с трудом удалось окончить гимназию в Коломые и поступить в университет. Однако он вскоре вынужден был оставить университет, чтобы добывать себе кусок хлеба.
Писать Л. Мартович начал еще в гимназии. Уже в 1889 году его первый рассказ «Не-читальник», в котором писатель разоблачал зажиточную консервативную часть крестьянства, выступавшую против всего нового, что приносили в село школа, читальня, был издан отдельной брошюрой, а с 1900 по 1905 год вышли три сборника его рассказов: «Не-читальник», «Хитрый Панько» и «Подарок Стрибога».
В этих рассказах писатель резко изобличал систему эксплоатации и угнетения трудящихся Галиции венгерскими и польскими помещиками.
Продолжая революционно-демократические традиции сатиры Салтыкова-Щедрина, Шевченко и Франко, Мартович смело вскрывал всю гнилость буржуазно-помещичьего государственного строя Австро-Венгерской империи, остро критиковал отсталость обывательской, реакционной части галицкой интеллигенции, разоблачал попов и чиновников, служителей господствующих классов. Реалист Мартович далек от идеализации капиталистического села. В сатирическом рассказе «Народная одежа», раскрывая психологию зажиточного крестьянина, от лица которого ведется рассказ, он показывает классовое расслоение деревни, формирование самого многочисленного эксплоататора деревенской бедноты — кулака.
С большой и искренней любовью относился писатель к трудовому крестьянству. Он создал целую галлерею художественных образов людей из народа.
В рассказе «Хитрый Панько», разоблачающем комедию «свободных» выборов в австрийский парламент, дан обаятельный образ деда Панько, который, выполняя наказ крестьянской общины, несмотря на подкуп, обман и насилия, чинимые австро-венгерскими властями, все же подает бюллетень за своего крестьянского кандидата.
Так же тепло и задушевно рисует писатель образы крестьян в сатирических сценках: «За топливо», «За межу».
Герои рассказов Л. Мартовича из «простого народа» всегда имеют более высокие человеческие качества, чем представители класса эксплоататоров. Мораль темного, неграмотного крестьянина Петра оказывается более человечной, чем судьи Кривдунского («Дурное дело»).
Убежденный атеист, Мартович едко высмеивает религию, которая стоит на защите интересов эксплоататоров, «идиотизм деревенской жизни», на который капитализм обрекал трудовое крестьянство, держа его в невежестве, культивируя мелкособственнический эгоизм, зависть и ненависть друг к другу («Подарок Стрибога»).
Лесь Мартович является последовательным демократом. Он подходит к революционным выводам, высказывая мысль о необходимости объединения и активной борьбы трудящихся за свои права («Вот посюда мое»).
Таких выводов, за исключением Ивана Франко, не делал ни один из дореволюционных писателей Западной Украины. Не случайно, что многие произведения Мартовича были запрещены и не раз подвергались конфискации. Увидели они свет только в советское время.
Умер Лесь Мартович 11 января 1916 года в Западной Украине в с. Погариську.
Произведения украинского писателя-демократа по праву входят в классическое наследство великой культуры советского народа.
Л. Нестеренко.
Хитрый Панько
Хотя и незадолго до рассвета, но все-таки еще затемно поднялся Панько. Натянул большие сапоги, надел тулуп, а свидетельство на право голосования и бюллетень запрятал за пазуху, на самое тело: очень боялся, как бы у него эти документы не отняли.
Жена дала ему полкаравая и кусок сыру в честь того, что нынче для Панька праздничный день. Ведь Панько сегодня первый раз в своей жизни выполнял общественное поручение. На святой неделе ему исполнилось шестьдесят два года, а мир ему до сих пор не поручал еще никаких дел. Только в этом году крестьяне избрали его выборщиком, голосовать за депутата в венский парламент.
Не велика честь быть выборщиком, особенно в этом году; на прошлых выборах много было пролито крови, и сейчас никто не давал согласия, чтоб его избрали, да и, правду сказать, посылали крестьяне Панька лишь потому, что начальство не считало его «бунтовщиком», который осмелился бы голосовать не так, как ему накажут. Но община великая сила — ее доверием Панько был очень доволен.
