Предисловие
О чем эта книга?
На первый взгляд — о любви.
Здесь есть Он и Она, вспыхнувшее при случайной встрече чувство, мучения, сомнения, радость, ревность, есть свидания, письма и предвкушение свадьбы на последней странице. Но все это — в жерновах внешних сил и прежде всего политических событий.
О политике?
Да, здесь есть митинги и листовки, яростные споры и взрывы на железных дорогах, революционеры и тюремщики, фоном для любовных переживаний героев служат тектонические события истории — в конечном счете истории мира, но прежде всего родной им Индии.
Но большая часть всего этого остается не до конца понятным нашему читателю, живущему совсем в иное время, совсем в другом мире, и требует для осмысления дополнительных знаний.
Так, может быть, это книга об Индии?
При внимательном прочтении мы действительно можем немало узнать из нее о жизни в глухой глубинке страны, о взаимоотношениях крестьян, лавочников, торговцев, об их нуждах, об их традициях, а при очень внимательном прочтении — о менталитете индийцев. Но это явно не было задачей автора. Он писал для своих соотечественников (правда, на английском языке), и этнографические подробности не были для него самоцелью.
И хотя, повторяю, в повести Нарайяна есть и любовь, и политика, и, конечно, Индия, но в целом она не об этом, и вряд ли она заинтересовала бы переводчиков на русский язык, а теперь еще и нас с вами, читатели, если бы в ней не было светового стержня — Махатмы Ганди.
Ганди отнюдь не главный герой и появляется далеко не на каждой странице. Но его присутствие ощущается все время, и все развитие событий связано с этой колоссальной фигурой мировой истории.
«Колоссальная фигура» — так сказалось, и это верно, ибо совсем недавно мировой опрос поставил этого маленького, тщедушного, «голого факира» (как презрительно называл его Черчилль) на первое место в «рейтинге» величайших людей Земли за 2000 лет от Христа и до наших дней.
Ганди опередил даже самого основателя христианства.
Он не был завоевателем и был в то же время полководцем многомиллионных армий, он учил их самоуважению и победам над своей пассивностью; он учил их бесстрашию и одновременно любви к противнику; он боролся с несправедливостью, а не с носителями этой несправедливости. Он апеллировал к совести своих политических врагов и завоевывал их сердца, нередко превращая их в своих союзников.
Многим в те времена (и не только Черчиллю!) казалось, что Ганди — человек из прошлого, как бы посланец древней или средневековой Индии. Над ним смеялись, его обожали, не понимали и следовали за ним с восторгом самоотречения. И представлялось, что этот старый человек с посохом вышел из глубины веков из той почти мифической Индии, где пели ведические мантры жрецы, произносил проповеди просветленный Будда и поучал воинов сам Бог Кришна.
Но сцена его действий была разительно современной. Не забудем, что на дворе стояла эпоха проявления насилия и жестокости. Не забудем и то, что Ганди, человек, казалось бы, не от мира сего, сумел не только сплотить Индию, но и сокрушить власть крупнейшей колониальной державы.
Мне же временами кажется, что Ганди был пришельцем из будущего. В страшном мире XX века он был как тот странный свет, что падал на сугробы из петербургского окна в начале царствования Александра Первого, свет открытого Петровым электричества — свет, без которого нельзя представить будущее мира.
Ганди впервые доказал миру, что политику могут и должны делать чистые люди, что политика не грязное дело, а нравственное.
И чем дольше мы живем, тем ближе нам его устремления, тем, хотелось бы думать, слышнее нам его тихий голос.
В книге Нарайяна образ Ганди более убедителен, чем выдуманные автором Он и Она. При этом автор не опускается до сусальности. Интересно, что микроскопичная по сути история героев книги вновь высвечивает масштабы личности Ганди.
Попутно хотел бы отметить одно обстоятельство. На Западе, где внимание к личности Ганди всегда было огромным, наибольший интерес и удивление вызывали его проповеди ненасилия, его морально-нравственные установки, его непредсказуемые действия — вроде знаменитого соляного марша, упоминаемого Нарайяном. В Индии все это воспринималось как воплощение заветов мудрецов прошлого. Но некоторые действия Ганди, почти не замеченные на Западе, действительно революционизировали индийское общество, как, например, борьба в защиту хариджан (детей Бога), как назвал их Ганди, то есть неприкасаемых, париев индийского мира.
И заслуга Нарайяна — он показывает неоднозначность отношения к Ганди в глубинах тогдашнего индийского общества.
