Нагибин Юрий
Бабье царство
Юрий Маркович Нагибин
БАБЬЕ ЦАРСТВО
Титры идут на фоне яблоневых садов, изнемогающих
под избытком золотистого груза, потом - садов, облетевших, голых.
И на черную голизну ветвей мягко
и густо ложится снег; ровная сияющая белизна
накрыла купы деревьев, и вдруг оказывается, что это не
снег, а весенний яблоневый цвет. Когда же кончаются
титры, то радостный вид цветущих садов сменяется...
...пожарищем. Горят, гибнут в гигантском костре войны
прекрасные суджанские сады.
Крестьянская изба-пятистенка. В чистой горнице немецкий солдат бреется перед зеркальцем, прислоненным к горшку с геранью. Другой солдат ставит пластинки на граммофон с большой трубой. Сквозь хрип и скрежет слышится сентиментальная немец-кая песенка: "Tranen mur Tranen da fliBen darnieder". Еще один солдат спит, отвернувшись к стенке, четвертый солдат притиснул в угол худенькую светловолосую девушку с тонким, тающим лицом и, заглядывая в записную книжку, обучается русскому языку.
- Mleko...
- Не так... - тихо говорит девушка, - Надо: молоко...
- Kurka, bulka, mjed...
- Не так... курица... булка... мед...
- Devotscka, davai! Девушка молчит.
- Nuh?!
- Не знаю, - прошептала девушка.
- Schneller! [Быстрее! (нем.)]
- Девочка, давай! - послышалось, как из-за края света.
- Davai, davai! - с хохотом немец хватает девушку за руки и тянет к себе.
Девушка сопротивляется. Тогда солдат грубо стягивает ее с лавки и тащит к лежанке.
- Schweinerei! [Свинство! (нем.)] - в сердцах проговорил солдат, брившийся у зеркальца. На худом интеллигентном лице - отвращение.
- Ich werde deiner Braut schreiben[Я напишу твоей невесте (нем.)], добавил сентиментальный солдат.
- Das ist nur ein Schrazchen! [Но это же шуточка! (нем.)] оправдывается их приятель, но его набухшие кровью виски подсказывают, что это вовсе не шутка...
На призбе соседней избы сидят четыре женщины: старуха Комариха с лицом как печеное яблоко; средних лет, сухощавая, с кирпичным по смуглоте румянцем Анна Сергеевна; молодая Настеха, высокого роста, широкоскулая, дородная, с сонным обвалом век Надежда Петровна Крыченкова. Сейчас ее сильное лицо кажется не сонным даже, а будто закаменевшим.
Женщины, несмотря на теплый день ранней осени, одеты жарко, рвано и грязно: головы туго замотаны старыми платками, будто на току, когда реют хоботья и полова; драные ватники и длинные юбки с захлестанными подолами скрывают фигуру.
Разговаривая, они не глядят друг на дружку, а прямо перед собой. Из окна пролился бархатный рыдающий голос и смолк.
Комариха. У нас немец куды против всех тихий, уважливый...
Сергеевна. В Коростельках опять четверых повесили: двух мужиков, бабу и малова..
Настеха.Ау нас мода на конопляные воротники еще не завелась...
Комариха. Я ж и говорю: повезло на немца - мягкий, обходительный...
Из дома выходит сентиментальный солдат, на ходу расстегивая штаны.
Не обращая внимания на женщин, начинает мочиться, силясь угодить за кювет. Преуспев
в своей шалости и справив нужду, солдат с шумом пускает ветры и убегает по своим делам.
- Одно слово: правильный немец! - с чувством заключает старуха Комариха.
Вышел интеллигентный солдат. Вежливо кивнул женщинам, но не получил
даже малого ответного привета с их мгновенно омертвевших лиц.У солдата
обиженно дрогнули губы, он быстро зашагал следом за товарищем
Из дома раздался хилкий, будто мышиный писк, возглас страха и
беспомощности. Что-то сдвинулось, упало, стеклянное разбилось.
Комариха. В Медакине гарнизон стоял... Шестерых баб забрюхатили. Троих дурной наградили...
Сергеевна. А у нас вроде никто еще не понес...
Настеха. А ты почем знаешь?
Комариха. Золотой нам достался немец!
Снова слышится жалкий, какой-то придушенный вскрик.