Когда Панько вышел на улицу, была такая темень, хоть глаз выколи; собственного носа не видно. Он шлепал по глубоким осенним лужам, вокруг не слышно было ни живой души, но ему казалось, что идет он среди тысяч людей. И будто все эти люди наказывали ему то же самое, что в воскресенье около церкви говорили читальники[1]: «Запомните, Панько, никому не отдавайте карточку для голосования! Только комиссии. Даже если сам уездный начальник вздумает ее выудить у вас, не отдавайте!.. Легитимацию[2] предъявите, если какой чиновник спросит, но бюллетень — нет, пусть бы вам хоть сотню давали!»
«Что там сотня? — мысленно отвечал Панько этим тысячам людей. — Да пусть меня смертными муками мучают, и то не отдам! Я уже сумею за народ постоять! Коли народ мне такую честь оказал, я за него хоть в огонь, хоть в воду!»
Так рассуждал Панько, чувствуя, как его охватывает странное ощущение удовлетворенности и страха: словно он получил очень дорогой, но в то же время хрупкий подарок, радовался этому подарку и одновременно боялся, как бы его не обронить или не раздавить в руках. Больше всего тревожился, как бы чего не напутать, поэтому в десятый раз напоминал себе, что должен сделать.
«Перво-наперво, — думал он, — зайду к тому адвокату украинскому, чтоб вписал в карточку нашего кандидата, а оттуда уже прямо в избирательную комиссию».
Занятый этими мыслями, он и не заметил, как очутился в городе. На дворе был уже день, но из-за густого тумана трудно было даже за несколько шагов различить человека. Этот туман, садясь на воротник кожуха и шапку Панька, густо покрыл их мелкими капельками.
В тот день в городе была ярмарка, и понемногу со всех сторон стягивались люди. Смешавшись с людьми, Панько пробирался к адвокату, стараясь итти людными улицами, так как еще дома слышал, что если его одного где-нибудь захватят, то сразу же или бюллетень отберут, или натравят на него жандармов, чтобы его арестовали.
У адвоката вписали в бюллетень фамилию кандидата и разъяснили, как он должен донести бюллетень в избирательную комиссию.
— Смотрите же, — говорили ему, — не польститесь на пятерку, а то в сенях стоит секретарь, пан Момчинский, и отбирает бюллетени с нашим кандидатом, и дает взамен другой бюллетень и пятерку.
— А я его вон куда, — ответил Панько, засовывая бюллетень поглубже за пазуху, — а пятеркой меня не подкупишь!.. — говорил он, радуясь, что пугают только пятеркой, а больше ничем.
До уездного правления, где помещалась избирательная комиссия, шел успокоенный тем, что на этих выборах только пятерками воюют.
«Пускай он себе веревку купит на эту пятерку», — думал Панько, подходя к уездному правлению, и крепко зажал в кулаке легитимационную карточку, чтобы сразу же показать ее любому чиновнику, лишь бы пропустил в зал голосования. В сенях уездного правления стоял секретарь Момчинский, выпятив верхнюю губу так, чтобы видеть свои длинные белые усы, а у другой стены стоял здоровенный детина в смушковой шапке и долгополом кафтане. Это, кажется, был какой-то десятский, которого на время выборов сделали агитатором за панского кандидата и дали в помощь Момчинскому. Тут же прохаживался и жандарм с карабином в руках.
При виде этих чиновных особ Панько немного оробел и неуверенно стал подниматься по ступенькам. Не успел он сделать и шага по коридору, как секретарь остановил его словами:
— Покажи карточку!
Панько разжал дрожащую руку и протянул смятое в кулаке удостоверение на право голосования.
— Не эту! Ту, для голосования! — закричал на него Момчинский тем вахмистерским голосом, каким кричал он раньше на своих уланов.
«Ого! Уже начинается!» — подумал Панько, и дрожь нетерпеливого ожидания и неуверенного предчувствия пробежала по всему его телу.