* * *
В 1930-е годы, незадолго до описываемых в этой книге событий, западные социологи вознамерились выяснить, насколько знакомы жителям тропической Африки культовые фигуры, знаки и символы Европы и США. «Туземцам» демонстрировали фотографии и картинки и просили назвать, кто или что изображено на них.
С грандиозным отрывом в этом забавном тесте лидировал Микки-Маус. Но рядом с ним по узнаваемости стояла фотография старого человека в белоснежном дхоти — Махатмы Ганди.
Сейчас иные времена. И когда в прошлом году я увлеченно рассказывал об идеях Ганди турецким журналистам, один из них, записывавший все подряд, доброжелательно спросил меня напоследок: «Как, Вы говорите, фамилия этого парня?»
Хочется надеяться, что те, кто прочтет книгу Нарайяна, не только будут знать ответ на этот вопрос, но и захотят узнать побольше о Мохандасе Карамчанде Ганди, человеке из будущего, из нашего с вами настоящего.
Доктор исторических наук Р.Б.Рыбаков
Часть первая
Мать, которая умерла, когда он родился, и отец, которого убили в Месопотамии, были для Шрирама чуть ли не персонажами из какой-то легенды. Правда, относительно матери имелось реальное доказательство — фотография в рамке, висевшая на стене так высоко, что долгие годы он ее просто не видел; когда же он вытянулся, так что смог рассмотреть поблекшее изображение, оно ему не понравилось; лучше бы мать походила на европейскую королеву с румяными, словно яблоки, щеками и замысловатой прической — ее портрет висел в лавке напротив их дома, куда он часто ходил покупать мятные леденцы на деньги, которые ежедневно выдавала ему бабушка. Об отце приходили, по крайней мере, регулярные напоминания. Каждый месяц первого числа почтальон приносил длинный коричневый конверт, адресованный бабушке. И каждый раз, принимая конверт, бабушка плакала. Ребенком Шрирам никак не мог понять, что там такого было в этом конверте, чтобы вызывать у бабушки жгучие слезы. Лишь годы спустя он понял, что бабушка получала назначенную ему от армии пенсию. Получая конверт, она неизменно говорила: «Я и без твоей пенсии тебя прокормлю. Господь о нас позаботился». И относила конверт в Фондовую контору через два дома от них (что это за «контора», он понятия не имел). Возвращаясь, она говорила: «Если деньги не пристроить, они исчезают, как дым. Вот вырастешь — и делай с ними, что хочешь».
* * *
В детстве его очень занимал этот портрет в лавке напротив. Лавочника звали Канни; сухой, сварливый, мрачный человек, он целыми днями сидел на корточках, проворно отпуская товары покупателям. Его глухой голос раздавался до одиннадцати часов ночи, когда наконец он закрывал свою лавку, — он спорил, обличал, запугивал должников. «За кого ты меня принимаешь? Да как ты посмел опять явиться без денег? Думаешь меня провести? Не выйдет! Да я десяток таких, как ты, проглочу и не замечу!» В лавке с ее сигарами, руганью, стреляющей газировкой и дешевыми сигаретами биди только и было приятного что портрет дамы с румяными щеками, большими темными глазами и падающими из-под короны локонами. «Эти глаза глядят на меня», часто думал Шрирам. Ради удовольствия встретиться с ними взглядом он снова и снова возвращался в лавку и что-нибудь покупал.
— Чей это портрет? — спросил он как-то, оторвавшись от подкрашенной газировки.
— Откуда мне знать? — сказал Канни. — Должно быть, какая-то королева. Верно, королева Виктория.
С таким же основанием он мог бы объявить, что это Мария-Тереза или Анна Болейн.
— Сколько ты за него заплатил?
— Почему тебя все это интересует? — с легким раздражением ответил Канни.
Будь на его месте кто-то другой, он бы завопил: «Ты кончил? Ну и проваливай! Не стой и не морочь мне голову своими вопросы!»
Но Шрирам занимал особое положение. Он был хороший покупатель, оставлял каждый день уйму денег в лавке и заслуживал уважения из-за своего счета в банке.
— А где ты его взял? — спросил Шрирам. Канни был в благодушном настроении.
— Да ты этого человека знаешь — таможенный инспектор с улицы Пиллайа. Он мне задолжал уйму денег. Я долго ждал, наконец явился однажды к нему и забрал эту картину, она у него в комнате висела. Хоть что-то с него получил.