- Никак Дуняшу насилят?! - охнула Сергеевна
- Ах, ироды, она ж дитя!.. - вздохнула Комариха
- Беспременно руки на себя наложит! - сказала Сергеевна
Настеха сжала челюсти, молчит.
- Она Кольки моего невеста.. - проговорила Надежда Петровна
- Пропади все пропадом! - горестно сказала Настеха В вырезе двери соседнего дома мелькнуло светлое платьице Дуняши и скрылось - будто махнул кто белым платком, взывая о помощи. Видимо, немецкий солдат поймал ее за руку и втащил назад в избу. Надежда Петровна вскочила.
- Ах, сволочи! - взрыднулось в ней.
Она хотела кинуться к дому, но Анна Сергеевна повисла на ней, а Комариха бросилась в ноги и уцепилась за ее подол.
- Сказилась?.. Пристрелят - и вся недолга!
- Пустите!.. Мочи нет!..
- Пропади все пропадом! - повторила Настеха. Распахнулось окно, и в нем призрачно мелькнула фигурка Дуняши и скрылась.
Надежда Петровна рванулась и едва не высвободилась из цепких рук. Настеха встала. Она скинула с головы платок, и будто золотая пена вскипела над ее головой и рассыпалась по плечам. Она поддернула захлестанную юбку, и открылись сильные, стройные ноги; она сбросила грязный ватник и осталась в тонкой кофточке, обтягивающей грудь. Из-под безобразной маскировочной оболочки возникла прекрасная молодая русская женщина. С высоко поднятой золотой головой Настеха проходит в дом.
Несколько секунд длится тишина, словно все умерло и в доме и вокруг него, затем на крыльцо выбежала Дуняша в порванном платьишке и стремглав кинулась прочь.
Комариха. В Муханове солдатку с груднятами живьем в избе сожгли...
Сергеевна. В Нестерове бабе живот штыком прокололи...
Комариха. А у нас тишь да гладь, слышно, как ангелы летают. Нечего Бога гневить: повезло нам с немцем!..
Издалека доносится музыка - видимо, другой музыкальный фриц завел граммофон, но сейчас мелодия бравурная, героическая, напоминающая победный марш.
По улице, вспугнув возившихся в пыли ребятишек, пробегают несколько солдат, деревенский староста, кряжистый мужик с рыжей, впроседь бородой, его хромой помощник и писарь. Они проходят, оставив после себя облако пыли, и после короткои тишины слышится позвякивание уздечки, лязг железа и возникает причудливая фигура всадника.
На рослой, костлявой кляче с зашоренными глазами подпрыгивает, гремя старинным кованым шитом, медным тазом для варки варенья, нахлобученным на голову, длинным копьем и стременами, худой, длинный как жердь немецкий лейтенант. Острые, словно спицы, усы стоят торчком, белый взгляд устремлен в далекую пустоту.
- Каспа... тьфу! - плюнула Сергеевна,
- Не Каспа, а лыцарь Тонкий Ход! - поправила Комариха.
- Сейчас начнем чудить! - с тоской сказала Сергеевна, встала и, одернув подол, пошла прочь.
Комариха пожевала губами и тоже поплелась восвояси.
Скрылся и всадник, затем возник в отдалении на бугре, где чернеет ветряная мельница.
И вот ожили, задвигались крылья, пошли в свой круговой полет, и копье наперевес - устремился на "заколдованных великанов" спившийся до безумия немецкий лейтенант Ганс Каспар, он же "добрый рыцарь Дон Кихот". Ветряные мельницы ведут себя одинаково: мчится ли на них гидальго из Ламанчи или его убогий подражатель из состава вермахта - они ударяют всадника и коня своими крыльями и повергают наземь.
Издалека видно, как староста услужливо подает Каспе медный таз, его помощник - копье, писарь - щит, а один из солдат подводит захромавшего Росинанта. И вновь Каспа берет разбег, и Надежда Петровна отворачивается, равнодушная к исходу поединка.
Выходит Настеха. Она пытается держаться независимо, свободно, но что-то ущербное проглядывает в ее повадке.
Она хотела что-то сказать и вдруг схватилась рукой за горло.
Ее отшатнуло к плетню. Надежда Петровна кинулась к Настехе, подставила ладонь под ее лоб. Будто судорога проходит по спине молодой женщины. Затем она повернула к Надежде Петровне взмокшее, искаженное болью и отвращением лицо.
